31. Некоторые частные случаи

Рассматривая главные стороны деятельности Державина по Тамбовской губернии, мы не могли останавливаться на некоторых отдельных чертах ее, также заслуживающих внимания. Обращаемся к ним теперь. Они доставят нам еще несколько данных для оценки личности этого человека, в котором было такое удивительное смешение самородных элементов высокого благородства с последствиями недостаточного образования.

Вот, например, случай, доказывающий его человеколюбивое настроение.

В августе 1786 года при выходе из присутствия наместнического правления губернатор увидел на крыльце мальчика лет семи или восьми, с большою железною цепью на шее. Мальчик этот, по имени Матвей Петров, имел оторопелый вид. При осмотре у него на лице и на спине оказались следы побоев. Державин возвратился с ним в присутствие. Оказалось, что это был сын дворового человека поручика Дулова из села Борщовки, что в 15-ти верстах от Тамбова. Накануне, когда мальчик по своей должности пас свиней, случилось, что одна из них убежала на село. За это помещик высек его езжалым кнутом и, надев ему цепь на шею, приковал к стулу, стращая, что еще будет сечь его. Испуганный Матвей, заметив, что цепь была надломана, успел половину ее снять с кольца и прибежал в город искать у начальства защиты, так как помещик часто его сек; он не щадил и других дворовых людей и крестьян своих: привязывая их к колесу, бил кнутьями и палками. Положено было расследовать поведение этого помещика, а мальчика, сняв с него цепь, отправить между тем в приказ общественного призрения на прокормление и излечение, причем штаб-лекарю велено описать бывшие на нем боевые знаки. По указу, посланному на имя уездного предводителя дворянства, собраны были насчет Дулова сведения от соседних дворян. Некоторые отозвались о нем одобрительно, другие показали, что совсем его не знают. Уездный суд заявил, что на него никто не подавал просьб и жалоб, и только в нижний земский суд представлены были в 1784 году однодворческим старостой и помещичьими крестьянами два малолетних мальчика, найденные ими на гумнах в соломе, да в 1786 году комендантом прислан был крестьянский сын в побеге — от причиняемых господином их побоев; эти мальчики отданы были Дулову под расписку, и более просьб на него ни от кого не поступало. Удовольствовавшись этими сведениями, правление определило: взятого на прокормление мальчика отослать к предводителю дворянства и велеть отдать его Дулову, подтвердив, «чтобы он с рабами своими столь жестоким образом не поступал, а имел к оным человеколюбие; если же впредь в таких поступках замечен будет, то с ним поступлено быть имеет по законам». Прибавим побочные, но не лишенные интереса подробности: на содержание мальчика в приказе назначено было по 5 коп. в сутки; всего же издержано 13 руб. 70 коп. Из этого следует, что мальчик просидел в приказе ровно 9 месяцев. В конце мая 1787 года правление определило: взыскать эти деньги с поручика Дулова; последняя же бумага по этому делу, посланная из правления в приказ, была от 14-го июля означенного года, следовательно, на производство всего дела потребовалось не менее 11 месяцев, за что, конечно, нельзя винить одного губернатора, так как задержка произошла главным образом от медленности в собирании справок.

Вот еще одно распоряжение Державина в том же духе: оно состояло в смягчении строгого приговора. Рядовой тамбовского батальона Марк Григорьев, самовольно отлучившись от команды, женился на крепостной девке купца Бородина и обвинялся в сносе вместе с нею разных вещей, что, однако, доказано не было. По произведенному следствию комендант полагал прогнать виновного шпицрутенами два раза сквозь строй пятисот человек. Но Державин, пользуясь предоставленным губернаторам правом решать дела по неважным преступлениям военнослужителей, отвечал на уведомление о том Булдакова, что так как из допроса Григорьева и засвидетельствования его командира подпоручика Зеньковича видно, что этот солдат отлучился из квартиры своей не для какого-либо злого умысла, а чтобы обвенчаться по взаимному согласию с крестьянкой Акулиной, и пробыл в отсутствии в селе Лысые Горы не более 9-ти часов, по возвращении же в Тамбов немедленно явился к начальнику с повинною, то губернатор определил вместо присужденной виновному жестокой кары наказать его телесно при собрании команды и затем оставить при прежней должности.

