2. Распоряжения в Малыковке. Поездка в Саратов

7-го марта Державин выехал из Казани с подорожною на семь подвод, выданной ему за печатью Бибикова, на которой был вырезан столь идущий к обоим девиз: Vigit et audax (бдителен и смел). Он взял с собою и Серебрякова, но из Симбирска предусмотрительно отправил его вперед, боясь, что если они вместе явятся в Малыковку, то это возбудит толки в народе.

По приезде туда первой заботой его было приискать надежных лазутчиков. Серебряков и Герасимов привели к нему дворцового красноярского крестьянина Дюпина, который взялся съездить на Иргиз за раскольничьим старцем Иовом. Этот, как удостоверяли все трое, был по усердию своему особенно годен для подсылки к бунтовщикам, тем более что знал Пугачева в лицо: он познакомился с бродягой, когда тот в первый раз укрывался на Иргизе. Через два дня Дюпин воротился с Иовом. Державин решился употребить обоих, так как за них ручались Серебряков и Герасимов, у Дюпина же была на Иргизе «семья и целая изба детей». Они взялись ехать на Яик с тайными поручениями Державина; Иов должен был постоянно оставаться в толпе Пугачева и по возможности присылать известия обо всем, что там будет происходить. Державин дал им на путевые издержки сто рублей и обнадежил их милостью правительства. Сверх того он снабдил их «наставлением»: Иову поручалось сперва доставить яицкому коменданту Симонову письмо, в котором Державин просил у него сведений и ободрял его; потом идти в сборище Пугачева под Оренбург и разведать там подробно обо всех касающихся до него обстоятельствах. А чтобы прибытие Иова к мятежникам не показалось подозрительным, Державин научил его рассказывать, что он прислан Филаретом, известным игуменом Мечетной слободы, который при первом появлении Пугачева на Иргизе благословил его на дерзкое предприятие, но после был схвачен в Сызрани и отвезен в Казань. Иов должен был сказать, что виделся с ним в Казани и слышал от него следующее: Филарет склонил в пользу Пугачева очень многих, но они требовали, для своей безопасности, чтоб игумен побывал у царя (самозванца) и возвратился к ним с уверением в его милости, а так как это теперь за неволею Филарета невозможно, то вместо него отправился Иов, с тем чтобы Пугачев выслал его к ним обратно с ожидаемым удостоверением; Филарет же, взятый в секретную комиссию, готов скорее вытерпеть всевозможные истязания и даже быть замученным до смерти, нежели открыть что-нибудь. Кажется, однако, что сам Державин потом нашел эту сказку неудобною и заменил ее другою: по крайней мере в записках своих он рассказывает, что научил посланных говорить Пугачеву, что они бежали к нему с Иргиза от страха скорой казни за то, что принимали его в своих жилищах.

Предполагая между тем и возможность измены со стороны своих поверенных, Державин, согласно с инструкцией Бибикова, старался уверить их, будто он приехал в Малыковку для встречи гусарских полков, идущих из Астрахани, и для закупки им провианта. Разглашая это и вообще в населении, Державин, как сам он сознается, имел тайную цель: в случае, если скопища Пугачева уклонятся по Иргизу к Волге, где никаких войск не было, — «несколько их от того удержать», как говорит Державин в подлинном журнале, веденном им во время пугачевщины. К сожалению, он в старости, когда писал свои записки, слишком усилил это довольно умеренное выражение, сказав, что намеревался удержать впадение мятежников во внутренность империи или приостановить их до прибытия на Яик генерала Мансурова, и что «это была истинная его цель, которая ему и удалась». Такой план показывал бы излишнюю самонадеянность в подпоручике, при котором не было никакого войска, тем более что это предприятие далеко выходило из границ данного ему поручения. Мы увидим, в какой мере слова его впоследствии получили оправдание.

В то же время он приказал Серебрякову и Герасимову находиться на Иргизе и Узенях, чтобы предупреждать сообщение с Пугачевым, ловить подсылаемых им лазутчиков, выставив для этого особых надсмотрщиков на дорогах и перевозах; в случае же ожидаемого вскоре поражения Пугачева примечать, не появится ли он между жителями, и если он в самом деле будет укрываться у них, то немедленно уведомить о том Державина.

