25. Ревизия губернии. Начало неудовольствий

Упомянув, по связи с предыдущими обстоятельствами, об учреждении в Тамбове типографии и сближении Державина с преосвященным Феофилом, мы опередили ход событий и должны возвратиться к прерванной нити рассказа.

Первый год своего управления Тамбовскою губернией Державин ознаменовал многими полезными делами; другие он предполагал совершить в будущем и, не испытав по службе (если исключить дело Сатиных) никаких особенных неприятностей, мог спокойно идти вперед. Последовавшая вскоре ревизия губернии должна была еще более ободрить его. В первых числах 1787 года пришло от графа А.Р. Воронцова письмо с любезным извещением, что ему и сенатору А.В. Нарышкину поручено ревизовать некоторые губернии, в том числе и Тамбовскую. «Но как, — писал граф, — сей осмотр намерены мы начать с Рязанской губернии, в вашу ж вступить полагаем около 20-го или 25-го числа будущего января, то, однако, я прошу вас не делать никаких приуготовлений в рассуждении проезда нашего чрез губернию вашу, ибо из Рязани не оставлю вас обо всем нужном для нас уведомить, а извольте только приказать, чтоб в присутственных местах было все готово к нашему освидетельствованию; сверх же того прикажите изготовить для меня и Алексея Васильевича по особливому дому и также квартеры для канцелярии, которая при нас находиться будет».

В 20-х числах января оба сенатора действительно прибыли в Тамбов и остались вполне довольны всем, что видели. «Живо и сердечно порадовался я, — писал Державину петербургский приятель Васильев, — что так удачно вы сенаторов спустили». Ревизоры представили императрице рапорт, в котором между прочим говорили: «По окончании осмотра в Рязанской губернии следовали мы в Тамбовскую, в которой как в губернском, так и в уездных трех городах, Козлове, Усмани и Борисоглебске, учиня всем учрежденным в оных присутственным местам и заведениям надлежащий осмотр, нашли мы вообще во всех оных также желаемый порядок и поспешное дел отправление; хотя ж в некоторых судах и есть неоконченные дела, а особливо по тамбовским уездному суду и городовому магистрату, но и те остались или за недавним вступлением, или же за неполучением из разных мест требуемых к объяснению дел нужных сведений. В наместническом правлении нашли мы течение дел весьма порядочное и желаемую во всем исправность; попечение ж и прилежание правителя губернии, действительного статского советника Державина, в отправлении его должности приносит ему истинную честь».

Вследствие такого отзыва императрица в рескрипте на имя Гудовича изъявила ему удовольствие за порядок и успешное производство дел в Тамбовской губернии. Выражая Воронцову свою благодарность, искательный губернатор просил исходатайствовать ему орден, ссылаясь на то, что все его сослуживцы по экспедиции государственных доходов уже награждены, причем нужным счел исчислить свои труды и заслуги. Воронцов написал о том Безбородке, но предупредил в то же время Державина, что без согласия Вяземского ничего нельзя сделать, «а он, даром что в деревне сидит, верьте, что с ним бороться трудно, ибо он и из деревни сенатской канцелярией распоряжается, как бы был в Петербурге».

Гудович, со своей стороны, представляя Державина к ордену, отозвался, что он, застав губернию расстроенною по болезни своего предшественника (Макарова), «всю ее привел в порядок». Державин ожидал Владимирской звезды 2-й степ., но получил только крест на шею. Воронцов так утешал его: «Не будьте в претензии против прочих товарищей своих, коим был дан 2-й класс; ныне другие правила: орден хотят поднять; я Николаю Александровичу поручил, чтоб он, для успокоения вашего и что тут нет ничего личного, вам бы все подробно объяснил». Державин отвечал: «Признаюсь откровенно вашему сиятельству: я было ласкался, — при ходатайстве знаменитых и сильных моих благодетелей и при справедливой рекомендации моего начальника, что я привел запущенную часть в надлежащее действие, а не содержал токмо в порядке, как в высочайшем рескрипте написано, — иметь благосклоннейший жребий счастия; но что делать, когда противное случилось? Богу так угодно; сердца царские в руке его. А для того все принимаю с терпением и благодарением».

Г.Р. Державин — министр юстиции при Александре I

Между тем Державин испытывал уже и другие разочарования. «Знать, не мне суждено совершенным спокойствием наслаждаться», — писал он Васильеву еще осенью 1786 года. Одно дело Сатина уже доставило ему много огорчений. Оно же дало пищу злым языкам в Петербурге. Противники распространяли о Державиных разные неблагоприятные слухи. Вот, например, что сообщил ему Васильев около того же времени: «Поговаривают здесь про тебя, будто бы ты весьма строгонько на губернаторстве поступаешь и досаждаешь тем многим, особливо недовольны будто поступком Катерины Яковлевны; коротко сказать, будто вы оба очень даете чувствовать ваше губернаторство; я хотя не очень этому верю, однако ж в предосторожность вашу не хотел промолчать».

Это известие сильно встревожило Державина. Ответ его бросает неожиданный свет на его служебные отношения, на начинавшийся у него раздор с вице-губернатором, раздор, который позднее совершенно отравил его жизнь в Тамбове. «Поелику, — говорил он между прочим, — вы пишете глухо, что мы даем очень чувствовать наше губернаторство, то я сего, будучи в совести моей правым, не разумею; а потому и думаю, не рассеяна ли сия молва от какого клеветника из зависти, что он сам не губернатором; ибо мне сие потому паче думать можно, что здешнее общество, кажется, довольно к нам ласково и отзывается благодарным. Итак, ежели в Петербурге другие вести, то стало, что спереди лижут, а сзади царапают. В сем же случае нечего делать, как надобно терпеть. Здесь подозревают, будто такую молву некому другому в Петербурге распустить, как Михаилу Ивановичу (Ушакову); я этому не верю, но ежели он, то весьма удивительный человек».

В это время вице-губернатор был в Петербурге, и на него естественно падало подозрение. Вся эта поездка очень не нравилась Державину. Неприятно было ему и то, что Ушаков принимал там от друзей губернатора поручения, исполнять которые он считал своим исключительным правом, например, закупку хлеба для Васильева.

В то же время, однако, Державин получил и радостную весть о милостивом внимании к нему императрицы. Свистунов писал ему: «Княгиня на ваше письмо теперь не отвечает, потому что она не очень здорова, а просила меня приватно вас уведомить, дабы никто, окроме вас, о сем не знал, что так как она нынче часто бывает у государыни наедине, то в один день зашел разговор о вас и ваших стихах, и она со своей стороны сказала, что ежели бы вы продолжали упражняться в них, то бы со временем превзошли Михайлу Васильевича Ломоносова, на что государыня изволила спросить, для чего ж вы не упражняетесь в них; княгиня отвечала, что вы теперь заняты должностью; то государыня спросила: «Каково ему в этой губернии?» — на что княгиня сказала ей, что вы теперь как новым вашим наместником, так и обществом отзываетесь очень довольными, почему она заключает, что и вами там все довольны, а иначе б и вы довольны быть не могли, если бы противу вас что-либо дурно было. На сие государыня изволила сказать: «Я этому рада».

Вероятно, этот отзыв императрицы о знаменитом поэте не остался тайной, по крайней мере для высшего столичного общества, и, может быть, в связи с разнообразными толками о Державине распространился в Петербурге слух о его переводе туда губернатором на место Коновницына. Слух этот, однако, не имел никакого основания.