В противоположность этому случаю следует рассказать другой, свидетельствующий, что Державин в служебных отношениях не всегда руководствовался чувством человеколюбия и, подчиняясь какому-нибудь стороннему влиянию, мог во взыскании за вину поступать с крайнею строгостью. Сохранилось следующее предложение губернатора наместническому правлению от 12-го июня 1786 года:

«Усмотрено, что секретарь Данилов в исправлении своей должности весьма медлителен и неисправен, о чем неоднократно докладывано было мне и от г. советника сего правления Аничкова, а потому и выговоры ему деланы были, но и затем не исправляется. Наместническому правлению предлагаю, не благоволит ли оное приказать его, Данилова, за таковую его неисправность содержать в правлении полмесяца на хлебе и воде, за которым иметь наблюдение стоящему на гауптвахте унтер-офицеру, чтоб он из правления не отлучался и чтоб ничего больше как хлеб и вода ему в пищу даваемы не были».

К сожалению, нельзя отрицать, что Державин, по личным своим отношениям, иногда ошибался в оценке людей и легко становился жертвою лести, обмана или пристрастия. Вот один разительный тому пример: спасений капитан-исправник секунд-майор Рогожин бессовестно грабил крестьян и, собирая подать, вместо одного положенного законом рубля брал с них по десяти; а если кто-нибудь осмеливался не удовлетворить его алчности, то он прибегал к жестоким, едва вероятным истязаниям. Так, когда разоренное им местное начальство села Бокового Майдана отказалось платить налоги в пользу Рогожина, то он над сотским и головою этого села произвел страшную экзекуцию. Вместе с тем он имел обычай, утоливши в каком-нибудь селе свое мщение за противодействие его жадности, требовать от крестьян письменного себе одобрения, в чем, конечно, ему не смели отказывать. В селе Майдане проживал приказчик полковника Мельгунова, Ульяновский. «Это был человек замечательно развитый для своей среды и своего времени», — говорит г. Дубасов, которому мы обязаны сведением о настоящем случае. В 1787 г., во время неурожая, Ульяновский на свой счет скупал хлеб и по дешевым ценам раздавал его бедному деревенскому люду. Узнав подвиги Рогожина, он написал о них губернатору и другим тамбовским властям. Внезапно в село Майдан нагрянул весь спасений нижний земский суд и, настращав собранных им сельских стариков, заставил их единогласно одобрить все действия своего председателя, капитан-исправника. Ульяновский же был обвинен Рогожиным в том, что держал у себя в работниках беспаспортных, что брал у майданских крестьян казенную землю и обрабатывал ее посредством этих самых крестьян как бы в отплату за то, что давал им взаймы деньги, а они от того терпели разоренье и не могли платить государственных податей. Все это по произведенному дознанию оказалось чистою ложью. Кроме того, следователи обнаружили, что у Рогожина были с Ульяновским личные неприятности, причем первый являлся в самом невыгодном свете. Однажды капитан-исправник послал полицейских солдат наловить рыбы в пруде Ульяновского; когда же тот воспротивился насилию, то ему было объявлено: «велено тебя в воду посадить, если не дашь рыбы», — и он должен был уступить.

Во время судебного разбирательства по клевете на Ульяновского в Спасск приехал Державин. Здесь, по наущению Рогожина, губернатора уже поджидала депутация из села Бокового Майдана. Восемь стариков подали ему просьбу на Ульяновского, выхваляя Рогожина как примерного начальника. Но и противная сторона не дремала. Отставной сержант Кардамин принес Гудовичу жалобу, в которой было изложено следующее. Раз Кардамин, по обязанности питейного поверенного, конфисковал бочку корчемного вина, которую везли к приятелю Рогожина Самгину, и для заявления об этом отправился к Рогожину же, как начальнику уезда. Там встретился он с Самгиным, который, увидев его, закричал: «Я застрелю тебя из ружья 25-ю пулями», а сам Рогожин прямо набросился на Кардамина и ударил его по лицу. Кардамин просил исправника засвидетельствовать угрозу Самгина, но тот отвечал новыми побоями, приговаривая: «Вот тебе свидетельство», — а потом отослал его в холодную.

