Г.Р Державин и масонство

Масонство стало проникать в Россию ещё с конца XVII в., когда в Москву приехал немецкий теософ и мистик К. Кульман. В первой половине XVIII в. оно было распространено преимущественно среди приезжих иностранцев Москвы и Петербурга как средство корпоративного единства. Очень быстро новомодное течение общественной мысли привлекло в свои ряды представителей российской аристократии — Шуваловых, Воронцовых, Гагариных, Строгановых и др. Широкая организация русского масонства началась с 1770-х гг., с объединения в столице под руководством сенатора И.П. Елагина полтора десятка масонских лож. Одновременно стали появляться ложи различных направлений в г. Риге, Ревеле, Архангельске, Кронштадте, Могилёве и пр. Постепенно масонство проникло и в российскую провинцию, в среду поместного дворянства и чиновничества. В силу того, что масонское движение было тайным и не стремившимся оставить после себя много следов, достоверных и полных сведений о численности и составе масонских лож не сохранилось. Особенно это касается XVIII в.¹

Учитывая расположение Павла к масонам, расцвет этого общественного движения в его царствование, нельзя обойти вниманием вопрос взаимоотношений Державина и масонов. Сразу оговоримся о том, что нет достоверных сведений (по крайней мере, сохранившихся и дошедших до нас) о принадлежности Державина к масонству. По традиции, восходящей к дореволюционной литературе, считается, что он сам относился к нему отрицательно. В частности, литературовед и историк масонства А.Н. Пыпин сообщал о том, что Державин не одобрял деятельность масонов². Считается общепринятой точка зрения, согласно которой негативное отношение Державина к масонам было заложено ещё предостережением его тётки Ф.С. Блудовой, которая в 1762 г. отговаривала его от сомнительных связей с московскими масонами. Тогда он хотел просить видного масона И.И. Шувалова взять его с собой в поездку за границу³.

Однако, как сообщает ещё один дореволюционный историк русской литературы Я.Л. Барсков, московские розенкрейцеры его весьма чтили и уважали. Подтверждением тому служит и то, что на подаренной Державину книге главы московских мартинистов И.В. Лопухина оставлена её автором такая запись: «Великому гению, написавшему оду Бог, на память искренней любви и высокопочитания от сочинителя сей книги и картин, в ней и на обвёртке находящихся. И. Лопухин».

Масоны предлагали Державину вступить в их братство, о чём свидетельствует письмо князя Н.Н. Трубецкого к А.А. Ржевскому от 10 сентября 1783 г. В нём он сообщает о поездке Державина в Петербург и о его предполагаемом вступлении в орден. Н.Н. Трубецкой советовал А.А. Ржевскому испытать его и принять в теоретическую степень, дав ему «четыре степени рука на руку»⁴. Ответ на это письмо не сохранился. Вообще, в то время по распоряжению Екатерины II вся корреспонденция подвергалась перлюстрации. Директор московской почты И.Б. Пестель, отец знаменитого декабриста, снимал копии с писем в двух экземплярах: один для главнокомандующего в Москве князя А.А. Прозоровского, другой отправлялся в Петербург графу А.А. Безбородко, который знакомил императрицу с наиболее интересными посланиями. Интересна судьба уцелевших экземпляров писем масонов г. Москвы. Их собрание было получено редакцией журнала «Русская старина», до этого она была выкуплена у наследников одного московского купца. Сброшюрованные письма сохранились, так как купец не успел растрепать рукопись на отдельные листы для обёртывания ими товаров. Принимая во внимание историческую ценность найденных материалов, по распоряжению министра иностранных дел рукопись в начале XX в. была опубликована.

Интересно и то, что при Павле, который сам был масоном и взял под покровительство Мальтийский орден, Державин в 1798 г. сочинил оду «На Мальтийский орден», за что был награждён Павлом золотой табакеркой с бриллиантами. История Мальтийского ордена оказалась тесно связанной с историей России. Наибольшая активность их взаимоотношений падает на время царствования императора Павла I, который был протектором ордена, а затем, после сдачи о. Мальты магистром фон Гомпешем, был избран рыцарями великим магистром ордена. Знаменитый «мальтийский крест» (белый восьмиконечный) при императоре Павле I был одним из государственных символов Российской империи и располагался на груди двуглавого орла. Даже после Павла I многие награды Российской империи (преимущественно ордена) включали символ креста, по форме повторяющего мальтийский. И это неслучайно — мальтийский крест как символ воинской доблести был освящён легендарными победами мальтийских рыцарей⁵.

Обстоятельства установления покровительства над Мальтийским орденом были следующими. Французская революция пошатнула основу Мальтийского ордена, старейшего западноевропейского христианского ордена. В 1797 г. по просьбе орденского братства Павел I принял титул протектора (покровителя) Мальтийского ордена. Это звание налагало на него известные обязанности, особенно когда в июне следующего года молодой французский генерал Бонапарт захватил о. Мальту, русский император не только предоставил членам ордена убежище в своей столице и обеспечил пребывание ордена в России материально, но и распространил деятельность его на русской территории восстановлением польского католического и учреждением русского православного великого приорства.

29 ноября 1798 г. Павел I принял Мальтийский орден в своё «державство» и возложил на себя знак великого магистра. Через месяц был издан манифест об «Установлении в пользу российского дворянства ордена Святого Иоанна Иерусалимского». Новый российский Мальтийский орден состоял из двух отделов: православного и католического, что должно было символизировать грядущее преодоление раскола между христианами России и Европы. Помимо этого, Россия получала прекрасный стратегический плацдарм в Средиземном море. Рыцарский дух Павла I, его благородная и порывистая натура не позволили ему оставить мальтийцев в беде. Кроме того, в его планы входило намерение вернуть ордену о. Мальту.

