Министерские баталии

Несмотря на объявленную 12 сентября 1802 г. протокольную благодарность императора Сенату за поднесённое «благодарение» в ответ на пожалованные права, Министерство юстиции и Сенат в бытность руководства ими Державиным буквально бурлили¹.

Державин с первых месяцев своей работы в министерстве стал подмечать, что «законы приходили в неуважение». Если ранее важные государственные должности или награждения чиновников осуществлялись по представлению Герольдии и докладу генерал-прокурора, то с появлением министерств эти функции исполняли лично министры. Они же, как свидетельствовал Державин, в нарушение установленных пределов в 10 тыс. руб. заключали миллионные контракты от имени министерств и ведомств, «растаскивая казну по своему желанию». Указывая на эти нарушения, Державин вынужден был «замолчать с неприятностью», так как «не следовало на то благоволения императора». Дела рассматривались в Комитете министров без заранее подготовленных и разосланных его членам справок и докладов, поэтому «в присутствии императора заводить споры без точнаго осведомления было не ловко, да и не пристойно говорить о том, о чём достоверно не знаешь»².

Однако Державин всё же не удерживался от замечаний, поэтому его деятельность в Министерстве юстиции и Сенате была сопряжена с многочисленными столкновениями с императором, коллегами и вельможами. Гавриил Романович, как и прежде, открыто высказывал свою позицию по острым проблемам государственного управления, не опасаясь того, что она зачастую шла вразрез с мнением большинства и — главное — монарха. За время его пребывания в должности министра и генерал-прокурора произошло немало таких стычек. По воспоминаниям самого Державина, самыми яркими и больно ударившими одновременно и по его авторитету, и по самолюбию оппонентов были вопросы о сроках воинской службы дворян, об утверждении закона о «вольных хлебопашцах», о заступничестве перед В.П. Кочубеем за председателя нижегородской уголовной палаты суда, об обмере и выравнивании площади казённых лесов, дозволении иезуитам распространять на территории России католическую веру и др.

Например, Державин высказал замечания на предложение министра финансов о проведении обмера площади казённых лесов в империи, учёте количества леса, годного для кораблестроения, создании специальных просек, которые придали бы правильные геометрические формы казённым лесным массивам. Гавриил Романович указывал, во-первых, на огромную территорию страны, что затрудняло исполнение этого плана. В подтверждение верности своих выводов он сообщал в «Записках», что и спустя десять лет после внедрения этого плана работ в Новгородской губернии там ни в одном уезде не были завершены работы, так как оказалось, что местность болотистая и требовалось прежде осушить болота. Во-вторых, он предупреждал о возможных межевых спорах при проведении границ лесов, соприкасавшихся с прочими хозяйственными угодьями крестьян и помещиков. Он предвидел, что эти споры будут такими же коррумпированными, как и те, что происходили в период проведения Генерального межевания земель. Вместо этих мер Державин предложил следовать начатым в петровскую эпоху мероприятиям по созданию заповедных рощ близ судоходных рек, учредив специальные заповедные лесные полосы, обязав местных государственных крестьян под угрозой штрафов и сдачи в рекруты сажать лес и следить за его сохранностью³.

Далее, как вспоминал министр, он сумел убедить коллег в неправильности и вредности для империи предложения В.П. Кочубея о разрешении проповедовать католическим миссионерам на окраинах страны, населённой инородцами. Вместо этого Державин советовал усилить проповедническую деятельность Русской православной церкви и обратить в христианство народы окраин Российской империи, приучив их к хлебопашеству и иным полезным для государства занятиям. Его сторону принял Н.П. Румянцев, и данная инициатива министра внутренних дел не была претворена в жизнь. Вместе с Румянцевым Державин удержал Воронцова от объявления войны Швеции за нелепый случай, когда пограничный мост через реку Тюмень был покрашен не по российскому образцу, а по шведскому⁴.