Гудович решился поступить с Рогожиным по всей строгости законов и отправить его в уголовную палату под суд. Но за подсудимого вступился Державин, и Рогожин поплатился одною отставкой, да и то уже при следующем губернаторе Звереве. Г. Дубасов замечает при этом, что Державин принял сторону виновного «по неизвестной причине». Нам причина эта очень ясна: Державин, по свойственному ему легковерию и простодушию, был введен в заблуждение не только приверженцами Рогожина, но и теми одобрительными свидетельствами, которые этот капитан-исправник, как мы видели, не раз вымогал у крестьян.

Но что Державин непритворно стремился к добру и справедливости, тому мы имеем много доказательств. Между прочим на это указывают некоторые до сих пор живущие в Тамбовской губернии предания. Еще лет двадцать тому назад в Липецке помнили, как он, приехав в этот город, ласково обращался с жителями и брал сторону бедных против богатых. Останавливался он там у городничего Петра Тимофеевича Бурцева, умершего в январе 1826 года, 115-ти лет от роду, отцом двадцати четырех детей. Из них в свое время известен был гусарский офицер Алексей Петрович, отчаянный гуляка и головорез, к которому Денис Давыдов написал послание:

Бурцов, ёра, забияка,
Собутыльник дорогой...

Сохранился журнал «бытности в Липецке его превосходительства», из которого видно, что Державин, приехав туда 15 декабря 1786 г., осматривал там заводы и присутственные места. При освидетельствовании уполномоченными чинами (в числе которых был и Бурцев) за два дня до того денежной казны было замечено, что как скоро отворили двери в кладовую, то присяжные Баранов и Карпов вместе с уездным казначеем Сальковым бросились к сундуку, и так как он не был замкнут, то они вложили в него тысячу рублей ассигнациями. Оба присяжные сознались в том, а по приезде губернатора Сальков повинился, что он прежде взял помянутую тысячу из сундука для своих надобностей; по случаю же предстоявшей ревизии казначейства отдал эту сумму присяжным, с тем чтобы они непременно положили ее в сундук.

Имело ли это дело какие-нибудь последствия, из документов не видно. При осмотре городового магистрата в бумагах его также найден беспорядок.

Вот еще местное предание о Державине. Помещица Липецкого уезда, вдова Редькина, разбитая параличом, имела тяжбу по полученному от отца наследству. Дело тянулось очень долго и кончено было в пользу ее противника. Тогда она отправилась в Тамбов просить губернатора о пересмотре этого дела, но сторонники выигравшего процесс долго не допускали ее до Державина. Наконец она приказала подвезти себя в ручной тележке к окну губернаторского дома и оставалась там до тех пор, пока не увидела Державина. Объяснившись сперва на словах, она подала ему жалобу на неправильное решение; губернатор потребовал к себе все дело, внимательно прочитал его сам и дал ему другой оборот в пользу Редькиной, которая умерла в глубокой старости в 90-х годах прошлого столетия.

Между частными случаями губернаторства Державина в Тамбове нельзя не упомянуть также о полученном им безыменном доносе на подчиненных ему представителей власти. 25-го января 1788 года он предъявил в наместническом правлении письмо, поднятое в его сенях и запечатанное в конверте с надписью: «Его благородию Александру Яковлевичу» (Бастидону, шурину Державина). По распечатывании оказалось, что оно было прислано из Козлова и обличало происходившие в наместничестве злоупотребления разных должностных лиц и беспорядки в производстве дед. Автор выражался почтительно и в конце письма обещал принести со временем извинение в причиняемом беспокойстве. Жалобы были направлены против помощника полиции, частных смотрителей, секретаря и церковников. Вот, напр., что говорилось о первом из означенных лиц: «Не доволен грабежом помощник полиции, сокровища которого во весь свой век служа не удавалось столько получить, как бывши здесь в Тамбове на ста рублях, коим жалованьем и в продовольствии семейства пищею, исключая имеющихся лошадей и содержания оных фуражом, а равно чрезвычайным ныне одеянием хорошего платья и содержания своего отличного и против тех, кои больше 500 рублей получают и жалованья, содержать бы себя было нечем, как ныне всегда пиво и с прочими напитки бутылки не перемежаются» и проч. По существовавшему в то время закону, подлинное письмо, очевидно написанное полуграмотным человеком, было сожжено на городской площади руками палача.