9. Участие в Еврейском комитете

Мы видели, что Державин во время своей командировки в Белоруссию составил свое знаменитое «Мнение о евреях». Сущность этой обширной записки состояла в том, что для прекращения вредного влияния, производимого мелкими промыслами и оборотами еврейского населения на весь экономический быт Западного края, необходимо расселить обывателей этого племени. Император Павел повелел передать записку Державина на обсуждение сената. Вскоре по учреждении министерств указом 9-го ноября 1802 года назначен был для рассмотрения еврейского вопроса особый комитет из следующих членов: Валериана Зубова, Державина, Кочубея, Чарторийского и Потоцкого. Уже по противоположным элементам этого состава можно было предвидеть, что дело ничем не кончится: Державин был назначен как человек, давший решительный толчок всему вопросу, Кочубей — как министр внутренних дел, а затем остальные три члена были связаны между собой одинаковым отношением к делу, — двое как люди польской национальности, а третий как владелец обширных поместьев в польском крае, разделявший сочувствия Чарторийского и Потоцкого, чему вскоре и дал он ясное доказательство, женившись на польке. «Назначение особого Еврейского комитета, — говорит один русский писатель, изучивший на местах еврейский и польский вопросы, — грозною вестью пробежало по всему еврейскому населению Западной России. Тьма покрывала еврейские дела; но евреи знали проницательность Державина по его белорусской поездке 1800 года. Обстоятельство, что Еврейский комитет учрежден вследствие записки Державина и что сам автор ее назначен в его состав, показалось особенно опасным. В еврейском мире начались экстраординарные собрания, начались складки денег...»

Между тем в комитет повелено было пригласить еврейских депутатов от всех губернских кагалов (общин); такие лица, большею частью купцы 1-й гильдии, и были присланы из губерний Могилевской, Минской, Подольской и Киевской. Кроме того, членам комитета дано право из известных им просвещенных и благонамеренных евреев избрать несколько человек для объяснений в комитете. Почти всю зиму продолжались явки и представления съезжавшихся лиц. Разумеется, все, что они видели и слышали, тщательно сообщалось в места их жительства, где и образовалось немедленно энергическое противодействие мерам, которые предлагал Державин; главною из них было запрещение евреям продавать вино по деревенским корчмам, чтобы спаивать и разорять крестьян. При всей таинственности распоряжений, которые предпринимались кагалами, слухи об их деятельности доходили до землевладельцев, а вскоре стали подтверждаться и несомненными доказательствами. Так в руки Могилевского помещика Гурко попало письмо одного из белорусских евреев к поверенному их в Петербурге о том, что они по всем кагалам наложили на своего гонителя Державина херем, или проклятие, что на подарки по этому делу собрали они и уже отправили в Петербург миллион и просят всячески стараться о смещении генерал-прокурора, а если это невозможно, то хоть извести его, на что дается сроку до трех лет. Это перехваченное письмо было отправлено к Державину.

Справедливость этого рассказа, помещенного в записках его, вполне подтверждается изданными в Вильне лет десять тому назад документами. Здесь впервые раскрылась перед русским обществом твердо сплоченная организация кагала. Некоторые из этих актов прямо направлены против деятельности Державина в Еврейском комитете. Это ряд постановлений общего собрания представителей кагалов об обложении евреев денежными сборами на издержки для сопротивления мерам правительства. В чрезвычайном общем собрании, в присутствии многих почетных членов кагала, представителей города, состоялось следующее определение: «Вследствие неблагоприятных вестей из столицы о том, что судьба всех евреев перешла ныне в руки пяти сановников, которым дана полная власть распоряжаться ими по своему усмотрению, мы принуждены отправиться в Петербург с целью просить государя, да возвысится его слава, чтобы у нас никаких нововведений не делали. А так как это дело требует много расходов, то с общего согласия решено: установить временный процентный сбор», и затем подробно изложен порядок взимания этого сбора. С того же целью в Минской губернии постановлено собирать по 1 рублю с каждого уездного жителя, созвать в губернский город поверенных от кагалов всех уездов и произвести выбор уполномоченных для отправления в Петербург. Несколько дней спустя определены штрафы, которым должны подвергнуться неисправные плательщики. Наконец, на евреев обоего пола наложен строжайший трехдневный пост с обязательным посещением большой синагоги для усиленной молитвы, и притом объявлено, что кто в дни поста не уплатит всего числящегося на нем долга по процентному сбору, тот, кроме других штрафов, навлечет на себя отлучение от своего народа.

С самого начала в Еврейском комитете обнаружилось неизбежное разногласие, которое поддерживалось множеством различных записок и мнений, присылавшихся посторонними лицами не только из разных местностей России, но и из других государств, где польские евреи сумели найти себе защитников. Между тем белорусская партия, решившаяся на борьбу с Державиным, вздумала прибегнуть к новому, еще не испытанному ею средству, чтобы заставить его переменить свой образ действий. Однажды к нему является вкравшийся в его доверенность еврей Нотко и под видом желания ему добра советует не противиться мнению других членов комитета, которые все на стороне евреев: в случае согласия на эту просьбу он обещает 100 000 или даже 200 000 рублей. Державин не дал ему положительного ответа, довел о подкупе до сведения государя, показал ему письмо, полученное от Гурко, и спрашивал, как поступить. Государь, удержав письмо у себя, обещал сказать решение через несколько дней. Державин сообщил все это Вал. Зубову, к которому питал большое доверие и ожидал от него поддержки; но в первое после того заседание комитета Зубов, по своим близким отношениям к Сперанскому, а через него и к министерству внутренних дел, не явился; остальные же члены, кроме Державина, подали голос за оставление винной продажи по-прежнему в руках евреев. За этим разногласием и отсутствием Зубова дело осталось нерешенным. Положение о евреях, основанное на работах комитета, издано было не прежде конца 1804 года, когда Державин, находясь в отставке, уже не был членом его.

На рассмотрение Еврейского комитета было передано еще другое дело, относившееся к польскому населению Западного края, именно дело о так называемых панцирных боярах, составлявших особый разряд сельских обывателей и домогавшихся возвращения старинных прав на пожалованные их предкам земли и освобождения их от всяких повинностей. Законодательство наше различало две категории панцирных бояр: одних — собственников по древнему праву, других — безземельных, попавших с течением времени на владельческие земли и плативших оброк своим помещикам. Державин в своих записках говорит, собственно, только об этом втором классе. По его словам, эти панцирные бояре при выборах на сеймах служили послушным орудием землевладельцев, от которых зависели и которые за то брали с них лишь самый ничтожный оброк. Зная, что Екатерина II намеревалась выселить этих обывателей в южные губернии, Державин подал проект о том же: он считал такую меру очень важною с политической точки зрения, что и оправдалось впоследствии, когда из этого класса людей сформировались полки, которые литовские магнаты выставляли для Наполеона. Государь, выслушав проект Державина очень сочувственно, повелел внести его в Еврейский комитет, но о дальнейшем ходе этого дела ничего не известно; Державин приписывает неуспех его тому, что в нем были сильно заинтересованы не только Чарторийский с Потоцким, но и Зубов как владелец жалованного имения в Шавельском уезде.