Первые учителя

Господа заседатели! Представляю вам первых пионеров училищного войска нашего, прибывших из Петербурга и Москвы по моему приглашению. Как вам уже известно, директором губернских народных училищ назначен высочайше советник Карамышев, я же подписал приказ о замещении должности начальника главного училища и назначении членом призрительного приказа Жохова Андрея Андреевича, войск напольных капитана отставного Владимирского гренадерского полка. Образование и знания имеет обширные. Слабость к литературным трудам питает, в коих набрал известную силу. Жалованье ему положено согласно высочайше утвержденному штату в пять сотен рублей за вычетом тридцати госпитальных. Как родственник мой по отцовскому корню квартиру и пансион иметь будет в наместническом доме.

В ответ на эти слова встал рослый и дюжий красавец лет вокруг сорока в пехотном зеленом мундире с красными обшлагами. Короткий ежик темных, с переседью волос, низко надвинутых на лоб, узкие, в ниточку усики выдавали не выветрившиеся еще армейские привычки.

Губы его рассекал косой шрам от сабельного удара и, казалось, капитан постоянно усмехается потаенно чему-то своему, рождая настороженность собеседника. На самом же деле, если он над кем и надсмехался, то только над самим собой, давшим при почти случайной встрече с Державиным в Казанском Кремле согласие занять столь занятную вакацию в Тамбове, со столь дальними от прежней службы занятиями.

Оказавшись отставленным, он решительно не знал, куда приложить силы, не имея хоть какого имения и средств, пребывая в холостом и бездетном состоянии. Перевесило то обстоятельство, что последние годы, после ранения в ногу, отчего она не вполне слушалась, обучал он новобранных рекрутов грамоте и арифметике и от ощущения неполноценности жизненной принялся писать рассказы батальные и вирши анакреатические саркастические о прошлой жизни и будущей смерти. И хотя немало преуспел он в занятиях с солдатами, открыв в себе терпеливого обучателя, пугался и трусил теперешнего своего положения, боясь осрамиться: «Не суйся в волка, когда хвост телячий». Но вдохновленный правителем и собственным желанием просвещать будущее поколение, взялся задело с горячностью. За этими мыслями Жохов едва не пропустил приглашения наместника:

— Ну что, Андрей Андреич, тебе и карты в руки, вернее, теперь уж книги, представляй членам приказа господ учителей.

Жохов подошел к сидевшей сразу на двух стульях глыбе мяса со сложенными на выдающемся животе руками, кашлянул и выдохнул:

— Учитель русского, латинского языков и рисовального умения бессрочного отпуска секунд-майор Семилетов ...э-э-э-э.., имя и отчество вылетело из головы начисто, не запомнилось со дня знакомства, сразу не зарубится, потом, что хочешь делай, выпадет из памяти и все тут.

Секунд-майор столько времени затратил на вставание, одышливо подымаясь, что забытое успело выскочить на язык и в тот момент, когда Семилетов склонился в поклоне, Жохов закончил:

...Владимир Иванович.

Видя, с какими усилиями учитель рисования справляется со своим необъятным телом, всем стало его жаль. Отдышавшись, майор хотел произнести нечто, но передумал и просто пожевал губами. Все облегченно вздохнули, поняв, что здесь и сейчас он не помрет.

Остальные прошли быстро и неинтересно. Все понимали — выдающие люди из столиц не поедут, следовательно, прибыло «на тебе Боже, что нам не гоже».

И деньги не заманчивые. Плешивый поношенный сюртук с кружевным гастуком застиранного желтого цвета, должный выдавать во владельце столичного жителя, безуспешно прятавший под стул заплатанные штиблеты, оказался Роминским Василием, приглашенным по классу математики и физики. К переезду в Тамбов его подвигло мелкое неугасимое честолюбие. Лучше быть первым в Тамбове, нежели сереньким середнячком в Питере. За ним наступила очередь закадычных и неразлучных врагов — Бенедиктова Саввы, учителя естествознания и географии, и Антонова Лукиана, специалиста по каллиграфии и чистописанию, — молодых нищих щеголей, высланных из столицы за «непочтение родителей», вздумавших упрекать в бездарности и невежестве самого Магницкого. Не обремененные ни семейством, ни имуществом, надеялись они по посулам наместника составить тут выгодную партию из богатых девиц с приданым никак не менее пятидесяти тысяч, а уж потом богатыми вернуться на Невскую першпективу. На белых конях, запряженных в золоченую карету, и в белых манишках под черными фраками.

