2. Деятельность в первое время

Пользуясь большим почетом как поэт и сановник, Державин в первое время царствования Александра Павловича увидел себя в весьма невыгодном служебном положении. Хотя государя еще окружали люди старого поколения, Беклешов, Трощинский и вызванный из деревни граф А.Р. Воронцов, но Державин, принадлежа к той же категории «служивцев», не ладил вполне ни с одним из них.

Мы уже видели, как сам государь выразил свой взгляд на финансовую деятельность Державина, возвратив должность государственного казначея, порученную ему Павлом, Васильеву. Затем, когда в первые же дни царствования (марта 26) упразднен был прежний совет как временное установление «без ощутительного влияния на дела общественные», а через четыре дня учрежден был для рассмотрения государственных дел новый «непременный» совет (вскоре названный Государственным), то Державин не был включен в число лиц, назначенных в его члены, «почтенных доверенностью государя и общею». В прежний совет Державин был посажен императором Павлом на другой день после назначения государственным казначеем (в ноябре 1800 года). На устранение его из нового совета кто-то написал двустишие:

Тебя в совете нам не надо:
Паршивая овца все перепортит стадо.

Так рассказывает сам Державин; по другому известию, этот пасквиль был ответом на сочиненную им надпись к портрету Александра:

Се образ ангельский любезный души:
Ах, если б вкруг него все были хороши!

Но ежели бы, действительно, это последнее двустишие вызвало пасквиль, то Державин, конечно, не упустил бы упомянуть о том в своих записках. Автора пасквиля он называет подлым стиходеем. Неправдоподобно показание Греча, будто этим автором был князь Платон Зубов, который, как мы знаем, постоянно сохранял доброе расположение к Державину.

Виновниками новых служебных невзгод Гаврилы Романовича были, по его предположению, Беклешов, Трощинский и граф А. Воронцов (некогда благодетель его), которые, впрочем, сами вскоре разошлись в своих интересах. По его словам, Трощинский и Беклешов поссорились и, противоборствуя друг другу, ослабили доверенность к себе государя, так что он не знал, кому из них верить. Призванный по внушению Трощинского, Воронцов пошел вместе с ним против Беклешова, который и действительно только полтора года оставался генерал-прокурором. В этой борьбе и Державин присоединился к ним. Трощинский в первое время был правою рукою государя: ему поручено было заведование канцеляриею нового совета, и таким образом он сделался докладчиком и редактором при лице Александра.

В предыдущее царствование обширная власть генерал-прокурора еще усилилась; в сенате он часто решал дела по своему произволу, и сенаторы в угоду ему беспрестанно позволяли себе нарушения закона. Теперь явилось еще новое побуждение к отступлениям от справедливости: «охуждая правление императора Павла, зачали, — говорит Державин, — так сказать, коверкать все, что им сделано». Незадолго до перемены правления сенат отдал доставку соли из крымских озер на откуп коммерции советнику Перетцу и херсонскому купцу Штиглицу; по контракту, утвержденному покойным императором, они обязались вместо привозной из-за границы соли доставлять соль крымскую в западный край с 1801 г. на восемь лет, и таким образом им продолжен срок содержания крымских соляных озер. Теперь этот контракт был внезапно объявлен недействительным в общем собрании сената, в котором присутствовало около сорока человек. Хотя в принципе Державин был также того мнения, что соляной откуп для государства вреден и должен быть отменен, но в данном случае он находил, что на время правительство связано заключенным контрактом. По этому поводу он написал довольно обширную записку, в которой, ссылаясь на закон, предписывающий свято соблюдать контракты, хотя бы и в ущерб казне, напомнил, что государь при вступлении на престол обещал строго держаться законов. На это мнение Беклешов предложил замечания, которые вызвали новые энергические возражения со стороны Державина. За болезнью последнего окончательное определение сената было принесено ему на дом, но он не подписал его, а на другой день отправил к Трощинскому для поднесения государю своих возражений на записку Беклешова. Несмотря на то, высочайше утверждено было мнение сената об уничтожении контракта.

