8. Успехи и отличия. Две поездки. Празднество

Перед возобновлением в августе месяце классов было опять собрание с речами, и Веревкин, посылая эти речи при рапорте «главной команде», ходатайствовал о награждении тех учеников, которые в каникулярное время «много вперед успели в науках». Куратор приказал напечатать в «Московских ведомостях» имена лучших учеников Казанской гимназии, и в № 64, от 10-го августа 1759 г., мы читаем между прочим:

«Наиприлежнейшими себя оказали и отменную похвалу заслужили: гвардии капрал Николай Левашев, гвардии ж солдат Сергей Полянский и ученик Петр Лазарев. Равным образом и нижеписанные еще за свою прилежность, успехи и доброе поведение похвалы достойными нашлись, а именно: Василий и Дмитрий Родионовы, Петр Нарманский, Гаврила Державин, Алексей и Петр Норовы».

Из гимназических товарищей своих сам Державин не называет никого, кроме своего меньшего брата Андрея, который, как он говорит, по застенчивости своей казался туп, однако успевал в математике; во всем остальном Гаврила брал над ним верх своею бойкостью. Особенную охоту оказывал будущий лирик «к предметам, касающимся воображения»: к рисованию, музыке и поэзии. Мы видели, что он еще в школе Розе пристрастился к рисованию и полюбил инженерное искусство. В гимназии его чертежи и рисунки, сделанные пером, до того понравились директору, что он захотел похвастать ими перед Шуваловым. Спустя около года после открытия гимназии, т. е. зимою 1759—1760 годов, Веревкин, взяв отпуск в Москву и Петербург, повез с собою для представления куратору работы отличнейших из своих учеников. Это были геометрические чертежи и карты Казанской губернии, украшенные разными фигурами и ландшафтами. Шувалов, так заботившийся о развитии искусства в России и незадолго перед тем основавший Академию художеств, был очень приятно поражен неожиданными плодами учения в отдаленной полуазиатской стране.

Цель Веревкина была вполне достигнута: при этом случае утверждены разные представления его, например, о возвышении окладов некоторым преподавателям и об отнесении на казенный счет содержания беднейших учеников. В то же время те, которых работы были представлены Шувалову, записаны по их желанию солдатами в разные гвардейские полки, а один из них, Державин, объявлен кондуктором Инженерного корпуса. Вместе с тем и самому Веревкину оказано почетное внимание: для большего авторитета при управлении гимназией он, сохраняя прежнюю должность, получил назначение быть товарищем казанского губернатора. Известие о наградах, привезенное им при возвращении в Казань в марте месяце, произвело большую радость в гимназии. Ученики надели мундиры, каждый по будущему званию своему; с тех пор Державин в кондукторской форме исполнял на училищных празднествах обязанность артиллериста и фейерверкера. Казалось, давнишнее желание мальчика и покойного отца его осуществилось.

Вскоре после своего приезда Веревкин на время перевел гимназию в губернаторский дом, с целью между тем построить особое для нее здание. По этому поводу гимназисты были распущены на целый месяц. Впрочем, тут была и другая, может быть, еще более важная причина, — приготовления к большому празднеству. В Москве день коронации императрицы, 25 апреля, и затем еще два следующие дня ежегодно посвящались празднованию годовщины открытия университета. Веревкин, выпросив у Шувалова позволение отпраздновать эти дни и в Казани, готовил торжество на славу. Описание трехдневного ликования сохранилось в любопытном рапорте его куратору, от имени которого были разосланы приглашения. В первый день, после молебна (с архиерейской службой) и пушечной пальбы, почетные гости вошли в гимназическую аудиторию и слушали речи, опять на четырех языках. Потом начался обед, в котором участвовало 117 человек. «Три длинные линии из столов касались между собою одними концами, составляя ими три тупые угла. На отдаленных концах поставлены были изображения частей света, по которым распространяются области всемилостивейшей нашей самодержицы, — Европы, Азии и Африки (?)», а в середине, где сходились столы, сделана была крутая, ущелистая гора (Парнас), на которую по узким тропинкам всходило сто человеческих фигур с книгами и инструментами в руках. Большая часть всходивших падали на трудном пути, но Ломоносов и Сумароков (оба тогда еще здравствовали) вслед за Аполлоном и Музами достигали благополучно вершины, чтобы петь Елизавету по приказанию Юпитера. Его повеление прислано было через представленного тут же Меркурия, и Веревкин, при описании своего празднества входя более и более в пафос, не может удержаться от следующего размышления: «Меркурий, летящий вниз, так искусно был на тонком волоске прилеплен, что я сам, то зная, не мог волоса видеть. После обеда, — продолжает он, — почти смеркаться стало, и для того я гостей моих, немного удержав, повел в комедию. Представлена была мольерова пьеса «Школа мужей» (странный выбор!). Вот, милосердый государь, и в Тартарии Мольер уже известен. Театр, ей-богу, такой, что желать лучше не можно: партер, обитый красною каразеею, в 12-ти лавках состоявший, поместил в себе четыреста человек; в парадизе такая была теснота, что смотрители картиною казалися. Актерам надавали денег столько, что я их теперь в непостыдное платье одеть могу. После комедии был ужин, бал, игра и разговоры о науках. Из обедавших один преосвященный, за слабостию своею, не ужинал». 26-го числа праздник был в гимназии, а в третий и последний день 270 гостей приглашено было на загородный губернаторский двор, что на Арском поле. Кроме холодного ужина для этих лиц, дан был под открытым небом народный праздник, на котором, по счету Веревкина, присутствовало около 17 000 человек. Тут было выставлено для черни несколько жареных быков, баранов и живности; потом сожгли фейерверк, конечно, при участии Державина; вечер кончился балом; дом и сад были иллюминованы.

