2. Воцарение Екатерины II. Отъезд в Москву

Случайная встреча с бывшим учителем Казанской гимназии Гельтергофом, о котором было говорено выше, чуть было не изменила положения Державина. Гельтергоф, жалея о тяжкой участи одного из лучших учеников своих, вызвался похлопотать через окружавших императора немцев о переводе молодого человека в офицеры голштинского отряда. Но совершившийся вскоре переворот помешал исполнению этого плана, «благодаря Провидению», — многозначительно прибавляет Державин.

В событиях 28-го июня участвовал и Преображенский полк: по словам поэта, 3-я рота вместе с прочими прибежала к Зимнему дворцу, вокруг которого уже прежде расположились полки Семеновский и Измайловский. Преображенцы поставлены были внутри дворца и приведены архиепископом к присяге в верности императрице, которая также успела уже приехать во дворец в сопровождении Измайловского полка. Часу в 4-м пополудни полки были отведены к деревянному дворцу на Мойке, а вечером пошли под предводительством самой Екатерины в Петергоф, откуда на другой день возвратились в город. Державин очень поражен был тем, что видел, но сознается, что в отчужденном своем положении, вовсе не зная обстоятельств, не мог особенно сочувствовать ни той ни другой стороне. К тому же накануне переворота у него из-под подушки украли деньги, и этот «неприятный случай» сделал его совсем невнимательным к вещам посторонним. Впрочем, и вор, и деньги были вскоре отысканы товарищами Державина, которые приняли живое участие в его горе. По словам И.И. Дмитриева, он стоял на часах в петергофском дворце в ту ночь, когда Екатерина отправилась оттуда в Петербург. Другое предание, которое много раз повторялось в печати, говорит, что Державин в день восшествия на престол Екатерины стоял на часах в Зимнем дворце. Ни одного из этих известий нет между подробностями, сообщаемыми самим Державиным; по общему же характеру записок его можно наверное сказать, что если бы то или другое из приведенных сведений было справедливо, то он никак не умолчал бы о таком замечательном для него обстоятельстве.

Когда спокойствие совершенно восстановилось, гвардии назначено было идти в Москву для торжества коронации; в августе месяце Державин получил паспорт с приказанием отправиться туда же и явиться в полк в первых числах сентября, т. е. ко времени прибытия в Москву и самой императрицы. «Снабдясь кибитченкой и купя одну лошадь, — говорит Державин, — потащился потихоньку». Денег у него было в то время немного, особенно после того, как другой солдат из дворян, Шишкин, с которым он подружился, перебрал в долг почти все, что у него было. Очень наглядно описывает Державин костюм, в котором он, до возвращения полку прежней формы, щеголял перед глазевшими на него москвичами: он носил тогда кургузый мундир голштинского покроя с золотыми петлицами, с камзолом и брюками из желтого сукна; на затылке красовалась у него толстая прусская коса, выгнутая дугою, а подле ушей, как грибы, торчали букли, слепленные густой сальной помадой.

Государыня, не доезжая Москвы, остановилась на несколько дней в селе Петровском гр. Разумовского. Державин, в числе других солдат, наряженных на караул, стоял здесь в саду на ночном пикете; может быть, это-то обстоятельство и послужило поводом к упомянутым выше неверным слухам. После коронации, бывшей 22-го сентября, императрица часто присутствовала в сенате, который тогда помещался в кремлевском дворце; когда она проходила туда, Державин, стоя на часах, имел случай, наравне с другими тут же бывшими, целовать ее руку, «нимало не помышляя, — прибавляет он, — что буду со временем ее статс-секретарь и сенатор». После коронации двор оставался в Москве еще до половины июня 1763 года. На масленице Державин был свидетелем происходившего на улицах народного маскарада, памятником которого осталась небольшая книжка, напечатан-нал при Московском университете под заглавием «Торжествующая Минерва, общенародное зрелище, представленное большим маскарадом в Москве».