Вскоре генерал-прокурору представился новый случай выказать свою силу. Это было по делу Колтовской, опекуном которой, по воле императора Павла, назначен был Державин взамен других лиц, бывших на стороне ее мужа и потому устраненных. Беклешов требовал восстановления прежней опеки как утвержденной письменным указом покойного государя, тогда как замещение ее Державиным состоялось по словесному высочайшему повелению. Державин, соглашаясь, что письменный указ действительнее, доказывал, однако, что в этом случае словесное повеление не может быть отменено, так как оно уже принято сенатом к исполнению, и притом письменный указ, в противность коренным законам, лишал Колтовскую всего ее имения без рассмотрения дела в нижних инстанциях. Поэтому он настоял, чтобы государю поднесен был доклад с прописанием всех обстоятельств и хотел подать особое мнение; но, к удивлению его, через несколько дней дали ему в сенате прочесть высочайше конфирмованный доклад, в котором не только было скрыто его мнение, но даже и имя его не было упомянуто. Приведенный в негодование таким презрением к правам сенаторов и к закону Петра и Екатерины, по которому каждый отдельный голос наравне с прочими должен был восходить на решение верховной власти, Державин тотчас же написал письмо к статс-секретарю Михаилу Никитичу Муравьеву с просьбою исходатайствовать ему аудиенцию у императора и, удостоясь приема, довел до высочайшего сведения о поступке Беклешова. Дело Колтовской имело важное влияние на устройство всего государственного состава относительно производства дел: так говорит Державин в своих записках, полагая, что преобразование сената и учреждение министерств были отчасти последствием его жалобы на самовластие Беклешова.

Не без связи с делом Колтовской было также издание указа 21-го мая 1801 года об опекунах и попечителях. Опеки и попечительства, было сказано в этом указе, выходят из пределов своей обязанности, присваивают себе власть судебных мест и, самовольно решая силу обязательств, удовлетворяют их или отвергают по частным своим побуждениям. Вследствие того повелено, чтобы опекуны и попечители немедленно отдали правительству отчет о всех своих распоряжениях по вверенным им имениям, представив свои донесения в те губернские правления и дворянские опеки, в ведомстве коих они состоят. Такой отчет должен был подать и Державин. Но он представил его прямо в сенат, ссылаясь на то, что имения порученных его опеке и попечительству лиц находятся в разных губерниях. В то же время он особым письмом донес государю об этом действии своем и, изъявляя надежду, что все его распоряжения по вверенным ему опекам будут признаны вполне согласными с законом, представил записку об опеках вообще и об управляемых им в частности. Это была та самая, составленная Луниным записка, о которой нами при другом случае уже упомянуто.

Вслед за этим по некоторым из возложенных на Державина опек состоялись какие-то распоряжения, которыми он остался недоволен. Это видно из сохранившейся в его бумагах небольшой записки, читанной им лично государю, как на ней отмечено рукой Державина, в ноябре 1801 г. Вот ее содержание: «Кроткая и справедливая душа побуждает пред нею быть во всем откровенну. Всемилостивейший Государь великодушно выслушает мое сердечное сокрушение. Из многих указов касательно опек, мною управляемых, вижу я гнев монарший, и даже в одном лично на меня устремленный. Не находя в совести моей упреков, покушаюсь думать, не очернен ли я какими хитрыми клеветами моих недоброжелателей: ибо что делает мне общую доверенность, то не может, кажется, быть неприятно Монарху. Всеподданнейше прошу, благоволите приказать кому, в присутствии только моем, спросить тех, чьими я имениями управляю, не корыстуюсь ли я их добром или их доходами, также их кредиторов, не делано ли мною им каких притеснений, кроме миролюбивых соглашений на добровольные уступки и рассрочки по правилам кураторским и кроме отсылки к суду для решения сомнительных претензий? Наконец, хотя занимался я сими делами без всяких своих польз, а единственно из христианского подвига делать добро ближнему, и хотя без моего посредства и пособия могут погибнуть фамилии, вверившие мне свои участи, ибо их кредит зависит от моего кредита; но когда угодно Вашему Величеству, я тотчас от них публично откажусь: ибо я, сколько их ни просил, но они дел своих от меня не принимают, да и самые благодарные кредиторы, я думаю, на сие не согласятся». Записка эта подействовала: бывшие в заведовании Державина опеки остались в его руках. Изъявления благодарности, полученные им от графини Мусиной-Пушкиной Брюс и от графа Чернышева, были уже приведены нами.

