3. Калужское следствие

Уже в бытность государя в Москве по случаю коронации до него доходили слухи о противозаконных поступках и злоупотреблениях калужского губернатора Лопухина (Дм. Ардалион.), назначенного в эту должность еще при Павле. Он был женат на Шереметьевой, находился в родстве с князем Лопухиным, имел и другие связи при дворе (с Беклешовым, Трощинским, Торсуковым) и потому, надеясь на безнаказанность, позволял себе то возмутительные дела, то неприличные шалости к соблазну всей губернии. Государь получил несколько доносов на него от местных дворян, частью через известного Каразина, сумевшего стать в близкие отношения к Александру и в это время жившего в Москве. Для производства следствия по этому делу государь избрал Державина, сохраняя полное доверие к его правдолюбию и беспристрастию и понимая, что по отношениям обвиняемого трудно было бы добиться полной истины при неудачном выборе следователя.

23-го ноября 1801 года, вскоре по возвращении из Москвы, Александр, призвав к себе Державина, объявил ему свое решение послать его в Калугу и при этом передал ему полученные доносы. Державин старался было отклонить от себя это щекотливое поручение, но видя, что государь с неудовольствием принимает его возражения, обещал повиноваться и просил только защиты от сильных людей, напоминая, что он получал много поручений от Екатерины и Павла, но вельможи беспрестанно обманывали их и правда оставалась в затмении. Государь, говорит Державин, поклялся поступить как должно. Как польщен был поэт этим поручением, видно из его стихов «Беседа с Гете», написанных по возвращении из дворца. Положено было, что он сперва отправится в Калугу негласно, под видом отпуска, в имение графини Брюс, состоявшее под его опекой, и прежде всего будет под рукою прислушиваться к общей молве о губернаторе и его подчиненных а потом, если окажется нужным, произведет ревизию присутственных мест. В таком смысле был составлен Державиным проект секретного указа, подписанный государем 25-го декабря 1801 года.

Приехав в Калугу, Державин с обыкновенною своей энергией приступил к делу и, разведав о поступках Лопухина, пригласил его в губернское правление, где тотчас же велел представить себе дела и чиновников, которые их производили. Здесь он показал себя тем же строгим следователем, каким нашла его Екатерина в деле о растрате сумм Заемного банка. На расставленных в комнате столах обвиняемые должны были, в его присутствии, дать письменные ответы. Открылось, что Лопухин занял у фабриканта, подполковника Гончарова, 20 000 руб. и потом угрозою ссылки в Сибирь за мнимое преступление принудил его возвратить вексель; в деле об убиении помещиком Хитрово родного брата он потворствовал преступнику, взяв у него 5000 руб., и т. п. Кроме большого числа важных дел этого рода, было еще множество других, по которым губернатор оказывался виновным в буйстве и неблагопристойных поступках; например, он в пьяном виде разбивал по улицам окна, или в губернском правлении «ездил верхом на раздьяконе». С донесением о результате следствия Державин отправил в Петербург нарочного курьера, который и привез ему 15-го февраля 1802 года состоявшийся по его представлению собственноручный высочайший указ от 8-го числа: «Гаврила Романович! объявите губернатору Лопухину, чтобы он сдал должность свою впредь до указу виц-губернатору» (Козачковскому). Вместе с этим Державин удостоился получить от государя следующий собственноручный же рескрипт, доказывающий, каким неограниченным доверием Александра I он в то время пользовался:

«Гаврила Романович. Получил я донесения ваши, с нарочным присланные, и по желанию вашему прилагаю здесь об вступлении в начальство губерниею виц-губернатору. Прилагаю также здесь просьбу помещицы Домогацкой, жалующейся на губернатора Лопухина; взойдите в рассмотрение по сему делу и присовокупите оное к прочему производству комиссии вашей. Здесь также прилагаю просьбу губернатора на вас, чего бы мне и не должно было делать, но зная вашу честность и что у вас личностей нету, я уверен, что оное не послужит ни к какой перемене в вашем поведении с Лопухиным. Уверен также, что умеренностью вашею вы отнимите способы у него на столь нелепые притязания на ваш счет. Касательно до Каразина, согласно с его желанием писал я ему, что он может остаться в Москве. Пребываю навсегда с искренним уважением вам доброжелательный

Александр.

Февраля 8, 1802 года».

