«Вельможу должны составлять ум здравый, сердце просвещенно...»

Был у нас Иван Васильевич и пробыл неделю. Будучи приветствуем благодеяниями, которые он множил исходатайствованном чинов сделал и по мне признательными по делам отношениями, он встречен был здесь с нелицемерною от всех радостию, кроткое его, простое и снисходительное со всеми обращение, образ мыслей благородных и поступки на истинных правилах чести основанные, усугубили к нему внутренним всех благорасположением то почтение, которое по наружности начальникам отдается ...Весьма он счастлив, и мы все, ежели возможем удержать навсегда таковые между нами расположения и спокойную жизнь, от чего и служба, конечно, будет иметь свои успехи...» — писал в полном восторге Державин своему сенатскому приятелю в Петербург.

Гудович дремал под неспешную тягучую рысцу в Рязань и раздумывал о судьбах — России и своей собственной. Сильный самолично вершит судьбу свою, а слабый уповает на нее, вымаливая успешность. Хозяин фортуны тот, кто и неудачи обращает себе на пользу. Думал и о том, что сладость побед и горечь поражений пахнут одинаково — приторно-сладко, пороховой гарью и падалищем человечьим.

Запах войны уж забываться стал. С зайцами и лисами воевать почету мало. Что ж, случая ждать? Нет — случай к тому благоволит, кто к нему сам стремится. Строит его и мастырит. Слепой же случай — поводырь ненадежный — первая же яма твоя. Человек от себя больше зависит, чем от других. Надо светлейшему написать и Безбородко, пока оба в силе, пусть из этой дыры забирают.

С 28 июня 1786 года начался кратковременный триумф Державина. Подчиненный его, советник Тютчев, пребывавший в те поры в Рязани по делам правления с радостью, сочившейся между строк, писал ему: «Иван Васильевич ежеминутно отзывался вашим угощением, которое ему показалось весьма приятным, и содержание всего приготовленного в честь его читал публично и столько часто повторял оное, что мне уже и рассказывать было нечего и каждый знает понаслышке столько, как бы сами были свидетелями оного... Вчера было собрание у Алексея Андреича (Волкова, губернатора) и так случилось, что я с ним сидел особо. Материя зашла о Танбове. Алексей Андреич начал говорить, что если поправится Танбов, так это вами. Я, будучи свидетелем, как вы трудитесь рассказывал ему, что по приказу общественного призрения начала никакого не было и сколько вы стараетесь устроить к доставлению разных материалов как для того, чтобы сумма оная имела оборот свой; так и для выгод танбовским жителям, в чем и он вам отдавал справедливость своим заключением, рассказывая также и свои заведения оными ж рабочими людьми».

* * *

По торговым трактам и большакам шалили шальные шайки. У правителя укротить их воинскою и благочинною силою мочи не хватало. Кое-как, худо-бедно прикрывались лишь города уездные и села дворцовые, в титул внесенные. На остальном Диком Поле привольно разгуливали от Шацка до Липецка и от Хоботка до Борисоглебска сбившиеся в лихие отряды людишки воровские. Драгунские команды в разрыв и в разъезд метались из края в край, бесполезно и бестолково. Пока Екатерина, внимавшая просветительским идеям Франсуа-Мари-Аруэ (Вольтер), выдумывала со своей умной и строптивой тезкой карлицей, симпатичной княгиней Дашковой, дочерью того самого генерал-губернатора графа Воронцова Романа Илларионовича, президентшей Российской Академии Наук, всеразличные законоположения, рассылая их во множестве по наместничествам, народ подлый чуть не толпами валил в лесные разбойники. Свобода анархическая в тамбовских местах испокон веку дороже денег ставилась.

Всероссийская вседержательница не смогла удержать в покойствии и порядке обширнейшую территорию своих владений. Не по силам оказалось. Написанный собственной ее рукою «Устав благочиния или полицейский», войдя в силу юридическую 8 апреля 1782 года, силу жизненную так и не набрал. И тогда поручила государыня борьбу с разбойниками из народа самому... народу.

В любое время, в жару и стужу, вдоль и поперек по нашим лесам и полям выслеживали атаманцев своеродные войска. Строем, под барабан. С песнями маневрировали взад — вперед регулярные роты, а за ними валили вразнобой, кто в чем — полушубах, зипунах, харапаях, шапках, треухах, кто с чем — топорами, рогатинами, косами, вилами и прочим дрекольем, народные дружины из мещан, однодворцев и посадских. Проку от такого шумного движения не было, конечно, никакого.