2. Семейство Бастидон. Женитьба

Державину легко было бы устроить судьбу свою в доме Вяземских. У них часто гостила их родственница, княжна Катерина Сергеевна Урусова, некрасивая собой девица, но страстная любительница литературы, уже в то время напечатавшая некоторые из своих трудов. Сама княгиня Вяземская прочила ее за Державина, но он отделался от этого сватовства шуткою. «Она пишет стихи, — говорил он, — да и я мараю; занесемся оба на Парнас, — так некому будет и щи сварить». Однако он навсегда остался в дружеских отношениях с Урусовой, звал ее своею кумой, а себя, смеясь, ее мужем. Суженую свою он в то время нашел совсем иным путем.

30-го августа 1777 года, следовательно, очень скоро после поступления на новую должность Державин смотрел из квартиры Козодавлева на обычный в этот день крестный ход и был поражен наружностью девицы, которую в первый раз встретил там. Это была дочь любимого камердинера Петра III, покойного Якова Бенедикта Бастидона. Он был родом португалец, приехал с великим князем из Голштинии и поступил к большому двору. В Петербурге он женился на вдове Матрене Дмитриевне (прежняя фамилия ее неизвестна); они были обвенчаны в дворцовой церкви, и на свадьбе их присутствовала сама императрица Елизавета Петровна с придворною свитой. Когда родился великий князь Павел Петрович, то Матрена Дмитриевна была взята к нему в кормилицы. Спустя шесть лет, 8-го ноября 1760 года, у нее родилась дочь, названная по имени великой княгини Катериною. Этой девушке не было еще и семнадцати лет, когда ее узнал Державин на 35 году жизни. Во второй раз он увидел ее в театре, а в третий встретился с нею случайно в прихожей Льва Тредьяковского (это был сын стихотворца, герольдмейстер), к которому поехал, чтобы переговорить с бывшим у него в гостях своим начальником Резановым по особенному обстоятельству.

Оно состояло в том, что Окунев и Храповицкий, поссорившись из-за пустяков, вздумали решить дело дуэлью. Державин был приглашен в секунданты к Окуневу, тогда как Храповицкий выбрал себе названного выше А.С. Хвостова; но Державин боялся не угодить Вяземскому, став противником его любимца (Храповицкого), и потому хотел наперед посоветоваться с Резановым. Однако дуэль благодаря стараниям секундантов не состоялась. Подробный рассказ поэта об этом эпизоде любопытен по характеристическим чертам нравов, на которые он указывает: с одной стороны мы видим тут, как дешево в то время ценили жизнь и как легко мирились; с другой — интересно, что подчиненный просит у своего начальника позволения быть секундантом.

Между тем наш поэт был до того влюблен в девицу Бастидон, что, увидев ее в третий раз, тут же объявил Резанову свое неизменное намерение свататься за нее. Породниться с семейством, имевшим связи при дворе, могло казаться выгодным. Катерина Яковлевна была молочная сестра великого князя, а вдобавок блистала всеми прелестями южной красавицы: черные, как смоль, волосы, огненные глаза, яркий румянец на смуглом лице, правильные черты, миловидное выражение и скромные приемы могли обворожить хоть кого, а тем более впечатлительного поэта.

Однако прежде решительного шага он захотел поближе разглядеть Катерину Яковлевну. На масленице при дворе был объявлен, по обыкновению, всенародный маскарад, и Державин поехал туда со своим приятелем Гасвицким (оба были в масках), чтобы показать ему свою избранную. Увидев ее, поэт не мог удержаться от радостного восклицания «вот она!», которое заставило и мать, и дочь с любопытством осмотреться. Друзья целый вечер внимательно следили за девушкой и были в восторге от ее сдержанности. Гасвицкий, человек хотя и простой, но умный и прямодушный, вполне одобрил выбор своего спутника. Итак, Державин решился просить руки девицы Бастидон. Приятели облегчили ему это дело. На другой день после маскарада, т. е. в понедельник на первой неделе великого поста, он обедал у князя Вяземского; бывший тут же Хвостов ускорил развязку романа, выдав своими шутками тайну влюбленного, а Кириллов, директор ассигнационного банка, старый знакомый Бастидонов, вызвался после обеда свезти к ним Державина. Вдова с дочерьми и сыном жила в своем доме близ церкви Вознесенья. Поэт так описывает это посещение.

В сенях встретила приятелей босая девка с сальной свечой в медном подсвечнике; хозяйки приняли их в гостиной, где после та же служанка разносила чай. Катерина Яковлевна все время вязала чулок и иногда с большою скромностью вмешивалась в разговор. Державин был очарован ее простотой, опрятностью, умом и любезностью. Особенно ему понравилось, что она ни минуты не оставалась праздною, тогда как сестры ее сидели без дела, тараторили, как трещотки, судили, рядили и хохотали. Уже на следующий день Державин открылся матери; она попросила несколько дней на размышление, т. е. на справки о женихе, между сослуживцами которого у нее были знакомые, особенно Ив. Вас. Яворский, экзекутор в 3-м департаменте сената. Собранные сведения оказались благоприятными для претендента; все говорило в пользу представлявшейся партии — Державин был в милости у сильного вельможи, имел множество связей и порядочное состояние: к наследственным — правда, небольшим — имениям прибавились, кроме купленного матерью его, триста душ, пожалованных в Белоруссии, да столько же доставшихся ему по поручительству за Маслова, — всего, стало быть, вместе с материнским имением он мог считать за собою около тысячи душ. Пока Матрена Дмитриевна разъезжала за справками, влюбленный успел объясниться и с самою девушкой: она ему призналась, что он ей не «противен». Мать объявила, однако, что прежде сговора необходимо испросить на замужество дочери согласие великого князя как покровителя их семьи. Заметим здесь мимоходом, что сама она была на весьма дурном счету у императрицы, которая впоследствии, в бытность Державина статс-секретарем, однажды сказала о ней Храповицкому: «Она самая негодница и доходила до кнута, но так оставлено за то только, что была кормилицей великого князя». Еще прежде того, именно при отрешении Державина (в 1788 г.), Храповицкий, конечно, также со слов государыни записал: «Он стихотворец, и легко его воображение может быть управляемо женою, коей мать злобна и ни к чему не годна». Вполне ли справедливы были эти строгие отзывы? Прекрасные свойства Катерины Яковлевны дают нам право усомниться, чтобы мать такой благовоспитанной девушки была лишена всяких достоинств.

