6. Частная переписка

Более четырех месяцев было прожито Державиным то в Малыковке, то в колониях. До сих пор мы видели его тут по большей части только в официальных сношениях, но сохранились следы и частных его связей за это время. Служебная его переписка показывает в нем человека, пользующегося вниманием и доверием своих начальников; в частных к нему письмах он является лицом, которое считают влиятельным, которого расположением или даже покровительством дорожат; ему стараются угождать, в нем ищут. Вместе с тем эти письма указывают нам на некоторые весьма характеристические бытовые черты эпохи. Как самые ранние остатки из всей дошедшей до нас переписки поэта они тем более заслуживают внимания.

Мы уже сообщили кое-что из его сношений со своими сослуживцами под начальством Бибикова, — с Кологривовым, Бушуевым, Мавриным, также с Лодыжинским. Теперь просмотрим его переписку с некоторыми другими лицами.

К числу их принадлежал, во-первых, подполковник Петр Гринев, тот самый, которому Бибиков по получении известия о занятии Самары мятежниками поручил очистить этот город.¹ Державин присоединился к нему и засвидетельствовал перед Бибиковым о его благонадежности: вот начало их взаимной приязни. После того Гринев пошел с генералом Мансуровым по Самарской линии и был главным участником в поражении шайки, овладевшей Бузулуцкою крепостью. В письме, писанном недели через две после этого дела, он благодарит Державина за присланную водку, обещает по просьбе его купить ему лошадь и жалуется, что не получил награды за бузулуцкое сражение, в котором он, как мы знаем из подлинных документов, действительно отличился. «Возьмите участие, — пишет он, — в жалости моей при сражении под бузулуцкой крепостью: кто именинник, тому пирога нет, отчего и по сих пор не выздоровел». Позднее Гринев, при письме из Яицкого городка, куда он вступил с Мансуровым, посылает Державину калмыцкую девочку с пожеланием, чтобы она ему «пондравилась». Здесь раскрывается перед нами любопытная черта нравов того века, на которую есть указания и в других письмах. В Уфимском крае, по свидетельству С.Т. Аксакова, было весьма обыкновенным делом покупать киргизят и калмычат обоего пола у их родителей или родственников, и эти малолетние инородцы становились крепостными людьми покупателя. Державин, по-видимому, обращался к разным лицам с просьбой о доставлении ему добычи этого рода. «Братец сударик, — писал ему армейский гусар Соловьев, сблизившийся с ним в Казани, — касательно до калмычат и башкирчат, так мы еще их не видали, а если случай допустит, так верьте, что не пропущу вам тем служить». Муфель же уведомлял Державина: «По прибытии моем в Яицкий городок из пленных калмычат для вас мальчиков двух и девочек двух же, выбрав, отправлю к вам». Наконец, уже после усмирения бунта, приятель Державина Вильгельми из колоний пишет ему: «Ваша девушка растет и телом, и умом-разумом».

Названный выше майор Соловьев был храбрый воин, служивший при Бибикове в Казани и потом участвовавший в походе под Алексеевск. Державин отозвался о нем главнокомандующему с большою похвалой: он вместе с Гриневым напал на известного пугачевского атамана Арапова, ворвавшегося в Самару, и разбил 10-тысячную толпу калмыков. Об этом сам он в своем письме так напоминает Державину: «Это правда, вы сказали, что завоевался: я все время был отделен вперед и в ином месте суток и за трое не получал сикурса, и не имел время к вам писать, а все, сидя на лошади, огляделся во все стороны, как волк, чтоб иногда злодеи не похитили и меня... Однако, как то ни есть, а имя Соловьева с гусарами его глупскому величеству (Пугачеву) довольно чрез Арапова известно, который от меня и по сие время бежит».

Во время проезда из Казани в Малыковку Державин сблизился с сызранским воеводой Ив. Вас. Ивановым, который, сделавшись его усердным приверженцем, с тех пор и сообщает ему всякие слухи и вести, рассылает к начальствующим лицам его рапорты, хлопочет по поручениям его о закупке и отправке провианта; вообще предлагает почтительно свои услуги, а вместе и сам прибегает к его помощи, прося подкрепления людьми. Действительно, в конце июня Державин послал ему, с разрешения Мансурова, сотню донских казаков. Человек без большого образования, Иванов писал, однако, довольно правильно, хотя иногда и слишком уж кудревато. «Извольте, государь мой, — говорил он, — быть уверены, что принадлежит до высочайших интересов и их особ и для общества к пользе, представляю себя жертвою, как должность моя велит, и какие бы ни коснулись вам надобности, прошу меня к тому употреблять, что и исполнено будет в неукоснительном времени».

Таким же почитателем Державина был Петр Иванович Новосильцев, служивший секретарем в саратовской «конторе опекунства иностранных» и, следовательно, подчиненный Лодыжинского. Исполняя также разные поручения Державина, делая для него закупки по хозяйству и туалету, он настоятельно звал его в Саратов, называя Малыковку скучным местом и пеняя ему, что он совсем забыл город, где, говорил он, и кратковременным пребыванием вашим «несказанно обрадованы бы были многие усердные к вам из наших сограждан».

