26. Путешествие императрицы и проезд князя Вяземского

С наступлением 1787 года должно было наконец начаться давно задуманное путешествие императрицы в Крым. В местах, близких к пути ее следования, еще с предшествовавшей осени делались распоряжения о поставке лошадей. Они распространялись и на Тамбовскую губернию. Один из тамошних помещиков, Иоасаф Иевлевич Арбенев (впоследствии командир Измайловского полка), просил губернатора о какой-то льготе по означенной, общей для всех землевладельцев повинности. Державин отвечал ему, что наместническое правление в распределение ее вовсе не вмешивается, а предоставляет эту заботу предводителям дворянства, которые определили не требовать поставки лошадей и при них людей натурою, а для покупки лошадей и упряжки положили собирать от 19-ти до 24-х копеек с души. Впрочем, людям всякого состояния дозволялось отбывать эту повинность как кто найдет для себя удобным, либо натурою, либо по подряду, лишь бы при этом не переступали размеров назначенного сбора. «С моей стороны, — писал Державин Арбеневу, — сделано было все, что возможно, к выгодам общим и частным, а ежели бы, паче чаяния, вышло что тому несоответственное, то должно отнести сие на гг. предводителей дворянства».

Любопытна бывшая по поводу предстоявшего проезда государыни переписка губернатора с заседателем верхнего земского суда Мордвиновым. Этот последний осенью 1786 г. подал в названный суд просьбу об отставке по болезни. Просьба передана была в наместническое правление, которое сделало распоряжение о медицинском освидетельствовании Мордвинова. Но прежде исполнения указа о том суд нарядил его к проезду императрицы на подставу с лошадьми. Мордвинов нашел это крайне несправедливым и обратился к Державину с жалобой, что «он командирован без всякой очереди», и что председатель суда Ахлебинин «делает ему тем крайнюю обиду и притеснение». Весьма характеристический ответ Державина, до сих пор не напечатанный, помещается здесь целиком:

«Милостивый государь мой, Семен Михайлович! На вчерашнее письмо ваше имею честь служить вам моим ответом. Хотя 1-й департамент верхнего земского суда и представил об отставке вашей в наместническое правление; но как он же самый командировал теперь вас и в посылку ехать, для провождения лошадей, под высочайшее шествие наряженных, следовательно, и подверг болезнь вашу сумнению, которую, однако, и без сего наместническое правление долг имело приказать освидетельствовать, и по свидетельстве уже, а не прежде, отпустить вас от должности вашей. А потому ничто другое как новое свидетельство и разрешит, действительно ли вы больны и посылать ли вас в командировку? Впрочем, мне весьма удивительно, что благородный человек, как вы в письме вашем изъясняетеся, ставит себе за обиду, что наряжают его, якобы без очереди, к такой должности, где он удостоится увидеть лицо своей всемилостивейшей монархини! Позвольте, милостивый государь мой, мне откровенно изъяснить вам образ мыслей моих при сем случае. Предки ваши, то есть предки российского дворянства, никогда не были таковы, каковыми вы себя рекомендовать хотите. Каждой бы из них, лежа на смертной постели, услыша себя выбранным видеть своего государя, столько обрадовался бы, чтоб в беспамятстве велел своему стремянному тотчас седлать себе коня своего. Много бы должно было употребить усилия, чтоб удержать его от неограниченной его ревности. Но никто не требует от вас службы сверх сил ваших. Буде здоровье ваше позволит вам, вы, конечно, поедете в путь, вам предлежащий. А когда вы больны, то останетеся покоиться в доме вашем. Сожаления только то достойно, что должно ныне и дворян в болезнях освидетельствовать. Это истинно обидно. Но извините меня в том, когда я исполняю законами поведенное. А для того и желаю строго от лекарей, что когда они свидетельствуют больного дворянина, наряженного на высочайшую службу, то, невзирая на сильную свою привычку многие и частые делать немощным попущения, приносили бы мне решительные рапорты: или умер, или здоров, чего вам от искреннего сердца желая, пребываю с почтением».