Пристарок под пятьдесят титулярный советник Смирнов Василий прибыл в тамбовские Палестины по рецепту лекарей о сменении северного климата на мягкую среднюю полосу. Страдал он неведомой болезнею легких, поминутно кашлял и отхаркивался в большой сатиновый платок. Ему отводились азбука, букварь, правила для учащихся и таблицы для складов.

Последним скромно поклонился Хуздозад, зачисленный учителем мировой российской и местной истории с сохранением статуса архивариуса.

Державин повернул голову к городскому голове:

— Мы, ваше степенство сударь-государь, надеемся на основательную помощь градскую. Денежную и духовную поддержку в запуске училища. Твой брат, Матвей Никифорович, предложил дом сдать в аренду, но цену заломил заоблачную — три сотни. Само строение по ветхости на тыщу не потянет. Дело общественное, скажи, пусть скостит половину. Или ему старшак не указ, — нажал на самолюбие правитель.

— Брат, Гаврила Романыч, он сродник-то дома и у тещи на блинах. А в коммерционных делах братьев, сватьев и зятьев не бывает. Торг, он тоже дело общепользительное. Ну коль спросил, то и про училище отвечу. Не латыни с географией надо поросль молодую учить, а ремеслам и торговле. С того и Петр Великий начинал. С его легкой твердой руки у нас каменщики, слесари и салобойщики появились. От ремесла пользы больше, чем от говора немецкого. Пусть немцы русский учат. Мы, Бородины, почитай и посчитай лет сто без малого в коммерции состоим. Капитал объявили первейший в губернии. Одного хлеба в нынешнем году из Морши тридцать барж отправили. Вот ты, ваше превосходительство, про школы и учение толкуешь. А я скажу, сколько не учись, а стыда совестного не наберешься. Случай приспел, а то сам хотел к тебе идти. Недоросль у меня есть племяш Игнаша. Парень смирный, сметливый. На его ученье я угрохал незнамо скока. И вить надо же! Скоко чиновникам сую, а тут забыл! Загудел Игнаша в рекруты. Забрили вчистую. И не посмотрели на мое первогильдейство и должность головы городской. Да я бы выкупил, скока не стоило бы. Помоги, Гаврила Романыч, племяша вернуть, а? И пусть Булдаков, пока здесь, ответ при твоей светлости даст, почему не дозволяет мне по городу в парной карете?

Булдаков встрепенулся от дремоты и всунулся:

— Да потому, что городская голова я, а не ты. Ты и на репицу не тянешь. Только если на место срамное дам и там у тебя бороды одинаковые.

Роминский то ли прыснул, то ли чихнул в ладони.

— Ну, полковник, погоди, мы тебе, вконец, укорот найдем. Державин постучал костяным ножом для бумаг по столу:

— Ну, ну, петухи лысые да седые! Нашли место обиды сводить. Забота у нас нынче единая: детей начинать наукам обучать. И не только дворян, но и иные сословия. Через тебя, Матвей Никифорович, хочу у всего купечества помощи попросить. Нету в наместничестве денег на запуск училища, нету, хоть разорвись. Ты гильдейщикам мою просьбу передай — если до послезавтра не будет внесений добровольных, то все мытари, стряпчие, целовальники и приказные каждого на свет божий вытянут. За ушко да на солнышко. К примеру, твой брат капитал объявил в первую гильдию, а взнос учинил и на третью не тянущий. Это что? Обман или мошенство? Поблажки-то ему идут первогильдейские! По племяннику твоему при тебе Булдакову разобраться ордерую и мне рапортом донести, а тебя известь не замедлю. Так где деньги брать будем на учреждение училища, господа советники? Советников, куда ни кинь, попадешь, а умного совета не дождешься, Дума градская что на сей счет думает?

— Казна пуста, сургучом опечатана. Последние полтыщи на подновку моста через Студенец ушли.

— О! А куда же винные и соляные делись? Тут мне асессор Лукин ведомости сличительные принес и тех и других без сумм коммерческих 917 рублей 23 копейки.

— А энтих денег, Гаврила Романыч, и след простыл. В оборот пущены через Банк Ассигнационный. Городам сие разрешено высочайше. Денежки не лежать, а трудиться должны. Денежки быстрее блох плодиться обязаны.

