Председатель Хвощинский

Повходящий № 890.

Его превосходительству действительному статскому
советнику правителю Тамбовскому
Гавриле Романовичу Державину

РАПОРТЪ

Под строение провиантского магазина назначено было место. Его высокородием и господином статским советником и кавалером поручиком правителя Михайлою Ивановичем Ушаковым переиначено лежащим у черты города в конце 35 квартала, на мысу берега речки Студенца, против 26-го квартала. Здесь обер провиантмейстера Палицына ведомству еще отведено не было. А между тем то место Вашим превосходительством назначено было под построение для больницы.

Место же под тот магазин от Вашего превосходительства было в 73-м квартале на берегу Цны.

6 июля 1786 года Полковник Булдаков».

Правитель вскипел. Что ни замыслишь дельного для горожан — в болоте тонет. Ушаков, волк овцеобразный, такие пелепела кружевные плетет, враз и не распутаешь. Кнут на них нещадный нужен! А и от него толку чуть — одного тронь, за ним сродников и подсоседников тьма. Такие тулумбасы разведут, успевай отписывайся. Нет, тут похитрее, похолоднее надо. Я в правде зверь, но и они в кривде не божьи коровки. Скорохваты известные... Взял из почты следующую бумагу.

Ея императорскаго величества...

Однодворец Гололобов челом бьет и оходатайствует разрешения владения землицею и произвол постройки в сельце Ольшанка Тамбовскаго уезда с заносом задним числом в писцовые книги третьей ревизской сказки...

Смысл читаемого до разума, занятого неотрывно чиновничеством и оголтелым ему супротивничеством, не доходил. Перед глазами нескончаемой чередой плыли лица статских советников, коллежских асессоров, титулярных губернских секретарей. Вся эта государственная толпа в зеленых, заляпанных чернилами, промокательной пылью и воском, мундирах, сливалась в его воображении в огромное, копошащееся животное. Каким-то непостижимым образом, с таким трудом воспитанный им в себе при службе в Сенате немецкий педантизм в делах, извращался здесь в русское занудство и упрямство, а английская тщательность в делопроизводстве выхолащивалась в российскую волокиту и бюрократическое несварение.

Всплыла в памяти передряблая тыква рожи генерал-прокурора Вяземского и зашлепала вывернутыми губами:

«Скорее по носу моему поползут черви, чем Державин просидит долго губернатором»... Теперь до него с простой очевидностью доехало, почему за шесть лет от создания Тамбовское наместничество четыре раза сменило начальников. Не так и глупы, слабы и недеятельны были генералы и кавалеры заслуженные Салтыков, князь Давыдов, Макаров и Коновницын.

Черпанули грязи, глотанули отравы да и отбыли восвояси не солоно хлебавши. По одиночке он мог растоптать и растереть любого, но скопом они были сильнее. Всех не уволишь. Это были как бы и не люди, а сама природа, бессмысленная в своей непобедимости. Как можно бороться с дождливым грязным осенним днем? Который может и не день вовсе, а вечер или ночь. Или превратить свинцовое пасмурное небо в солнечную лазурь...

Высокие напольные часы в черном дубовом, похожем на гроб пенале исторгли незамысловатую мелодию и гулко пробили пять раз. Дверь отворилась и вошел председатель верхнего земского суда советник Хвощинский.

Он поклонился и, как всегда лаконически, произнес:

— Назначено, ваше превосходительство. У Державина внутри потеплело. Нет, не все тут тягольщики халтужные, есть и порядочные люди. Хвощинского он уже сам обознал и Булдаков рекомендовал, как человека честнейшего и чистейшего, выдвинув, правда, причиной кристальности сей единственно богачество и вотчины обширные.

— Для него сотня, что для меня рубль! Державина же причины честности Хвощинского не интересовали. Он довольствовался наличием самого этого факта, здраво полагая, что раз человек порядочный, то значит он не подлец. Председатель положил на стол обширный кожаный портфель, набитый бумагами, и отер кружевным платком пот со лба. Вся округа знала о легких, горячих и нежных отношениях Хвощинского с супругою — беленькой, легкой козочкой, неизменно приветливой и жизнерадостной — в любви Аделаидой, в миру Машенькой.

Державин на мгновение ощутил ее присутствие, навеянное духами от платка, и улыбнулся ее светлому образу.

— В здравии ли супруга ваша прелестная?

— Благодарю вас, слава Богу, — улыбнулся судья, вспомнив свою Аделечку.

— Доброго здоровия ее превосходительству пожелайте непременно. Готов доложить по делам рассмотренных в отношении дворянства и знатных горожан.

Державин кивнул:

— Слушаю вас.

— В общности своей, Гаврило Романыч, дворянство наше отличительно крайним самоуправством, несоблюдением установлений власти и полным небрежением к законам по причине дикости, необразованности и оторванности в своих поместьях и имениях от цивильного общества. К примеру, помещик Кирсановского округа Можаров перессорился глубоко со своим соседом Шишковым. Вражда между ними разгорелась нешуточная.

Крестьяне Можарова, по личному его повелению, учинили нападение на сенокос Шишкова и свезли оттудова 340 копен сена. Минул месяц. Посылает Шишков своих работников на 40 подводах за собственным сеном в луга. На обратном возврате напали на них Можаровские и все отняли. Обиженный с жалобой к капитан-исправнику Волкову. Тот, как положено с понятыми не помедля, выехал для дознавательства.

У ворот Можаровской усадьбы встретила его сотня дворовых оторвяг с цепами и дубинами.

