1. Посылка на Иргиз. Серебряков и Герасимов

Верст сто сорок выше Саратова в Волгу впадает река Большой Иргиз, которая, вышедши из Общего Сырта, орошает потом длинную низменную полосу заволжской степи. Вдоль Иргиза расположено несколько селений, жители которых большею частью раскольники. Главным из этих селений была некогда слобода Мечетная (ныне уездный город Самарской губернии Николаевск) с близлежащим Филаретовым скитом. Есть по этой реке и несколько других раскольничьих монастырей, которые, по словам Екатерины II, издавна служили «укрывательством ворам и беглым, коим раскольники, тамо скиты и монастыри заведшие, за добродетель почитают давать пристанище».

Другой притон для людей этого рода представляли берега двух степных рек южнее Иргиза. Начинаясь верстах в тридцати от него, Большой и Малый Узени текут почти параллельно друг с другом по направлению к устью Урала и, не доходя до него, кончаются огромным разливом озер, соединяющихся между собой протоками.

Против впадения Иргиза в Волгу, на нагорном (правом) берегу ее, лежит город Вольск, который в занимающую нас эпоху еще составлял дворцовое село Малыковку. Местоположение его так живописно, что, по уверению некоторых, напоминает южный берег Крыма. По другую сторону Волги лесистые горы огибают город дугою, которая северным концом своим упирается в Волгу. Нынешний Вольск находится в пределах губернии Саратовской, но при Пугачеве село Малыковка принадлежало к Симбирской провинции огромной Казанской губернии, которая на север простиралась до Перми, а на юг до Астрахани. Петр Великий пожаловал это село Меньшикову; когда же у последнего были отобраны все имения, то оно перешло в дворцовое ведомство. Тамошние дворцовые и экономические крестьяне были в большинстве раскольники. Жители, остальную часть которых составляли татары и колонисты, промышляли преимущественно рыболовством и хлебной торговлей. При учреждении наместничеств после пугачевщины Малыковка преобразована в уездный город Вольск.

Известно, что еще при царе Алексее Михайловиче множество раскольников бежало от преследований правительства в пределы Польши, где они укрывались особенно в белорусской слободе Ветке. Чтобы побудить их возвратиться, им при Петре III обещаны были разные льготы и между прочим позволено свободно селиться по Иргизу. Вот почему Пугачев, в начале своего шатания, бежал в Ветку, а оттуда пришел на Иргиз. Здесь он посетил в Мечетной раскольничьего игумена Филарета, который при этом одобрил его план взбунтовать Яицкое войско и обещал свое содействие. Съездив в Яицкий городок, Пугачев возвратился на Иргиз и явился в Малыковке продавцом рыбы. Но тут проведали о нем как подозрительном человеке два крестьянина, из которых с одним мы уже познакомились во время пребывания Державина в Москве, а другой будет отныне играть важную роль в командировке Гаврилы Романовича. Это были Иван Серебряков и Трофим Герасимов. Последнему удалось открыть местопребывание Пугачева в Малыковке: по указанию Герасимова он был схвачен и отправлен в Казань; но отсюда, в июне 1773 года, он опять бежал на Яик; последствия этого бегства хорошо известны.

Естественно было, что на Иргизе и в Малыковке ожидали вторичного появления самозванца. Это-то предположение, впрочем, на деле не оправдавшееся, и было причиною отправления Державина в Малыковку. Поводом к тому послужил приезд Серебрякова в Казань с предложением своих услуг правительству.

