3. Воинские предприятия Державина. Князь Голицын. Производство в поручики

По возвращении в Малыковку Державин услышал, что на Иргизе, за крайними селениями, явилось на хуторах несколько человек из шайки Пугачева. Он тотчас же приказал Серебрякову и Герасимову взять двадцать надежных крестьян и ехать с ними на Иргиз. На это нужно было согласие двух лиц: дворцового управителя, Федора Кузьмича Шишковского, и экономического казначея, поручика Василия Ермолаевича Тишина. Последний (из новгородских дворян) находился в дальнем родстве с Державиным: Николай Яковлевич Блудов был женат на родной сестре Тишина, Екатерине Ермолаевне, и от этого-то брака родился в 1785 году граф Дмитрий Николаевич Блудов. Шишковский беспрекословно отрядил к Державину десять человек, Тишин же отозвался, что без особенного разрешения начальства не может дать людей «в неведомую посылку», тем более что Серебряков, по прежним его делам, требуется «в юстицию» и у него, как подозрительного человека, люди под присмотром быть не могут.

Сильно взволнованный этим отказом, Державин с негодованием жаловался Бибикову на неповиновение казначея. Но Александр Ильич, измученный слишком напряженною деятельностью, был уже безнадежно болен и не мог сам отвечать. За него написал ответ родственник его, избранный в начальники казанского ополчения (но, к сожалению, не оправдавший этого выбора), генерал-майор Александр Леонтьевич Ларионов. В этом письме было сказано, что главнокомандующий «с крайним огорчением внимал поступок» Тишина и приказал послать ему ордер, «чтоб он немедленно приказание Державина исполнил и никогда не смел отговариваться». «Сие снисхождение, — продолжал Ларионов, — показывается ему для того, чтоб он особливым радением и старанием о исполнении вами ему предписываемого вину свою загладил. И чтоб никакой надежды на экономическое правление не полагал и воле вашей повиновался, о том и в оное правление предложение послано». Казначей должен был смириться и в точности исполнить требование Державина. Однако неудовольствия между ними возобновлялись и после. Трудно при этом слагать вину на одного Тишина, но нельзя умолчать, что против него есть еще и другое свидетельство, именно жалоба протопопа Кирилла в письме к Державину. Жители Малыковки, по письменным приговорам, дали место под постройку духовного правления. Тишин, поссорившись со священником, пришел со своими людьми к начатому строению, велел им разломать сделанное и разогнал работников палкой, грозя высечь их плетьми. «Когда протопоп, — говорил он, — у Державина милости ищет, так я посмотрю, как он его защитит». Мы увидим впоследствии, какою ужасною смертью погиб от разъяренной пугачевской толпы этот самый Тишин со всем своим семейством.

Требуя помощи от малыковских властей, Державин учтивым письмом обратился и к Кречетникову с возобновлением просьбы прислать 20 или 30 казаков, но получил вторичный отказ.

Бибиков в последнем письме своем к Державину, от 31-го марта, радостно сообщил ему важное известие о поражении Пугачева князем Голицыным при крепости Татищевой, вследствие чего с Оренбурга снята была осада, продолжавшаяся уже полгода. Здесь скажем несколько слов об этом первом победителе самозванца, храбром и образованном генерале, с которым Державин скоро вступит в частые сношения и который полюбит его так же, как Бибиков. Князь Петр Михайлович с отличием участвовал под начальством Бибикова уже в польской кампании; сын знаменитого петровского генерал-адмирала, он был пятью годами старше Державина и, судя по действиям его в пугачевщину, конечно, прославился бы еще более, если бы деятельности его не прекратила ранняя смерть уже в 1775 году. Известно, впрочем, ничем не доказанное предание о смерти его от предательского удара Шепелева на дуэли, устроенной будто бы Потемкиным из ревности. Во время пугачевщины Голицын вел походный журнал, которым пользовался Рычков в своей летописи об осаде Оренбурга.

Соединившись на Самарской линии с Мансуровым, Голицын пошел к Оренбургу. На пути его лежала крепость Татищева, которая, находясь при Яике, открывала дорогу с одной стороны к Оренбургу, а с другой — к Яицкому городку. Здесь-то Пугачев встретил шедшие против него войска, имея 9000 человек с 36 пушками, и 22-го марта был разбит наголову, причем потерял две трети своей толпы и всю свою артиллерию. Сначала надеялись, что и сам он в числе убитых, но вскоре оказалось, что он бежал в степь за реку Сакмару; у Сакмарского городка князь Голицын настиг его и вторично разбил. Освобожденный Оренбург благословлял победителей. Генерал Мансуров 4-го апреля был отряжен к Яицкому городку, который уже давно был в руках мятежников, а крепость его три месяца терпела осаду.