Относительно принадлежности Державина к масонству и его отношения к этому течению исследовательская литература очень скупа на мнения. В основном этот сюжет становится объектом исследований литературоведов, историков литературы. Практически нет работ по этой теме учёных-историков. Это объясняется скудной фактологической базой исследования. Первоначально проблема «Державин и масоны» стала изучаться в начале XX в. дореволюционными исследователями, но не как самостоятельный вопрос, а как составная часть истории российского масонства. В советское время, естественно, этот аспект биографии Державина не изучался вовсе. И лишь в постсоветский период стали появляться некоторые работы, причём в основном зарубежных коллег. Их выводы весьма осторожны и не привносят ничего нового в устоявшиеся представления. Есть среди них и оригинальные исследования, предлагающие новый взгляд на проблему.

Так, американская исследовательница российского происхождения М. Аптекман считает, что ода Державина 1779 г. «На смерть князя Мещерского» изобилует идеями и символами масонства. А. Мещерский был мастером ложи «Эрато» и другом Державина. Она усматривает схожесть философии автора оды «Бог» и учения мартинистов и розенкрейцеров, делая вывод о том, что Державин был хорошо знаком с масонским учением и литературой. При этом М. Аптекман называет связь Державина с масонами опосредованной, совершенно верно указывая на отсутствие документальных доказательств членства Державина в одной из масонских лож. Она обратила внимание на то, что при анализе отношения Державина к масонам в большей степени говорится не о позиции самого поэта, а о негативном отношении к ним его патронессы Екатерины II. Как считает литературовед, прямых неодобрительных высказываний Державина о масонах нет. В 1780-е гг., когда начались гонения на масонов, Державин сблизился с императрицей, у него начался карьерный рост, поэтому, делает вывод М. Аптекман, ему было выгоднее занять позицию Екатерины. При этом масоны любили его как поэта и при встречах пели державинские стихотворения «Песнь» и «Христос».

В итоге М. Аптекман резюмирует: в вопросе взаимоотношений Державина и масонства Гавриил Романович выступает двояко — как государственный деятель и как поэт-философ. Иными словами, он сумел сочетать неприятие масонства как чиновник и лояльное отношение к нему как философско-мистическому течению современной ему общественной мысли⁶. Вспомним, что среди друзей Державина было немало масонов — М.М. Херасков, А.В. Мещерский, Н.М. Карамзин, А.В. Суворов, А.Н. Новиков и др.

Немецкий литературовед Х. Роте считал, что вербовка Державина масонами в свои ряды была безуспешной, ссылаясь при этом на работы дореволюционных историков масонства А.Н. Пыпина, Я.Л. Барскова и Г.В. Вернадского. Хотя при анализе его стихотворений выявлял часто используемую им метафору зеркала, один из популярных масонских символов, всё же напрямую Державина не причислял к масонам⁷.

Таким образом, мы в очередной раз констатируем, что вопрос принадлежности Державина к масонам и его отношения к ним всё ещё остаётся неизученным. Думается, что тётушкины наставления девятнадцатилетнему Державину о дистанцировании от масонов в течение его долгой жизни были пересмотрены. В отсутствие документальных доказательств членства Державина в одной из масонских лож, все рассуждения являются умозрительными и гипотетичными. Однако можно предположить, что, вероятно, Державин, будучи современником зарождения масонства в стране, контактируя со многими государственными чиновниками, крупными деятелями масонства, явно имел своё отношение к нему. Однако ни в своих «Записках», ни в переписке, ни в стихотворениях он никогда прямо не отзывался о масонстве. Думается, что предположение М. Аптекман о двойственной позиции Державина имеет под собой основания. Конечно, Державин, не имевший прочных позиций при екатерининском дворе, в карьерном плане мог рассчитывать только на себя, поэтому открыто демонстрировать приверженность масонским идеям он не мог. Однако как философа его явно не оставили равнодушными основные масонские концепты, которые он использовал в своём творчестве. О толерантном отношении к масонству свидетельствует его дружба с видными его представителями того времени — он их не чурался, не избегал. Будь он антимасоном, его вряд ли бы уважали, а тем более почитали масоны.

Полагаем и то, что масонство как идейное течение было близко Державину. Ведь его представители выступали приверженцами идей Просвещения, прогресса общества, необходимости служения ему. Масоны занимали высокие государственные посты, активно участвовали в правотворческой деятельности. Однако слишком радикальные идеи переустройства государства его никогда не привлекали. Державин официально не был масоном, скорее он им идеологически сочувствовал.

Примечания

1. Вернадский Г.В. Русское масонство в царствование Екатерины II. Пг., 1917.

2. Пыпин А.Н. Русское масонство. XVIII и первая четверть XIX в. Пг., 1916. С. 97, 280.

3. Записки Г.Р. Державина... М., 1860. С. 25—26.

4. Барсков Я.Л. Переписка московских масонов XVIII-го века (1780—1792 гг.). Пг., 1915. С. 261, 316.

5. Андреев А.Р., Захаров В.А., Настенко И.А. История Мальтийского ордена. XI—XX века. М., 1999. С. 10.

6. Аптекман М. Державин и масоны // Гаврила Державин 1743—1816: мат-лы симпоз. по рус. лит-ре и культуре / под ред. Е. Эткинда и С. Ельницкой. Нортфилд, Вермонт, 1995. С. 23—28.

7. Роте Х. «Избрал он совсем особый путь» (Державин с 1744 г. по 1795 гг.) // XVIII век: сборник № 21. СПб., 1999. С. 247—259.