В 1802 году в сенате рассматривалось дело об отмене монополии на астраханские рыбные ловли, отданные Павлом в вечное владение Куракиным с платежом в казну суммы, которую прежде вносило пользовавшееся ими купечество. Вопрос возник по поводу представления астраханского землевладельца кн. Долгорукого об уничтожении учугов и других рыболовных орудий, препятствовавших рыбе входить в устье Волги ко вреду промышленности прибрежных жителей. Несмотря на старания князя Александра Куракина, который разослал сенаторам записку, отрицавшую эти жалобы, дело было решено против него, и 27 августа состоялся указ о предоставлении всех каспийских рыбных ловель в общее употребление. К этому результату много способствовало поданное Державиным мнение.

О тогдашнем деятельном участии его в решении разных правительственных вопросов можно судить по следующим строкам из письма его к Капнисту от 28 августа 1802 г.: «Не так мне досужно, как ты думаешь, чтоб я мог стихами заниматься. Вместо того я отягощен беспрестанно бумагами, поручаемыми кроме моей настоящей должности. Из числа их увидишь и печатные указы моей фабрики, как-то: по должности губернаторов, по выборам дворянства, по разноречащим предписаниям сената и тому подобные». Вследствие возвращения крымских соляных озер в ведение казны сенат около того же времени поручил Державину составить проект правил о содержании этих озер. Узнав о том, Александр Павлович в июле 1802 года приказал Новосильцеву препроводить к Державину все бывшие у государя по этому делу бумаги и послать к нему для объяснения чиновника, долгое время занимавшегося по управлению озерами (Сафонова). Уже 2-го августа обширный проект Державина был готов. В нем, между прочим, предполагалось поставить над крымскими озерами особого главного надзирателя, избрав к тому человека известного честностью, расторопностью и усердием к общему благу. Сенат, в главных чертах одобрив проект, с тем чтобы ввести его в виде опыта, сделал на некоторые статьи свои замечания. Державин отвечал, что так как его проект весь основывается на добытых им практических сведениях и утверждение его будет зависеть от испытания правил на деле, то он не может согласиться на изменение ни единой статьи. Представленные им при этом объяснения могут служить нам образчиком того тона, в каком он вообще спорил со своими сочленами по сенату, не щадя их самолюбия; напр., указав на противоречие между двумя замечаниями их, он восклицает: «Там сенат боится тягостной процедуры, а здесь сокращения!» — или в другом месте: «Удивительно, что сенат благоволит давать откупщикам миллионы, а народу — ничего!»

Доклад сената, представленный вместе с проектом Державина и объяснениями его, был утвержден государем, и указ о том состоялся 23 сентября 1802 года. По рекомендации Гаврилы Романовича, «главным надзирателем крымских озер и всей соляной операции» назначен был отсутствовавший в то время «отставной генерал-майор» Мертваго. Тогда Державин был уже, с недавнего времени, министром юстиции, и приведение в действие принятой меры было предоставлено сенату под главным его наблюдением; по окончании же всех приготовительных распоряжений вся эта часть должна была отойти в ведение министра внутренних дел, что и совершилось при преемнике Державина по министерству юстиции, князе Лопухине.