XIV. Отрешение

1

А по зазимку на имя Гавриила Романовича поступило два письма: одно — из Питера, другое — из Екатеринослава; третье письмо было на имя Екатерины Яковлевны из Зубриловки, имения князя Голицына, от княгини Варвары Васильевны.

В письме из Екатеринослава: «Письмо мое, милостивый государь мой, Гавриил Романович будет кратко. Скоро штурм Очакова. Светлейший князь, слышно, звал к себе в землянку, что под Яссами, гадалку, которая предсказала: крепость-де будет взята под Новый год. Светлейший ей отвечал: врешь! — и тотчас послал гонца к Суворову с приказом: овладеть Очаковом! Так что сейчас, когда я пишу сие письмо, битва уже возгорелась. Молись, Гавриил Романович, богу. Остаюсь с почтением и проч. Синельников».

Из Санкт-Петербурга: «Сообщаю невеселое. Ея величество подписала, наконец, указ о вашем отрешении от службы. От Храповицкого слышно, что ея императорское величество сие сделала с неохотою, под давлением со стороны кн. Вяземского и гр. Безбородко. Сейчас бумага находится в Сенате, ее содержание сохраняется в секрете, хотя уже все знают. Но я думаю, скоро с гонцом она будет переслана генерал-губернатору Гудовичу в Рязань. Ваше нижайшее челобитье о приезде в Питер для объяснения с правительствующим Сенатом по существу дела отклонено. Думаю, что дело ваше будет разбирать Сената 6-й департамент в Москве. С нижайшим почтением к Вашему высокопревосходительству Васильев».

Из Зубриловки: «Милая моя Екатерина Яковлевна! Что-то от вас с Гавриилом Романовичем давно нет ни слуху ни духу. И вестей не шлете от себя, и сами к нам не пожалуете, как будто это далеко. Мне пишут из Питера, что у вас в Тамбове великие огорчения и неприятности, чем, собственно, и объясняется, наверное, ваше столь долгое молчание. А я, милая Екатерина Яковлевна, в великой печали, ночи не сплю. Пишет мне мой князь, Сергей Федорович, с войны, что Очаков штурмуют, что он уже дважды со своими солдатушками ходил на приступ, но остался, слава богу, жив. Я молю всевышнего, чтобы все обошлось. Как получишь сию мою грамотку, так соберись, милая, да приезжай ко мне в Зубриловку: вдвоем-то, чаю, нам с тобой будет легче одолеть лихое время. Все семеро моих княжат живы и здоровы, ждут с войны отца с трофеями, а я молюсь, склоняясь перед присно девой Марией, уцелела бы у него голова. Кланяюсь Гавриилу Романовичу. Твоя Варвара Голицына».

2

Весть об отрешении не застала врасплох Державина. Он, правда, надеялся на чудо, но чудес на свете не бывает. Он просился в столицу, просил сенат выслушать его объяснения, но в них там не нуждались. Гавриилу Романовичу в этом случае ничего не оставалось, как обрести терпение и во всем положиться на бога.

Державин вопреки всему был неподдельно спокоен, ровен, как словно с ним ничего не случилось. В тот же вечер у него в кабинете состоялся семейный совет вдвоем. После недолгих рассуждений вместе с Катенькой было решено: приглашение княгини Голицыной, обращенное к Катеньке, приехать к ней в Зубриловку вполне благоприятно в данное время, и им надо воспользоваться. Княгиня Варвара Васильевна, одна из сестер-красавиц Энгельгардт, является племянницей князя Потемкина, а это может со временем пригодиться. Генерал-поручик князь Сергей Федорович Голицын служит на юге под началом Потемкина, — ему по возвращении из-под Очакова не неприятно будет узнать о том, что Катенька в трудный для его жены час примчалась на ее зов разделить с княгиней дни и ночи тревожных ожиданий. Из благодарности, надо полагать, князь Голицын не может не замолвить за Державина доброе слово.

Но, помимо всего прочего, Гавриила Романовича и Екатерину Яковлевну с князем Голицыным и его женой Варварой Васильевной связывало искреннее чувство дружбы. Живя в Петербурге, Катенька и Варвара Васильевна чуть ли не каждый день бывали друг у друга и от общения никогда не скучали. Княгиня Варвара Васильевна, следуя моде просвещения, как многие из высоких особ пробовала свои силы в переводах и слагала вирши. Катенька же удивляла подругу силуэтами и тонким чувством прекрасного.

Решено: Катенька, как позволит здоровье, едет в имение Голицыных — Зубриловку, в ста сорока верстах от Тамбова.

Гавриил Романович в Тамбове оставался один — дожидаться официального отрешения, после чего даст знать жене, и они совместно решат, что делать дальше: или он один поедет в Москву, чтобы предстать перед судом сената 6-го департамента, или совместно. Скорей всего один. А Катенька, поскольку ей въезд в Питер не будет запрещен, поедет туда вместе с Голицыными, так как после очаковской победы (в том, что турок будет побит, не могло быть никаких сомнений) князю Сергей Федоровичу, как и другим полководцам, надлежит вскоре быть при Дворе, на многих балах, даваемых Северной Пальмирой в честь своих героев...

Екатерина Яковлевна уезжала в воскресенье. Тройка вороных, запряженная в четырехместную карету, увозила ее. На облучке Архип, на запятках один из слуг, молодой мужик, — для береженья с орясиной в руках, в карете вместе с барыней еще трое дворовых — ухаживать за госпожой в чужом доме. Глубокая осень, в воздухе летали белые мухи. Дорога щебениста и тряска.

По пензенской дороге выехали на бугрище. Тучи, заслонявшие солнце, рассеялись. С бугра стал виден город. Блеснули маковки церквей, на звонницах заблаговестили... Архип по привычке остановил коней, снял шапку и, глядя на высокий купол Преображенского собора, стал креститься, шепча молитву.

Покончив с непременной молитвой, он склонился к окошечку, отодвинул шторку, сказал, обращаясь к барыне:

— Солнышко-то, посмотри, матушка Екатерина Яковлевна, как на церквах играет! Благолепие!..

— Трогай, Архип, трогай! — отвечала из кареты барыня, не желая даже бросить прощального взгляда на лежащий в низине город, от коего она претерпела столько обид и горя. «Скорей бы отсюда, скорей! — думала она. — Не город, а какое-то кошмарное сновидение».

— Но-о, милай! — вскричал Архип, взмахивая бичом. — Застоялись, волчья сыть, травяные мешки! Ужо я вам!..

Тройка помчалась лётом.