Министр юстиции тщетно пытался внести ясность и порядок в ведение годовых финансовых отчётов по винокуренным откупам и иным прибыльным статьям бюджетного дохода. Дело было в том, что к концу окончания срока откупа, т. е. к исходу четвёртого года от его начала, накапливались существенные недоимки. Чиновники казённых палат в губерниях, сенатские служащие и сами министры были связаны с откупщиками через подставных лиц, получая долю от утаённых денежных средств, поэтому не были заинтересованы в погашении казённых недоборов. В связи с этим настойчивые державинские предложения о взыскании ежегодно недополучаемых казной нескольких миллионов наталкивались на всеобщее неодобрение коллег и даже грубый протест ряда из них⁵.

В ставшем широко известным для современников споре с сенатором графом С.О. Потоцким о сроке службы дворян Державин хоть и одержал победу, но настроил против себя «польский лагерь» у трона и многих представителей первейшего сословия. Разногласие началось в январе 1803 г. с обсуждения в общем собрании Сената указа Александра от 5 декабря 1802 г. о восстановлении общего правила военной службы для дворян, при котором дворянам запрещалось увольняться с военной службы, не имея двенадцати лет выслуги и офицерского чина. Данное требование было ранее закреплено в «Жалованной грамоте дворянству» 1785 г., но в большинстве случаев не исполнялось. Потоцкий усмотрел в этом указе нарушение привилегий дворянства и заявил о своём несогласии с этим указом. Пользуясь предоставленным сенаторам правом подавать представления на указы императора, ущемлявшие права дворян, Потоцкий обратился к монарху с таким представлением, составив специальную записку. В ней он обратил внимание на временность введённого правила, которое спустя много десятилетий стало атавизмом. Он пожаловался также и на неудобства для дворян от длительной службы в армии, возникавшие в семейной и бытовой жизни, отвлекавшие от управления имений и пр.⁶

Державин посчитал это саботажем и стремлением ослабить военные силы страны, поэтому в ответ выступил с протестом. На общем собрании в Сенате он, как генерал-прокурор, остался в меньшинстве, в связи с чем, используя право на обращение к монарху в таких спорных случаях, он в феврале 1803 г. подал Александру записку, в которой подробно изложил причины, по которым следовало утвердить дискутируемый указ. Во-первых, он убедительно доказал то, что существовавшее правило за 40 лет не вызвало ропота нижних чинов, оно не ухудшало их положения и только усиливало военную мощь империи. Согласно манифесту «О вольности дворянской» 1762 г. и «Жалованной грамоте дворянству» 1785 г. от прохождения службы освобождались первые восемь классов, дворяне, получившие образование и занимавшиеся полезным для государства делом, а также солдатские чины по болезни. Он напоминал, что служение Отечеству являлось долгом дворянства, на котором основаны все его преимущества, а не его стеснением и обременением. Державин приводил в пример императора Петра Великого, который сам прошёл службу с нижних чинов до офицерских, терпеливо снося неудобства армейской жизни. Он полагал, что большая доля вольности и праздность вредны дворянству. Во-вторых, министр, руководствуясь правилами расширенного и грамматического толкования законов, пояснил, что Потоцкий неверно истолковал сформулированное правило как временное — оно носило бессрочный характер. В-третьих, Державин указал на то, что право сенаторов лично обращаться к монарху по утверждаемым им указам относится лишь к новым, но не к подтверждаемым ранее принятых. В-четвёртых, генерал-прокурор корил Потоцкого за излишнюю эмоциональность и невоспитанность, выразившуюся в колких замечаниях, относившихся не к предмету спора, а к личности оппонента⁷.

Рассмотрев записку Потоцкого и доклад министра юстиции, государь 21 марта 1803 г. вынес окончательное решение: он поддержал позицию министра юстиции о том, что сенаторы не имели право обращаться к нему с протестом на подтверждаемые законы, поэтому указ о восстановлении правила об обязательном двенадцатилетнем сроке военной службы дворян вступал в законную силу⁸.

Министр народного просвещения П.В. Завадовский 11 апреля 1803 г. в письме к графу С.Р. Воронцову, дипломату, брату канцлера А.Р. Воронцова, писал об этой нашумевшей истории, когда Державин, пытаясь успокоить взбудораженных сенаторов, при обсуждении указа в Сенате ударил настольным молотком, которым прежде пользовался только Пётр Великий. По мнению царедворца, Державин «по сумасбродству» выступил с «нелепым предложением», ругал и пугал сенаторов. «Вовсе голова министра не по месту: школа Аполлона требует воображения, весы Фемиды держутся здравым разсудком», — ехидно заметил Завадовский⁹.