При возвращении императрицы из Крыма Державин желал ей представиться и в конце марта просил у Гудовича совета, где бы лучше ее встретить. Наместник отвечал, что сам собирается в Москву и что, по его мнению, туда же всего удобнее ехать и Державину. «Вашему намерению, — писал он, — не могут помешать ни проезд сенаторов, которые проедут только как гости (на обратном пути в Петербург), ни проезд князя Александра Алексеевича, который, я думаю, не прежде Петрова дня возвратится». В Москве Екатерина II на этот раз останавливалась от 27-го июня по 4-е июля; следовательно, к этому времени относится и пребывание там губернатора, получившего отпуск на 29 дней. О самом представлении его до нас не дошло, к сожалению, никаких сведений.

По случаю путешествия императрицы и князь Вяземский испросил себе на время ее отсутствия отпуск и вскоре после ее отъезда отправился в свою саратовскую деревню, с тем чтобы на обратном пути побывать в Сарепте, которая славилась открытыми там в 1773 году минеральными водами, похожими на пирмонтские. Узнав о предстоявшем путешествии своего бывшего начальника, Державин выразил Васильеву желание встретить генерал-прокурора в Тамбове, но тот отвечал, что Вяземский теперь едет через Пензу, обратный же путь, может быть, возьмет через Тамбов. «Усердие ваше и других видеть его в Тамбове, — писал Васильев, — ему не неприятно было».

Пребывание генерал-прокурора на юге России продлилось долее, чем думал Гудович, ожидавший его возвращения уже к Петрову дню. 5-го сентября (1787 г.) Державин писал Вяземскому: «Сиятельнейший князь, м. г. Согласно соизволению вашего сиятельства, дошедшему до меня чрез г. советника Аничкова, чтоб приготовить для проезда вашего сиятельства в Москву по Кирсановской округе к 20-му числу сего месяца сто лошадей, я приказал тотчас исполнить, и всемерно как лошади, так и дороги исправны будут. Но я осмелюсь представить, что не благоугодно ли будет принять лучший и способнейший путь из Моршанска до Тамбова и оттуда на Козлов. Сверх сего присутствием вашего сиятельства осчастливите вы такой город, в котором есть преданные и сохраняющие к вам нелицемерное почтение, в том числе и меня, с чувствительным огорчением известившегося, что вы намерены проехать Тамбов. Впрочем, с глубочайшим высокопочитанием и таковою же всегдашнею преданностью пребываю Державин».