Жалобу Лопухина вместе с письмами к его покровителям привез в Петербург отправленный им тайно особый курьер. На Державина взведены были разные небылицы, напр., будто он завел у себя тайную канцелярию и пытками вынуждал наговоры на губернатора. Во время следствия случилось крайне неблагоприятное для Державина обстоятельство: Гончаров, привезя к нему формальное прошение на губернатора и дожидаясь в приемной, внезапно почувствовал себя дурно и, выйдя в сени, был поражен параличом, от которого скоро и умер. Лопухин не преминул воспользоваться этим случаем для обвинения Державина в смерти Гончарова, последовавшей будто бы от жестокого с ним обращения при допросах. Чтобы опровергнуть клевету, Державин поручил вице-губернатору собрать обвиняемых в губернское правление и в присутствии председателей палат спросить их, как происходили допросы. Сначала вице-губернатор, под влиянием внушений, полученных из Петербурга от сторонников Лопухина, сделал не то: обвиняемые были только подвергнуты новому допросу и дополнили прежние свои показания. Но Державин настоял на своем требовании, и все показания послужили к совершенному опровержению напраслины. Тогда он оставил Калугу и на обратном пути опять пробыл несколько времени в Москве. В марте 1802 года князь А.И. Вяземский (отец поэта) писал оттуда к гр. Воронцову: «Державин приехал сюда несколько дней тому назад. Я очень дружен с одним из его самых коротких приятелей, которому он сказал, что ждет возвращения курьера, посланного им к государю. Он везет массу бумаг, относящихся ко множеству полученных им жалоб».

Возвратясь в Петербург после трехмесячного отсутствия, Державин поспешил к императору, но не был принят и получил приказание явиться на другой день. Встреченный суровыми словами «на вас есть жалобы», он успокоил государя, представив ему противоречие между двумя рапортами губернатора, писанными в один и тот же день: именно, в одном из них — всеподданнейшем — сказано было, что вся губерния встревожена жестокими поступками Державина и надо ожидать народных волнений, а в другом — на имя его самого, — что в губернии все обстоит благополучно.

Александр I

Удостоверясь из этого в недобросовестности Лопухина, государь приказал Державину написать проект указа об отдаче виновного под суд. Но Державин отвечал, что по поводу сомнения, выраженного в его справедливости, он просит пересмотра следствия. Государь немедленно назначил комитет из гр. А. Воронцова, В. Зубова, Н.П. Румянцева, Вязмитинова и самого Державина. Этот комитет после тщательной поверки каждой бумаги с подлинными показаниями подсудимых нашел как все действия, так и заключения своего сочлена правильными. Важных дел по всем обвинениям Лопухина оказалось 34, а признанных неважными 12; к числу последних, по просьбе Державина, отнесен был и ложный о нем рапорт губернатора. В производстве всего следствия не усмотрено никаких притеснений или домогательств, а тем менее истязаний подсудимых. По докладу о том Воронцова как старшего из членов комитета состоялся 16 августа указ, которым ведено Лопухина с соучастниками в его преступлениях предать суду. В конце концов, однако, Лопухин вышел сух из воды: в «Полном собрании законов» мы не нашли ничего, что бы указывало на его осуждение, а между тем в мае 1803 г. (стало быть, через год после упомянутого сейчас указа) Ростопчин писал кн. Цицианову по поводу какого-то другого дела: «Ты увидишь, что из этого дела выйдет самая слабая переписка, и останется все по-прежнему, по примеру калужской истории, коей конца до сих пор нет. Лопухин, бывший губернатор, живет очень весело в Петербурге; сообщники же его уголовною палатою осуждены по всей строгости законов, и мне кажется, что весьма приятное и безопасное место быть атаманом разбойников». Несколько позже, именно в конце 1804 года, мы находим в той же переписке Ростопчина следующее относящееся сюда место: «Московский сенат нашел Лопухина правым; и я не знаю, что теперь его защитник (т. е. кн. Лопухин) сделает с тем указом, при коем сей шельма губернатор отослан был к суду».

Доклад сената по этому делу в начале 1806 года рассматривался в Государственном совете. В заседании 6 февраля совет успел выслушать только часть дела и не постановил ничего, но любопытна записанная в журнал этого заседания оговорка двух членов: «Министр юстиции (т. е. кн. Лопухин) и действительный тайный советник Трощинский отозвались, что они при суждении сего дела быть не могут по причине, что от некоторых участвующих в оном лиц изъявлены были на них неудовольствия и подозрения в покровительстве якобы ими губернатора Лопухина». В следующем за тем заседании прочитано было между прочим следствие Державина. В журнале 19-го февраля отмечено только, что при подписании журнала предыдущего собрания министры коммерции и военный (Румянцев и Вязмитинов) объявили, что так как их мнение уже известно его величеству, то они ссылаются на изъяснения, в нем содержащиеся. В заседании 26 февраля совет слушал обстоятельства, касающиеся самых тяжких обвинений Лопухина, но отложил рассмотрение оных до следующего собрания. Затем было еще только одно заседание, 14-го мая, но в журнале его назначены легкие наказания только некоторым из прикосновенных к делу лиц, да братоубийца Хитрово присужден к ссылке в Нерчинск на каторжные работы, о самом же Лопухине упоминается только мимоходом и никакого приговора о нем не постановлено; а в заключении сказано, что «совет, по рассмотрении всех обстоятельств, положения правительствующего сената находит правильными и с законами согласными». Лопухин не понес никакого наказания.