Ещё Державин выступил против предложения Н.П. Румянцева о предоставлении помещикам права отпускать своих крестьян на волю поодиночке и семьями, предоставив им право выкупа их наделов, что вело к появлению в стране категории так называемых «вольных хлебопашцев». Он считал, что этот закон породил бы в среде крестьянства мечты об отмене крепостного права, а среди помещиков — волнение за свои привилегии. «Ещё не просвещённому народу», по убеждению Державина, было опасно предоставлять свободу. К тому же государство потеряло бы часть податей и количество рекрутов, ведь крестьяне смогли бы разбредаться на окраины, где их трудно было потом найти. Державин считал, что и выкупная операция чревата была судебными тяжбами из-за возможных финансовых неурядиц. Дворянство, составляя абсолютное большинство в суде, не стало бы выносить приговоры против помещиков. Крестьяне из-за несвоевременных и неполных выкупных платежей вновь обратились бы в крепостное состояние.

Министр убеждал государя в опасности и несвоевременности такой смелой реформы. Вместо радикальной меры разрешения отпускать крестьян на волю за выкуп Державин предлагал ослабить крепостной гнёт, улучшить положение помещичьих крестьян. Для этого он советовал пригласить в Петербург поочерёдно губернских председателей дворянства, предъявить им крестьянские жалобы, поступившие в Сенат, и спросить их мнения об устранении помещичьих притеснений. В таком случае меры, предложенные к ослаблению крепостничества, будут исходить не только от правительства, но и опираться на мнение дворян. Так удалось бы избежать «ропота и неудовольствия» помещиков и крестьян. Однако Александр, в целом заинтересовавшийся его мыслями, не прислушался к его мнению и приказал направить указ от 20 февраля 1803 г. в департамент для немедленного исполнения без обсуждения на общем собрании Сената и контрассигнования министром юстиции.

Вообще, Державин довольно часто не скреплял своей подписью решения державного патрона. Он не утвердил его указа об установлении опеки над имением жены графа Сологуба, так как это противоречило изданным императором указам о передаче в опеку недвижимого имущества малолетних и душевнобольных, к которым жена Сологуба не относилась. Зато графу покровительствовала фаворитка Александра Нарышкина, которая упросила монарха поступить именно так¹⁰.

Самые острые столкновения происходили между Державиным и министром внутренних дел В.П. Кочубеем. Вероятно, их природа объяснялась не только близкими и соприкасавшимися предметами ведения их министерств, особенно на уровне губерний, но и характерами руководителей. Прямолинейный и принципиальный характер Державина нам уже известен. Кочубей тоже был не промах. По словам знаменитого мемуариста XIX в. Ф.Ф. Вигеля, Кочубея отличали «надменная учтивость и испытующий взгляд». Он «как львёнок из басни И.А. Крылова собирался учить зверей вить гнёзда»¹¹.

В любом случае столкновения были неизбежны. Одно из них возникло по делу об отрешении от должности председателя уголовной палаты суда Нижегородской губернии, который заступился перед губернатором за незаконно наказанного палками судебного асессора. Губернатор и министр внутренних дел сочли это должностным преступлением. Державин же, защищая невиновного, протестовал против того, что не было проведено никакого расследования и он как министр юстиции не был поставлен в известность об инциденте. Император поддержал Кочубея и передал Державину на контрассигнование подготовленный министром указ. Министр юстиции отказал в контрассигновке и переслал указ Кочубею, автору доклада. При подношении этого указа Кочубеем Александр в ярости порвал его, а спустя несколько дней устно объявил в Сенате повеление об отрешении от должности председателя нижегородской уголовной палаты. Свою невиновность потерпевший от беззакония смог доказать только через год, лично прибыв в Петербург и подав прошение на имя Александра¹².