— И когда приплода ждать?

— Ну, может, к зиме чего и прибудет.

— Михеев, запиши Шестигласной думе в обязанность, начиная с декабря сего года и далее в приказ общественного призрения по 50 рублей приносить неукоснительно.

Бородин пытнулся было возразить, но наткнулся на ладонь державинскую затыкающую. Вступил молчавший до того Хуздозад:

— Хорошо бы кружки по кругу церковному пустить. Дело-то богоприязненное.

— Что ж, дело говоришь, Андрей Андреич, возьми-ка не себя сию заботу. 25 сборниц на сто храмов за неделю обернутся. Какой-никакой — а приварок. Я же от имени правителя объявляю подписку для всех сословий. В тех числах и чиновников всех, без изъятия. Реестр подписавшихся, господин Жохов, мне представьте и доведите до губернских присутствий — участие в сем деле учитываться будет при аттестовании на чинопроизводство и в должности продвижение не в последнюю очередь.

Державин замедлил речь, перемысливая свои расходы, давно превысившие расходы, но, махнув рукой, решился:

— Внеси меня первого, 100 рублей. — Обернулся к журналисту: — Сбегаешь к казначею, возьмешь у него сотенную из моих жалованных. Пусть вычтет.

Войдя в азарт, как на торгах, вскочил городской голова:

— Марай мне 200! И обязуюсь на парьях с братом обед торжественный для общества в день открытия накрыть! Бочка вина народу на выкат!

— Похвально, похвально. Только не вина белого, а пива темного. Меньше потом членовредительства случится. Ну, Андрей Андреич, еще раз подтвержу — тебе и карты в руки, но не игральные, а географические, учебные. Долг имей постараться в оставшиеся дни. Рескрипт самодержавный от 22 сентября, думаю, от отчаянности принят. Когда еще в указах дату точную встретишь? Знать, делу школьному движение по всей России придано. Одиннадцать лет как оные должны были открыться повсеместно — в городах и селениях многолюдных, кои Верхней расправе подсудны. В этом, даст Бог, Главное запустим в дело, а в грядущем малые в Козлове, Лебедяни, Моршанске, Елатьме, Шацке.

Неимущие обучаться будут без платежа, а имущие за умеренную плату. Но и принуждения никакого никому не чинить, а отдать на волю родителей, им решать: отдавать детей в школу или дома оставить. Что, Андрей Андреич, слово имешь сказать?

— Да, ваше превосходительство. Начиная столь большое дело в краю, где грамоте знающего реже, чем попугая, встретишь, хочу пожелать всем удачи успешной. В новом училище все должно быть по-новому. Господам учителям напоминаю о запрещении наказывать детей телесно... Жохов, чуть подняв голос, утвердил:

— За рукоприкладство, нерадивость или иную неисправность, если жалоба по рассмотрению подтвердится, учителей заменять будем, не сожалея, на радетельных и исправных.

Занудливому Семилетову это не понравилось:

— Только где их на замену взять-то, у нас учителей меньше, чем попугаев!

— Будьте покойны, господин секунд-майор. При нашем с вами прилежном поведении замена не востребуется.

Булдаков бросил искру хитроватых глаз на Бородина, давно бывшего с братом на подозрении в смычке с разбойными людишками из Цнинского леса.

— Раз ты, Матвей Никифорович, от богатств своих расщедрился на малую толику для просветительства, то придется мне у твоих побрательников засечных поспрашивать.

— Ох, полковник, бесшабашная ты голова! Купетство почти все на тебя зубы точит. Допек придирками малыми и поборами мелкими. Встал, как кость в горле...

— Ты, ваше степенство, случаем меня с собой не спутал? Я человек государев. Служивый. Вот уж 31 год верой и правдой против таких, как ты. А то не поборы, а сборы казенные, законами установленные. Кость вам ой как нужна! Вам дай волю, кого хошь заглотите! Не только с выгодой, но и с дерьмом. И не поморщитесь! Знаю я вас, говноедов!

— Ну, глядай, глядай! У нас зубья крепкие, вместе с твоими орденушками-побрякушками схаваем.

Булдаков медленно поднялся:

— Угрожаешь, сучий кот?

— А мы, Бородины, тут в Тамбове никого не боимся, — городской голова победительно перевел глаза с коменданта на правителя.