Через несколько дней после помолвки Державин представлялся Павлу Петровичу вместе со своей будущей тещей. Наследник ласково принял их в своем кабинете и обещал невесте приданое, «сколько в его силах будет». Года через два поэт напомнил об этом обещании письмом к князю Александру Борисовичу Куракину, объясняя, что в ожидании милости занял деньги на покрытие свадебных издержек. В этом письме Державин описывает свое тогдашнее финансовое положение: говорит, что на нем 10 000 банковского долга, что у него 500 душ и что весь доход его, включая и жалованье, не превышает 1500 руб., из которых целую треть он должен уделять на уплату процентов. Это показание совершенно согласно с обычным положением денежных дел Державина: мы постоянно видим в них беспорядок, у него вечные хлопоты с должниками и заимодавцами, вечные просьбы о закладах, отсрочках и пересрочках.

Воспоминанием сговора Державина остались стансы «Невесте», из которых мы приведем здесь начало и конец:

Хотел бы похвалить; но чем начать, не знаю...
. . . . . . . . . .
Как счастлив смертный, кто с тобой проводит время!
Счастливее того — кто нравится тебе:
В благополучии кого сравню себе,
Когда златых оков твоих несть буду бремя?

Подлинные рукописи поэта открыли нам любопытную тайну происхождения этих стихов: первоначальная, конечно, не совсем сходная с позднейшею редакция их назначалась, двумя годами ранее, в приветствие невесте великого князя Марии Феодоровне при ее приезде в Россию. Тогда пьеса не пошла в ход, и счастливый жених рад был случаю воспользоваться, с некоторою переделкой, куплетами, остававшимися у него под спудом.

Свадьба была 18-го апреля 1778 года. Мать Державина жила по-прежнему в Казани. Незадолго перед своей помолвкой он получил от Феклы Андреевны письмо; старушка говорит, что уже другой год ждет сына в Казань, жалуется на плохие дела по своим деревням, на неправильный набор «лекрутов»... «И так мне хлопоты надоели домашние и приказные, и всякие нужды ко мне доходят, а я уже становлюсь весьма нездорова, а тебя не могу дождаться, хотя бы ненадолго побывал, и весьма сумневаюсь, что пишешь быть, а долго нет». Между тем сын прислал ей нарочного с известием о своих планах. Радуясь и благословляя его, она зовет его вместе с женою к себе, посылает ему «крест Спасителя со святыми мощами» и отвечает также невесте на ее письмо, прилагая какой-то гостинец, «хотя и не в драгих вещах состоящий, но от искреннего усердия».

В августе новобрачные отправились в Казань и возвратились в Петербург только в самом конце декабря. В эту поездку Державину удалось благодаря своим связям в сенате несколько поправить дела матери: именно, он кончил полюбовно многолетнюю, начавшуюся еще до рождения его тяжбу своих родителей с соседом их Чемодуровым, отец которого присвоил себе из их крестьян несколько семей. Теперь Державиной возвращено было следовавшее ей число душ, а она, взамен того, отказалась от значительного денежного иска. В это же время Державин, по просьбе Хераскова, собирал в Казани сведения о бедствиях, причиненных городу Пугачевым. Херасков оканчивал свою «Россияду», и с этим, может быть, находилось в связи его поручение. Оставив жену в Казани, Державин ездил и в оренбургское свое имение. На обратном пути он написал стихи. Был уже ноябрь месяц; по Каме шел лед, и перевоза не было; поэт, задержанный в деревне Мурзихе на берегу реки, излил свое нетерпение в «Песенке отсутствующего мужа», впоследствии получившей заглавие «Препятствие к свиданию с супругою». Пьеса оканчивается стихами:

Жизнь утехи и покою!
Возвратись опять ко мне:
Жизнь с столь милою женою —
Рай во всякой стороне.

Поэт говорил от души. По всем дошедшим до нас свидетельствам, Катерина Яковлевна обладала всеми условиями для семейного счастья. С пламенною душой она соединяла кроткий и веселый характер, любила тихую домашнюю жизнь и всего охотнее проводила время в чтении, рисовании и разных рукоделиях. Она пробовала писать и стихи, но более в виде шутки. Особенно славилась она в кругу родных и друзей искусством вырезать силуэты: к изданию сочинений Хемницера 1799 г. приложен силуэт его, сделанный ее рукою. В доме, купленном супругами, гостиная была обита соломенными, вошедшими тогда в моду обоями ее работы. Во всех делах своего мужа она принимала самое живое участие, его успехи и неудачи считала своими и в друзьях его видела близких себе людей. Все они — Львов, Капнист, Хемницер, Карамзин, Дмитриев — были ее искренними почитателями, и некоторые из них оставили о ней восторженные отзывы. Сам Державин страстно любил ее: в стихах своих он часто вдохновлялся ею, называя ее Пленирой, а среди неприятностей, которые по службе навлекал на себя, она была его утешительницей. В домашнем быту своем он никогда не был так счастлив, как в шестнадцатилетний период своего первого брака.