Державин вспоминал о многих «каверзах», устраиваемых против него в министерстве. Так, после того как в его министерстве стали пропадать указы и иные важные государственные бумаги, он рассылал их по ведомствам лично, без помощи канцелярии. Пропажи и утечки информации случались потому, как заверял Державин, что канцеляристами работали семинаристы, которые охотно делились информацией с М.М. Сперанским. Он-то, располагая ею, заранее знал о готовившихся докладах и, упреждая докладчиков, внушал императору свои мысли и готовил его восприятие так, как ему это было выгодно. Таким образом, Сперанский тайно держал нити государственного управления, являясь скрытым кукловодом при дворе.

Вспоминал Державин и о намеренно утерянном директором канцелярии Министерства народного просвещения Колосовым указе императора о назначении одного чиновника по тому ведомству, который был лично передан Колосову Державиным. Как считал Гавриил Романович, этот инцидент произошёл не без влияния начальника Колосова Трощинского. Из этой же группы недоброжелателей был и чиновник Министерства юстиции Лавров, который выкрал в министерстве бумаги по делу Лазаревича, подозреваемого в краже бриллиантов из скипетра монарха. Позже все улики, указывавшие на его виновность, были уничтожены, и Лазаревич был оправдан¹³.

В другом случае государственный казначей Голубцов, специально нажаловавшись Державину на своего дядю, министра финансов Васильева, выставил его перед императором в неприглядном виде. Он сообщил Державину о непорядках в казне, вине в том Васильева, убедив доложить о том Александру. Дополнительно он передал ему письмо, в котором просил его ходатайства при назначении одного казначея на должность, в чём ему якобы отказал министр финансов. Державин в присутствии его племянника открыто уведомил Васильева о сделанном докладе императору. Голубцов отказался от своих слов, обвинив Державина в склонении его оклеветать дядю по причине обиды за отобранную у него в начале царствования Александра должность государственного казначея. Как считал Гавриил Романович, эта история была срежиссирована Голубцовым для того, чтобы пошатнуть его позиции. Одновременно Голубцов стремился попасть в Комитет министров с тем, чтобы присутствовать там вместе со своим единомышленником Гурьевым, замминистра финансов, метившим на должность Васильева, и проводить совместные действия по «выдавливанию» из правительства своего же дяди¹⁴.

Весь период своего министерства, начиная с 9 ноября 1802 г., Державин участвовал в работе специально учреждённого «Комитета для организации жизни евреев», или Еврейского комитета, в состав которого входили также А.А. Чарторыйский, С.О. Потоцкий и В.А. Зубов. Он был создан для обсуждения статуса евреев в Российской империи. Работа была построена на основе обсуждения подготовленного Державиным по заданию Павла I «Мнения об отвращении в Белоруссии голода и устройства быта евреев», проекта Натана Ноткина, известного шкловского, а позднее придворного еврея, и др.¹⁵ Кстати, Ноту Ноткина Державин спустя месяц после учреждения Комитета, 9 декабря 1802 г., лично приглашал в состав Комитета в качестве «депутата», ведь согласно распоряжению императора члены Комитета были наделены правом избрать по своему усмотрению из числа «просвещённейших и известных в частности евреев» по одному представителю наряду с представителями от губерний. Свой выбор Державин объяснял тем, что хорошо знал «усердие к общему благу и полезных для еврейского народа предположений, которые удостоены высочайшего внимания и препровождены на рассмотрение сего комитета». В случае если Нота Хаймович уже был избран в качестве представителя кого-либо из членов Комитета, Державин просил его порекомендовать кого-то взамен себя, ведь Гаврииле Романовичу был нужен такой человек, как Ноткин, «ревностно желавший добра своей нации, и уже не будучи ослеплённый предрассудками и закоренелым обычаем». Вообще, письмо министра к Ноткину было написано в подчёркнуто уважительном и почтительном тоне¹⁶.

Вначале предполагалось созвать всех кагальных старшин и раввинов Западного края для выяснения их отношения к этому плану преобразования их жизни на территории страны. Первые их представители, в основном купцы первой гильдии, прибыли в Петербург уже летом 1803 г. Проект «Положения о евреях» был представлен еврейским депутатам на предмет дополнений и исправлений. Однако они просили выделить им полгода для обсуждения и совета со своими общинами. Главное же требование кагалов заключалось в отсрочке введения многих статей Положения сроком на 15—20 лет. Комитет отверг эти предложения и передал проект Положения на утверждение императору¹⁷.