Прежде всего надо знать, что за человек был этот Серебряков. Из рассказов Державина о его поступках мы вправе видеть в нем продувного плута, прошедшего через огонь и воду, готового на все для своей выгоды. Как уже было замечено выше, он был одним из составителей проекта о поселении на Иргизе выходящих из Польши раскольников; когда же эта мера была разрешена, то Серебряков, участвовавший в приведении ее в действие, стал допускать на Иргиз всякого рода беглых людей, в том числе и крепостных. Вследствие этого он был потребован для допроса в Москву и посажен в тюрьму при Сыскном приказе, где очутился вместе с известным запорожцем Черняем. В Москве нашелся для обоих освободитель: приятель Державина по родству с Блудовым. Максимов, картежник и пройдоха, а притом владелец поместий около Малыковки, был знаком с Серебряковым и, имея связи в кругу сенатских чиновников, взял его на поруки. В то же время он весьма ловким способом, как мы видели, доставил свободу Черняю, явно надеясь участвовать с ними обоими в дележе награбленной казаком добычи. С такою целью они втроем отправились на Днепр, но так как тамошний край, поблизости к театру турецкой войны, был занят войсками и, следовательно, искать предполагавшихся там кладов было очень опасно, то Максимов и Серебряков, видя трудность предприятия, «отпустили Черняя, или, — прибавляет Державин, — куда девали — неизвестно». Между тем при появлении Пугачева, когда еще не знали кто он таков, родилась мысль, не Черняй ли это, освобожденный из заключения, и потому приняты были меры к отысканию Серебрякова и Максимова. Тогда-то, чтобы избежать беды и, может быть, загладить вины свои, они решились предложить Бибикову свои услуги к поимке Пугачева.

Серебряков воображал, что самозванцу, в случае его поражения, «некуда будет броситься на первый случай», кроме как в пустынные глухие притоны по Иргизу и Узеням, к своим доброжелателям раскольникам. Пользуясь приобретенным в Москве знакомством с Державиным, Серебряков явился к нему в Казань, чтоб быть представленным Бибикову. В привезенном им донесении на имя генерала было подробно описано, как товарищу Серебрякова, крестьянину Герасимову, удалось уже раз выследить Пугачева, и затем он просил поручить им обоим поймать злодея, когда он будет снова искать убежища в тех же местах. Для исполнения такого плана Серебряков предлагал вверить надзор за их распоряжениями подпоручику Максимову как тамошнему помещику и офицеру, хорошо знакомому с краем и его населением.

Бибиков, приняв Серебрякова ночью наедине в своем кабинете, сказал потом Державину: «Это птица залетная и говорит много дельного; но как ты его представил, то и должен с ним возиться, а Максимову его я не поверю». В этом недоверии к Максимову Бибиков показал свою проницательность: мы уже видели, как этот легкомысленный офицер в Москве завлек Державина в большую игру и что предпринял потом вместе с беглым разбойником Черняем. Письма его к Державину показывают, что он по образованию стоял так же низко, как и в нравственном отношении. Что касается сущности предположений Серебрякова, то, не отвергая вероятия их, Бибиков решился командировать на Иргиз Державина.

В особом «тайном наставлении» от 6-го марта ему поручалось ехать в Саратов, а оттуда в Малыковку, с тем чтобы заранее расставить Пугачеву сети на Иргизе и Узенях, а между тем собирать сведения о тех, к кому обманщик мог прибегнуть, разведывать о его действиях и намерениях, подсылать в толпу его надежных лазутчиков, наблюдать расположение умов и стараться направлять образ мыслей населения. Инструкция оканчивалась следующим образом:

«Наконец, для вступления в дело возьмите себе в помощь представленных вами известных Серебрякова и Герасимова, из которых Серебряков примечен мною как человек с разумом и довольно тамошние обстоятельства знающий; но рассуждение здравое и собственный ваш ум да будет вам лучшим руководителем; а ревность и усердие к службе представит вам такие способы, которые не быв на месте и по заочности предписать не можно; их же, Герасимова и Серебрякова, к тому по рассмотрению вашему употребите, для чего они в команду вашу точно и поручаются.

Впрочем, я, полагаясь на искусство ваше, усердие и верность, оставляю более наблюдение дела, для которого вы посылаетесь, собственной вашей расторопности. И надеюсь, что вы как все сие весьма тайно содержать будете, так не упустите никакого случая, коими бы не воспользоваться, понимая силу прямую посылки вашей».

Это заключение показывает, как много Бибиков полагался на способности, усердие и ловкость Державина; вместе с тем, однако, он счел нужным предостеречь его против излишней запальчивости: дав ему письма к местным властям, он заметил в той же инструкции: «Для снискания и привлечения к вам от тамошних людей доверенности, ласковое и скромное с ними обращение всего более вам способствовать будет». На разные издержки по порученному делу Державину тогда же отпущено четыреста рублей из экстраординарной суммы. О своих действиях он должен был доносить как Бибикову, так и двум главным после него генералам, князю Голицыну и Мансурову, а для переписки с ними получил особый ключ цифирного письма, которым иногда и пользовался.