«Словом сказать, — писал он им между прочим, — чтоб уши ваши и глаза были везде, дабы чрез нерадение не упустить того, чего смотреть должно. Исполняя же сие, как можно хранить вам себя от того, чтоб никаких на вас жалоб не было: нигде ничего силою не брать, ибо должность ваша оказать свое усердие состоит токмо в пронырливых с ласкою поступках и то весьма скрытым, а не явным образом. Нигде жителей никак не стращать, но еще послаблять им их язык, дабы изведать их сокровенные мысли; уговаривать, чтоб они ничего не боялись и оставались бы в своих местах, а ежели можно, то подавать еще искусным образом и повод, чтоб они привлекали к себе желанное нами. Поступайте так, чтоб вам, кажется, ни до чего дела не было, в противном же случае вы принудите о себе мыслить и догадываться, что вы не просто разъезжаете».

При таком взгляде на дело Державин не мог быть доволен распоряжениями стоявшего на Иргизе капитана Лодыгина, который, некстати пугая народ казнями и виселицами, мог только разогнать тамошних жителей и тем самым сделать прибытие туда Пугачева невозможным. Поэтому Державин, уведомляя Бибикова о первых своих действиях, жаловался на Лодыгина. «Не прикажете ли ему, — писал он, — остаться в своем доме и помолчать? а если он здесь надобен, то по крайней мере сообщал бы мне, что он намерен делать». На это Бибиков отвечал:

«Все принятые вами на первый случай распоряжения производят во мне особливое удовольствие. Я на благоразумие ваше полагаюсь... Капитана Лодыгина не терпите. Я к нему посылаю при сем ордер, чтоб он или в доме своем остался и жил бы спокойно, или ехал бы в Казань. Если же он не поедет, то имеете отправить его под присмотром в Казань».

Сделав в Малыковке все, что на первый случай было нужно, Державин, согласно с инструкцией, поспешил в Саратов, стоящий верстах в 140 оттуда. Этот город находился тогда в пределах Астраханской губернии, куда в походе 1773 года назначен был новый начальник, деятельный, строгий и даже несколько жесткий Петр Никитич Кречетников, родной брат более известного Михаила Никитича. Ему при этом было предписано оставаться, пока требовать будут обстоятельства, в Саратове как городе ближайшем к театру военных действий. Главною целью поездки туда Державина было желание получить в свое распоряжение отряд из войска, которым располагал губернатор в Саратове. Поводом к тому могло служить полученное в Малыковке известие о готовности киргиз-кайсаков присоединиться к Пугачеву, для чего они, по его приглашению, уже и собирались на Узенях. Вручая Кречетникову письмо Бибикова о содействии подателю, Державин упомянул об этом известии и указывал на угрожавшую со стороны киргизов опасность. В то время гвардейский офицер пользовался, особливо в провинции, еще гораздо большим почетом, нежели ныне: военные люди, носившие уже высшие чины и звания, в виде отличия были назначаемы в старейшие полки гвардии майорами или полковниками. Поэтому Державин, снабженный полномочиями главнокомандующего, мог справедливо ожидать от губернатора полного внимания к своему ходатайству. Но Кречетников, вероятно, оскорбившись его требовательным тоном, наотрез отказал ему, и между ними с первого же свидания произошло недоразумение, которым начинается ряд столкновений командированного офицера с местными властями. К этому, конечно, отчасти способствовал настойчивый и заносчивый характер Державина, но были тому и другие, более глубокие причины: они заключались, главным образом, как будет ниже показано, в отношениях самих высших начальников между собою. В подлинных документах за это время есть доказательства, что Кречетников был недоволен самим Бибиковым и в рапорте от 19-го марта косвенно жаловался сенату на недостаток войска в Саратове. Пока был жив Бибиков, так хорошо понимавший Державина, несогласия между властями не могли быть опасны для последнего, но по смерти достойного полководца обстоятельства переменились.

Первая неудача не могла, однако, заставить честолюбивого офицера отказаться от своего плана. Он придумал другой способ достигнуть цели. В Саратове была (как и теперь существует, хотя на других основаниях) контора для управления колонистами, поселенными в начале царствования Екатерины II по обе стороны Волги, вниз по течению, начиная от устья Иргиза. Эта контора была подчинена учрежденной в Петербурге «канцелярии опекунства иностранных», которая на правах государственной коллегии состояла под председательством графа Гр. Гр. Орлова. В распоряжении саратовской «конторы опекунства иностранных» было несколько артиллерийских рот (всего 600 человек), которые, как и самая контора, не зависели от губернатора. Начальник этой конторы, статский советник Михаил Михайлович Лодыжинский, был даже в неприязненных отношениях с Кречетниковым. Сблизясь, вероятно, тогда же с Лодыжинским, Державин послал нарочного к Бибикову и выпросил у него позволение, в случае надобности, брать фузелерные роты саратовской конторы. Главнокомандующий благодарил его за усердие, а конторе предписал дать ему людей, с тем чтобы начальник команды «непременно и действительно» исполнял его требования.