Интересный факт: белорусский помещик Гурко направил Державину перехваченное им письмо одного местного еврея к их поверенному в столице. В нём автор писал адресату о том, что на Державина как на гонителя кагалов местная община наложила проклятие (херем) и, убеждённая в том, что участь евреев при нём не будет решена в их пользу, выделила на взятку 1 млн руб., чтобы сместить Державина с должности генерал-прокурора, а если не получится, то «посягнуть» (!) на его жизнь. На осуществление этого плана ими отводилось три года.

Реалистичность такого подхода евреев к решению их «проблемы» подтверждается Я. Брафманом, издавшим в 1870 г. «Книгу кагала», т. е. документы общины, акты, письма и пр. Он указывал на то, что «раздача подарков и подкупа блюстителям порядка и законов в странах, посреди которых евреи находили для себя приют, давно сделалась у них общенародным обычаем». Неформальной защитой интересов евреев занимались специальные кагальные агенты, или факторы, делившиеся по специализации: фактор по торговле, по подрядам, по судебным, административным делам, по сводничеству и пр. В их задачу входило преодоление легальных запретов, существовавших против евреев в странах проживания¹⁸. Согласно приведённым публицистом документам из общинной книги записей минского кагала, еврейская община Минской губернии активно собирала деньги на противодействие Еврейскому комитету и, в особенности, на устранение из него Державина¹⁹.

Нота Ноткин, консультант Комитета, тоже пытался подкупить Гавриила Романовича, предложив 200 тыс. руб. за то, чтобы тот поддержал мнение коллег по комитету о разрешении евреям Белоруссии осуществлять винокурение и содержать там корчмы. Однако Державин заявил о своём протесте и денег не взял. Более того, он рассказал об этом императору в надежде, что тот его поддержит. Но Александр принципиальность позиции министра не разделил. Однако евреи, по словам Державина, нашли покровителя в лице М.М. Сперанского, который был тесно связан с крупным откупщиком-евреем А.И. Перетцом, и сумели перетянуть на свою сторону иных государственных деятелей. В итоге уже после отставки Державина его предложение по расселению евреев по территории России не было реализовано — оно натолкнулось на активное сопротивление евреев и неуверенность правительства в его целесообразности. «Положение для евреев» было утверждено в декабре 1804 г.²⁰ Как указывал Державин, окончательная редакция Положения была подготовлена М.М. Сперанским. Хотя влияние державинского «Мнения» в нём явно присутствует: закреплялись деление евреев на четыре класса (земледельцы, фабриканты и ремесленники, купцы, мещане), право на получение образования, в том числе высшего, сохранялась «черта оседлости», устанавливался контроль над кагалами²¹. Кагалы же были ликвидированы в 1844 г.

Данный указ способствовал интеграции еврейского населения в российское общество. Он же впервые официально признал иудаизм как одну из религий Российской империи²². При этом одно из главных предложений Державина о запрете евреям на виноторговлю было реализовано в половинчатой форме: торговля спиртными напитками запрещалась только в долг. Скорее всего, это ограничение в полной мере не исполнялось, по этому пункту обширного державинского плана преобразований их жизни еврейские общины отстояли свои экономические интересы.

С «еврейским вопросом» был тесно переплетён и польский — в Комитете также решалась участь так называемых панцирных бояр, чиншевой шляхты. В Великом княжестве Литовском, а позже в Речи Посполитой, они несли службу на границе с Московским государством (были экипированы в тяжёлые доспехи-панцири, отчего и получили своё название). К началу XIX в. это была категория служилых людей, промежуточная между тягловыми крестьянами и шляхтой. Эти служилые люди, лично свободные, нередко владели землёй с крестьянами, от иных повинностей были освобождены. Среди них было немало безземельных, живших на землях польской шляхты и плативших им оброк (чинш). Являясь политической опорой для магнатов, они при избрании чиновников и даже короля голосовали в сеймах так, как было угодно богатой шляхте. После того, как часть Речи Посполитой оказалась в составе Российской империи, земли, которые они арендовали, передавались российским дворянам, которые стали налагать на них тягловые повинности. Например, некий откупщик Яншин, перекупивший у А.П. Ермолова пожалованные ему в Могилёвской губернии земли, отказался от услуг чиншевиков-управляющих имений и взыскивал с них большие оброки, а несогласных ссылал в свои имения в Центре России. Жалобы панцирных бояр, адресованные Александру, инициировали по его поручению обсуждение их проблемы в Еврейском комитете²³.