— Что за люди будете? Подступили они угрозливо к полицейскому поезду. Волков цыкнул на них, представившись служителем царской власти. А они ему:

— Врешь! Разбойники вы все и господский дом грабить приехали. Да не на таковских напали... Поворачивайте, не то в дубье вас примем. Исправник ни с чем и вернулся.

— Ну и чем же суд кончился?

— А ничем. Мировым соглашением. Все трое помирились — Можаров, Шишков и Волков. Друзья-приятели не разлей вода да разлей рюмицу. Случай-то не из свежих. Пока до нашей, верхней палаты дело добредет, много воды утекает. А вот происшествие иного рода. Проезжал через Тамбов помещик Щегаров. Подкатывает он со свитою к почтовому двору и требует лошадей. Но, как на грех, все лошади в разгоне. Щегаров к майору тамбовских ямов Федерману:

— Читал ли ты, немчура, подорожную мою? Счас подавай ямщиков.

Федерман ему:

— Обратись за проводниками в городской магистрат. Щегаров в кошки-дыбошки, схватил Федермана за грудки и пальцем в глаза тычет:

— Ты, беглец немецкий, заковать тебя в кандалы надобно!

Федерман попытался было возразить, что он такой же «штаб», почто, мол, порочишь, но подбежали щегаровские, схватили его и высекли на его же собственном дворе, в присутствии семьи и подначальных служителей. Почтовый майор еле-еле ноги унес, а Щегаров захватил, что требовал, — сани с подрезами, принадлежащие побитому почтовому начальнику. Прикатил победителем к тамбовскому приятелю Пискунову, пробыл там несколько часов и вполне благополучно проследовал в село Талинку, откуда и отпустил ямщиков, плеткой огрев, не заплатив и гроша ломаного.

Дело тоже ничем не кончилось, Федерман тот после происшествия скрылся из Тамбова в неизвестную сторону. А без потерпевшего какой суд?

Младая наша поросль благородная тоже, бывается, добронравием не отличается. Тому в пример дело недоросля Вельяминова. Из семьи добропорядочной и тихой. По малолетству он еще нигде не служил, но телесно созрел чересчур.

Однажды с целою шайкою, ночным временем, подъехал к дому очень нелюбимого им дьякона Лысогорского. Ворота выломал, окна повыбивал, всю семью подверг избиению жестокому. Дьяконский сын в одном изодранном белье на колокольню и ну трезвонить. Священник и пономарь прибежали. Вельяминов и их рожном отходил, а сам, потехи ради, принялся трезвонить во все колокола. Народ собравшийся дивился на молодого барина, да поделать ничего не мог с детинушкой неразумным.

И это дело ничем не кончилось. Недоросль Вельяминов осьмнадцати лет до судебных установлений недоступен в силу малолетства.

— Тебе-то самому, господин советник, каково на эту неправедность ненаказную смотреть?

— Охо-хо-хо! Гаврила Романыч, не мне говорить, не тебе слушать. Закон и справедливость друг к другу касательства не имеют. Суть вещи разные и не пересекающиеся.

— Ну, а мздоимца хоть одного привлекли за шкуродерство?

— Намедни кадомского секретаря Карева в каторжные работы отправили на пять годов. Совсем было вывернулся, да староста письмо его собственноручное представил, из коего вытекло, что этот Карев наглость беспримерную служебную взял. В суде раз десять зачитывал, в память запала: «Я к тебе писал перед тем, чтоб ты, плут и мошенник, выслал сюда в Кадом солдата Пайкова. Да он уже здесь хотя подушные деньги платил, но отсюда, не взяв квитанции, бежал.

И для того к тебе еще пишу, чтобы ты его непременно выслал сюда еще с подушными деньгами, ибо ежели челобитную солдат подаст, то я уверяю вас всех, будет она ему больше 200 рублей стоить».

Тот солдат действительно челобитную подал, но оказался под арестом, а ловкач Карев ухитрился поначалу выйти из-под следствия. Да хорошо староста Мирон Курмашев письмецо сохранил.

— Так в чем же и где выход из состояния сего первобытного тамбовского нашего края?

— Мутен, ох мутен народец здешний, ваше превосходительство! Про крестьян, однодворцев и прочую чернь не толкую, но и дворяне благородные, титулованные мало пером владеют, а иные и вовсе неграмотны. Особенно из местных, из иноверцев. За много лет в суде я многих к присяге приводил. Так вот даже такие вотчинники крупные, как Маматказины, Булушевы, Енгалычевы, Катаевы, Еникеевы, Маматовы, Бекмаевы, Канчурины, Сампалаевы, другие на язык не идут... так вот все они сказывались — «в службе не были, грамоте и писать не умеем».

— Да, вот тебе и век просвещенный! Я и сам вижу и дивлюсь на грубость и необходительность дворянства местного. Ни одеться, ни войти, ни обратиться к благородному человеку не могут, кроме некоторых, которые в столицах жили. Ну что ж, спасибо за откровение. Мне, признаюсь, господин председатель, всегда доставляет приятность общение с вами. Да, пока не запамятовал, не поступали ли вам жалобы или доносы, а может челобитные на Бельского?

Хвощинский помрачнел, заелозил на стуле и руками по столу.

Председатели палат нам неподсудны. Шестой департамент Сената высочайше уполномочен на такие дела. Недавно две или три бумаги в отношении означенного вами лица отправлены были по принадлежности в Петербург.

— До чего они касаемы?

— Запамятовал. Кажется, вертелись вокруг денежных сумм, полученных господином Бельским в обход законных оснований и в интересах лиц, по уголовным делам проходящих.