Дней через десять после отправления этих строк наш губернатор получил от самого князя следующее письмо, помеченное «10 сентября, Сарепта»: «Государь мой, Гаврило Романович! Получа сейчас высочайшее ее императорского величества повеление возвратиться наискорее в С.-Петербург, поспешаю выехать из Сарепты 12-го числа сего месяца и намерен ехать сколько возможно скорее, дабы тем поспешнее выполнить волю всемилостивейшей государыни, а потому и прошу покорно вашего превосходительства приказать заготовить для меня на каждой станции чрез губернию вашу по 80-ти лошадей; тракт же мой будет, не захватывая Тамбова, чрез Тамбовскую губернию на Моршу, Рязань, Коломну и Москву. С половины дороги думаю, оставя жену и всю свиту, ехать одному для скорейшего в езде успеху; однако ж прошу покорно вас, государя моего, дабы лошади, хотя и проеду, не были распускаемы, доколе жена моя не проедет. Я надеюсь, что по одолжению ко мне вашему не будет иметь в пути остановки пребывающий, впрочем, с истинным почтением всегда вашего превосходительства, государя моего, покорный слуга князь А. Вяземский». Это письмо уже не могло застать Державина в Тамбове, так как он выехал оттуда 14-го числа для встречи князя и распоряжений к облегчению ему проезда. То же случилось и с письмом Гудовича из Рязани, от 13-го сентября, которое вследствие того было отвезено в Козлов. Интересно видеть переполох, который произвело между начальствующими известие о скором проезде генерал-прокурора. Гудович извещал Державина о приказаниях, посланных им через особого курьера к городничим и земским исправникам, которым, писал он: «прошу подтвердить и с вашей стороны, чтоб сколько можно все выгоды его сиятельству, при случае его проезда, доставить постарались». Но Державин и без приказания поспешил еще прежде (как видно из приведенного выше письма его к Вяземскому) сделать от себя все нужные распоряжения, именно: велел устроить станции, поставить на каждой по 100 лошадей в хомутах, исправить мосты и перевозы, изготовить лучшие квартиры; городничим приказано было делать князю такую же точно встречу, какую делали сенаторам. Получив два разноречивые сведения о маршруте знатного путешественника, который, по извещению саратовского чиновника Цеттелера, сперва хотел ехать через Моршанск прямо на Рязань, а потом соглашался своротить на Козлов, город, которого он почему-то тщательно избегал, — Державин вынужден был заготовить лошадей и все нужное по обоим трактам. По той же причине он должен был принять меры для встречи и угощения князя в двух разных пунктах, именно в Моршанске и в селе Гагарине, имении приятеля своего П.Е. Пашкова с просторным господским домом. На самом деле встреча произошла в Гагарине (Моршанского уезда), и к удовольствию обеих сторон она вполне удалась. Об этом Державин подробно рассказывал Гудовичу в письме от 23-го сентября. Он не мог нахвалиться расторопностью исправников: нигде не было никаких задержек; князь и княгиня несколько раз благодарили его и были тем более довольны, что в Саратовской губернии они терпели недостаток в лошадях и князь, по необходимости, сам приказывал собирать их, так как нигде ни исправники, ни заседатели его не провожали. В Тамбовской губернии, напротив, он везде был встречаем и провожаем с приличными конвоями и вообще с теми же почестями, как сенаторы. В города губернатор заблаговременно разослал военнослужителей для содержания караулов при квартирах, занимаемых генерал-прокурором. «Я же сам, — доносил Державин наместнику, — не по долгу, но по особливому к его сиятельству моему уважению и знакомству принял и угостил его и княгиню, сколько возможно, на дороге в селе Гагарине». В Моршанске чествовал знатную чету городничий с тамошним городским обществом, а в Козлове г. Дельвиг дал ужин княгине, потому что князь там ни на минуту не останавливался, да и проехать через город согласился только по заверению Державина, что по другой (сапожковской) дороге ему не избежать остановок у мостов и перевозов. «Словом, — так кончал Державин письмо, — кажется, доставлены были его сиятельству и супруге его по Тамбовской губернии всевозможные выгоды. Впрочем, не могу я пропустить и не донесть вам достойного замечания разговора его сиятельства, бывшего в Гагарине при г. губернском прокуроре Хвощинском и двух воронежских прокурорах, выезжавших нарочно для свидания с его сиятельством из своей губернии, и при некоторых наших дворянах. По поводу хорошо устроенного в том селе г. Пашкова винокуренного завода князь начал свою речь таким образом: «Да, ныне хороши везде винные заводы и больше их против прежнего; но непонятно, отчего винный доход по государству упал. Я моей государыне, до открытия губерний, оставил винного доходу десять миллионов; тогда было в империи народу ревизских душ только семь миллионов; ныне народу прибыло почти вдвое и обращение денег свободнее, но доходу того великая часть упала. Я не знаю, отчего это. Знают про то господа управляющие. Мое — стороннее дело. Но как я, присягая государыне, ни в каком случае ее не продавал и не обманывал, то и ныне донесу все, что я видел. Видел я, проезжая многие губернии, что где ведерочко, где метелочка на шестиках висят. Все знают, что, слава Богу, привилегию имеют. Вот оттого-то и хлеба мало; где бы он и родился, да пашни не запаханы и не засеяны. В гульбе крестьянам когда работать? Правда, было время, что стали было слов слушать; а ныне нет никому нужды: видно, надобен опять топор, кнут и ссылка. Хотя Боже сохрани от топора, а кнута и ссылки не миновать». С прискорбием я был должен слышать такой жестокий разговор, хотя нимало не принял и не принимаю на свой счет оного, как я и его сиятельству донес: что до нас дойдет по бумагам, то не упускаем взыскивать того по законам, а подыскиваться под кем-либо самим собою без доносов и без уведомления не почитаем за особую и к нам принадлежащую обязанность. При нынешнем положении, когда деньги весьма надобны, уповаю я, приехав в Петербург, не оставит его сиятельство таковых справедливых своих замечаний к пользе употребить». — Позднее Державин слышал от подрядчиков, будто князь Вяземский, проезжая через Тверь, велел, в ожидании каких-то своих судов, задержать караван.