Державин подготовил записку, в которой развивал некогда составленный план, предусматривавший расселение панцирных бояр Западного края по империи, преимущественно в Херсонскую, Астраханскую, Саратовскую, Уфимскую и Симбирскую губернии. Этой мерой Державин собирался решить несколько проблем: споры чиншевых и иных помещиков; ослабить позиции крупной шляхты, способной к подготовке всяческих волнений; заселить южные и восточные окраины России и укрепить её границы, создав из них ландмилицейские полки. Это предложение было целесообразным, учитывая, что во время войны с Наполеоном из этой социальной категории магнаты-изменники пополняли ряды армии противника. Однако после его ухода из Еврейского комитета там осталась сильная «польская партия» в лице А.А. Чарторыйского и С.О. Потоцкого, а так же дворян В.А. Зубова и П.В. Лопухина, имевших поместья в Польше и не заинтересованных в имущественных потерях. Они забраковали этот проект и оставили всё, как было прежде²⁴. Позже панцирные бояре вошли в состав таких социальных групп, как городовые казаки, однодворцы и государственные крестьяне.

Примечания

1. Благодарность императора, объявленная Сенату Державиным // Русская старина. 1900, № 6. С. 682.

2. Записки Державина... М., 1860. С. 457—458.

3. Записки Державина... М., 1860. С. 458—459.

4. Там же. С. 459—460.

5. Записки Державина... М., 1860. С. 460—461.

6. Сочинения Державина. СПб., 1872. Т. 7. С. 397—400.

7. Сочинения Державина... СПб., 1872. Т. 7. С. 391—396.

8. ПСЗ-1. Т. XXVII. 1802—1803 гг. № 20 676.

9. Архив князя Воронцова: в 40 кн. / под ред. П.И. Бартенева. М., 1877. Кн. 12. С. 271—272.

10. Записки Г.Р. Державина... М., 1860. С. 483—486.

11. Вигель Ф.Ф. Записки: в 2 т. / ред. С.Я. Штрайх. М., 1928. Т. 1. С. 151.

12. Записки Г.Р. Державина... М., 1860. С. 484—490.

13. Там же. С. 481—483.

14. Записки Г.Р. Державина... М., 1860. С. 490—493.

15. См. подробнее об этом: Цинцадзе Н.С. Г.Р. Державин: на службе у трёх императоров: монография: в 3 ч. Ч. II. Государственная деятельность в царствование Павла I / науч. ред. Ю.А. Мизис. 2-е изд., испр. Тамбов, 2018. С. 59—64.

16. РГИА. Ф. 1374. Оп. 5. Д. 170. Л. 1—1 об.

17. Клиер Дж. Россия собирает своих евреев (происхождение еврейского вопроса в России. 1772—1825). М.; Иерусалим, 2000. С. 290—291.

18. Брафман Я.А. Книга кагала: материалы для изучения еврейского быта. Вильно, 1870. С. IX—X.

19. Брафман Я.А. Книга кагала: материалы для изучения еврейского быта. Вильно, 1870. С. 152—156.

20. ПСЗ-1. Т. XXVIII. 1804—1805 гг. № 21 547.

21. Записки Г.Р. Державина... М., 1860. С. 474—476.

22. Егоров В.В. «О устройстве евреев» от 9 декабря 1804 г. как источник законодательства, регулировавшего правовой статус еврейского населения Российской империи в начале XIX в. // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2012, № 4. С. 333.

23. РГИА. Ф. 1405. Оп. 1. Д. 5059.

24. Записки Г.Р. Державина... М., 1860. С. 476—480.