С родственником Державина Максимовым читатель уже знаком из предыдущих глав. У него было близ Малыковки на Волге, между Саратовом и Сызранью, два имения: Терса и Сосново. О тоне его писем можно судить по следующему приветствию от 23-го января 1774 г.: «Братец, душа моя Гаврила Романович. Сердцем и душою радуюсь, услыша о вашем приезде в Казань, а паче в Самару. За приписку в письме брата Ивана Яковлевича (Блудова) нижайше благодарствую; точно, что вы писали, оба да и я третий — великие дураки: у нас денег нет. Напиши, голубчик, стихи на быка, у которого денег много: какой умница он, а у кого денег нет, великий дурак! Ведь на меня и в Москве гневаются, а в Казани бесятся, все за деньги. Черт знает, откуда зараза в людей вошла, что все уже ныне в гошпиталях валяются, одержимы не болезнью, а только деньгами, деньгами, деньгами».

Максимов считал себя обязанным Державину; в том же письме он на своем полуграмотном языке благодарит Гаврилу Романовича за помощь в получении деревни, т. е., вероятно, в счастливом окончании какой-нибудь тяжбы: «Дай Бог, — говорит он, — чтобы я в жизни имел такую ж радость, чтоб вам за то заслужить».

Часто переписывался с нашим поэтом и управлявший саратовскою конторою М.М. Лодыжинский. Любопытно, что он, пересылая к Державину письма, которые получал на его имя, нередко извинялся в том, что они распечатаны. Между тем Бушуев писал Гавриле Романовичу: «Письма партикулярные посылайте осторожнее: они все распечатываются». Однажды Державин выразил Лодыжинскому свое подозрение или, по крайней мере, удивление по поводу таких странных присылок. Тот отвечал: «Повеления я никакого не имею письма распечатывать и ко мне всегда запечатанные привозятся, а только нечаянною ошибкою, от множества писем полученных, вдруг сие последовало; вы ж не токмо прежние, но и при том письме другое получили нераспечатанное, почему сами можете заключить, что сие сделалось неумышленно; а что оно никем не читано, в том клянусь вам честью, ибо по распечатании скоро усмотрено, что принадлежит не к нам».

Самая дружеская переписка была у Державина с одним из крейс-комиссаров колоний на луговой стороне Волги (к юго-западу от устья Иргиза), где Гаврила Романович нередко в эту эпоху также должен был находиться. Это был живший то в колонии Панинской, то в Шафгаузене капитан Иоанн Вильгельми — Иван Давыдович, как его называли по-русски, — человек сердечный, общительный, веселый и притом масон; он особенно полюбил Державина; все письма его (до 20-ти), писанные по-немецки, без фраз и лести, доказывают искреннюю приязнь и преданность.

В середине апреля Вильгельми разослал по колониям циркуляр о том, чтобы по требованиям присланного поручика гвардии Державина ему оказываемо было всякое содействие и особенно давались бы подводы. Через неделю была пасха, и Вильгельми писал ему: «Христос воскрес! Я и семья моя искренно благодарим вас за добрые ваши пожелания и взаимно поздравляем вас от всего сердца. Когда вы возвратитесь, то получите здесь наши пасхальные яйца. Вам же да будет дано счастье положить к стопам великой нашей монархини Пугачева вместо красного яичка». В Малыковке Державин беспрестанно чувствовал недостаток в первых потребностях жизни, и потому как Новосильцев из Саратова, так Вильгельми из колоний доставляли ему разные предметы; напр., к этому самому письму приложен был между прочим кожаный колет. В другой раз он посылает Державину корзинку салата или снабжает его кофе. «Прошу вас, — пишет он однажды, — прислать мне завтра из Малыковки хорошую лодку, в которой я бы мог отправить к вам 800 или 1000 р. медью (казенных денег); здесь же нет ни одной годной лодки». Адрес на этом письме написан был по-французски.

В июне Вильгельми поехал в Симбирск закупать хлеб для колоний. Он уведомляет Державина о ходе своего дела и о смятении, распространяемом по Волге слухами про Пугачева, так что он не решается даже, как предполагал прежде, ехать и в Казань. Оставив семью свою в колониях, он поручает жену Державину, прося навещать ее и заблаговременно предостеречь в случае опасности, чтобы она успела перебраться на другую сторону Волги. Наконец, 10-го июля, извещая Державина о конченной закупке 7000 четв. ржи, Вильгельми пишет: «Здесь новая армия Пугачева производит столько шума и ужаса, что поверить трудно; в случае надобности поручаю вам мой дом». Вильгельми и после пугачевщины продолжал переписываться с Державиным. «Вы, почтеннейший друг, — говорил он однажды, — оставили в сердце моей семьи чувство искреннейшей приязни и чистейшего уважения, которые по гроб не угаснут». Но здоровье Вильгельми в это время было уже совершенно расстроено; принужденный ходить на костылях, он в 1776 г. поехал лечиться в Сарепту (вместе с Лодыжинским, который между тем, лишившись жены, просил Державина не оставлять осиротевших детей его), и мы уже навсегда теряем обоих из виду. Вильгельми скоро умер.

Обзор переписки Державина, до отъезда его в Саратов, знакомит нас с характером его частных сношений за это время. Если значительная доля изъявляемой ему приверженности и должна быть отнесена на счет его положения, то все-таки нельзя не видеть в этих чувствах и отклика на собственные его симпатические свойства, внушавшие любовь и доверие: на его добродушие, участливое отношение к людям и общительность. Таким рисуют его многие свидетельства и в позднейшее время.

Примечания

1. Этого Гринева не следует смешивать с однофамильцем его, подпоручиком Алексеем Гриневым, который обвинялся в переписке с Пугачевым, однако был оправдан.