О втором поражении Пугачева уведомил Державина Ларионов, сообщая при том, что самозванец пробрался в Башкирию и намерен оттуда устремиться опять на Яик. Это известие подало Державину мысль идти самому на освобождение Яицкого городка. Полученное между тем сведение о походе Мансурова не изменило плана смелого подпоручика, который полагал, что пока разлитие рек будет задерживать генерала, он (Державин) с другой стороны подступит к городку. Итак, он начал составлять вооруженный отряд. Еще прежде саратовская контора опекунства колонистов отправила, по его требованию, часть своих фузелеров в крайнюю колонию Шафгаузен и с теми, которые там уже находились, отдала в его распоряжение до 200 человек с двумя пушками. Начальник этого отряда, капитан артиллерии Елчин, должен был исполнять приказания Державина. Имея, сверх того, сотни полторы малыковских крестьян, последний снова обратился еще и к Кречетникову с просьбою отпустить с ним партию стоявших на Иргизе казаков. По этому поводу завязалась у него любопытная переписка с астраханским губернатором, все еще жившим в Саратове. Кречетников под благовидным предлогом опять отказал ему и советовал присоединиться к гусарскому майору Шевичу, посланному тоже на Яик, «почему и можете, — заключал он с иронией, — пользоваться уже не малейшим числом казаков, а целыми эскадронами».

Не успев добром получить желаемую помощь, Державин все-таки решился поставить на своем и по пути взять с Иргаза донских казаков опекунской конторы, отданных ею в распоряжение губернатора. Не зная еще про смерть Бибикова, он перед выступлением написал ему длинный рапорт с похвалами конторе и с жалобой на Кречетникова, письма которого приложил в копии. Он очень хорошо понимал, что, в сущности, не имел права удаляться от места, где ему поручено было стеречь Пугачева, и потому счел нужным заранее оправдаться в своем предприятии. Он представлял, с одной стороны, что успеет вернуться прежде, нежели Пугачев может прийти на Иргиз, а с другой, — что если Мансуров и предупредит его в Яицком городке, то никакой беды не произойдет от напрасно сделанного марша (верст до 500 в один конец, по расчету Кречетникова).

Приняв все нужные меры, склонив Максимова к пожертвованию ста четвертей муки в пользу Яицкого городка и переправив этот провиант через Волгу, Державин 21-го апреля и сам выступил со своим отрядом, но уже на другой день встретил возвращавшегося с Яика посланца своего, старца Иова, который вручил ему письмо Мансурова с известием, что этот генерал занял Яицкий городок 16-го апреля, за пять дней до выступления Державина. Так первое воинское предприятие его было прервано в самом начале своем, к немалому торжеству Кречетникова.

Этот опытный служака недаром предсказывал Державину именно такой исход дела, утверждая, что полученные им сведения не могут быть верны, и приглашая его приехать в Саратов, «если вам желательно истину о состоянии Яика ведать», на что Державин очень учтиво отвечал, что если у него не будет дела на Иргизе, то он непременно явится. Вообще замечательна сдержанность, с какою он возражал на колкие насмешки и остроты своего противника. Конечно, предприятие Державина было опрометчиво, но надо сознаться, что он выказал в этом случае распорядительность, отвагу и решимость, драгоценные в военном человеке при тогдашних обстоятельствах.

В конце последнего письма своего Кречетников снисходительно приписал своею рукою: «сейчас курьер привез к вам в моем пакете письмо, кое при сем посылаю; между тем по надписи вижу вас поручиком, то всеусердно имею честь поздравить, желая, чтоб без замедления и высшими преимуществами воспользоваться». Это известие о своем производстве Державин получил 30-го апреля: в «С.-Петербургских ведомостях» имя его напечатано в числе множества тогда же произведенных в следующий чин гвардейских офицеров; во главе же этих производств стоит имя генерал-поручика Григория Александровича Потемкина, который особливым указом 15-го марта пожалован был в подполковники Преображенского полка, так что Державин сделался его сослуживцем.

Мы видели, что письмо Мансурова из Яицкого городка было привезено старцем Иовом, которого Державин подсылал к Пугачеву как надежного лазутчика. Мансуров писал, что он вырвал этого человека из челюстей смерти, что Иов был в заключении, терпел истязания и откупался от присужденной ему казни деньгами, которые с трудом занимал. Обстоятельство, что Иов попал в руки Пугачева, тогда как он должен был играть роль его приверженца, показалось Державину подозрительным, и потому в ответе Мансурову он спрашивал: «Захваченные вашим превосходительством в Яицке злодеи по строгом их расспросе не докажут ли, что они имели со здешними раскольниками, а особливо в бытность мою здесь, переписку, ибо мне чудно, что ни один шпион, посланный мною на Яик, ко мне не возвращался, даже и сей самый Иов, имея важные наставления в рассуждении Пугачева, попался к ним в руки. Неужто был он столь нерасторопен, что сам себя открыть мог?» Сомнения Державина выражены им еще полнее и положительнее в позднейшем письме к Мансурову же, где он между прочим говорит: «По смятности его (т. е. Иова) рассказов для меня его похождения непонятная загадка. Как он раскольник, а они все подозреваются в доброжелательстве к злодею, то не было ли от него, вместо услуги, каких пакостей?»

После носился слух, прибавляет Державин в записках своих, что Иов и товарищ его Дюпин, по словам его, убитый, сами пришли к бывшей в Яицком городке жене Пугачева Устинье, объявили о своем поручении и открыли письмо к Симонову.