В заключение Веревкин сознается, что все празднества (нуждающейся в деньгах гимназии) стоили ему более 630 руб. и приписывает следующие крайне любопытные строки, столько же рисующие написавшего их, как и всю эпоху: «Ежели я вас тем прогневал, что много издержал, то прикажите мне не давать жалованья, пока выслужу. Довольно, батюшка, что кроткой государыне воздана хотя слабая, но всеусердная почесть. Ты прославлен, и целый многолюдный город погружен был мною в никогда не бывалое здесь веселие! В деньгах у меня крайний недостаток; прикажите их поскорее переслать из положенной на содержание гимназии суммы 1000 рублев».

По мере своего развития Державин все более выдавался из ряда своих товарищей. Обратив на себя внимание Веревкина своим талантом к рисованию, он в его глазах приобрел вес и своею энергией. Это видно из двух случаев, в которых Веревкин, предпринимая поездки по должности губернаторского товарища, брал с собою для помощи несколько учеников и во главе их Державина. В первый раз целью командировки было снятие плана с города Чебоксар. Державин в своих записках подробно рассказывает и странный прием, придуманный при этом Веревкиным, и притеснения, которым подверглись с его стороны богатые заводчики в Чебоксарах и хозяева судов, проходивших мимо города.

Для поверки расстояний между рядами домов он заказал огромные рамы, шириной в 8 сажен, с железными связями и цепями, и велел носить их поперек улиц. Когда какой-нибудь дом настолько выступал вперед, что не давал пройти раме свободно, то над воротами надписывалось: ломать. Проходившие по Волге суда были задерживаемы, а бурлаков их сгоняли для ношения чудовищных рам. В то же время были приостановлены работы на городских кожевенных заводах. Все эти меры должны были вызвать со стороны заинтересованных старание «умилостивить» крутого распорядителя и потому бросают тень на его бескорыстие. Между тем Державин, по его приказанию, чертил огромной величины план, занимаясь этим на чердаке большого купеческого дома, так как чертеж ни в какой обыкновенной комнате уместиться бы не мог; но этот план остался недоделанным: его пришлось «свернуть и, уложив под гнетом на телегу, отвезти в Казань». Тем и кончилась экспедиция.

Другая поездка предпринята была летом 1761 года к развалинам древней столицы Болгарского царства, к селению Болгарам (ныне Спасского уезда село Успенское, в 120 верстах от Казани); по поручению Шувалова Веревкин должен был описать эта развалины и доставить древности, какие там отыщутся. Но сам он, пробыв в Болгарах несколько дней, соскучился и уехал; Державин же с товарищами работал там до глубокой осени и привез в Казань описание развалин, план бывшего города, рисунки остатков некоторых строений, надписи гробниц, наконец, собрание монет и других вещей, вырытых им из земли. Со всею этой археологической добычей Веревкин намеревался в конце года ехать в Петербург и поднести ее Шувалову при отчете о гимназии; но этому не суждено было исполниться. Выше было уже замечено о доносе двух гимназических преподавателей на директора: его обвиняли главным образом в растрате казенных денег; подробности дела неизвестны, да они сюда и не относятся. Нам достаточно упомянуть, что Веревкин вследствие доноса был уволен «за непорядочные поступки», и что на место его был прислан из Москвы магистр Савич, которому при этом случае, для большей важности, дали звание профессора. О нем есть свидетельства его сослуживцев, как о человеке трудолюбивом и дельном; на то же намекают и слова Державина, что по новости училища преподаватели в нем «до прибытия профессора Савича» были плохие. Однако Державин недолго оставался в гимназии при новом директоре и почти при самом поступлении его уехал на службу в Петербург. Но прежде нежели расскажем о причине его выхода из гимназии, мы должны коснуться еще одной стороны пребывания его в этом учебном заведении, именно его свободных занятий.