6. Поступление в гимназию. Первый ее директор

Появление гимназии на родине Державина не могло не изменить планов Феклы Андреевны насчет воспитания сыновей. Она, конечно, обрадовалась возможности избежать разлуки с ними и тотчас же решилась отдать их в новое заведение. Директором его был назначен один из состоявших при Московском университете трех асессоров, т. е. чиновников, определенных при его правлении для исполнения разных поручений. Это был известный по своей авторской и переводческой деятельности Михаил Иванович Веревкин. По прибытии в Казань он поспешил нанять один из предложенных ему для помещения училища домов, именно каменный дом генерал-майора Кольцова, с платою по 180 руб. в год. Открытие гимназии последовало 21-го января 1759 года. В семь часов утра собрались в дом ее как немногие уже прибывшие на место гимназические члены, так и принятые до тех пор ученики, всего четырнадцать мальчиков, в числе которых находились и братья Державины. Остальные были дворянские же дети. Вот имена отцов их: майор Тютчев, отдавший в гимназию также двух сыновей, заводчик Глазов, подполковник Харитон Сумароков, асессор Левашев, вахмистр Дурнев, майор Бутлеров, капитан Аристов, подпоручик Елагин, подпоручик Могутов, капрал Глазов и капитан Репьев. Это большею частью фамилии и теперь известные в Казани. Мальчики явились сперва в губернскую канцелярию, а оттуда отправлены были в гимназию. По прочтении указа об ее учреждении отслужен был молебен за здравие императрицы, а в заключение акта всем преподавателям и ученикам розданы выписки из гимназического регламента. Но так как еще не все поступавшие в заведение были налицо, то занятия отложены на три дня и ученики распущены по домам. В тот же день Веревкин отправил к куратору рапорт о принятии им над гимназиями «команды» и открытии их. Характеристический конец рапорта показывает нам, что составляло главную заботу директора и чем он надеялся всего более угодить Шувалову. Веревкин тут напоминает, «в каком предпочтении все отдающие детей своих в гимназии содержат французский язык, и для того, — доносит он, — гимназии приняли за сто рублев учителя первых начал французского и немецкого языков (в чем состоит наиглавнейшая теперь надобность) француза Дефоржа, свидетельствованного в знании своем в Императорском Московском университете и снабденного оттуда одобрительным аттестатом...» 25-го января, в понедельник, начались уроки. Учеников было всего тридцать; но число их быстро возрастало, так что около времени летних вакаций оно дошло уже до девяноста пяти. Долго являлись почти исключительно дворянские дети; не прежде мая месяца можно было открыть классы и в «разночинской гимназии». Так образовалась эта педагогическая колония Московского университета, который, насколько позволяло ему собственное мало обеспеченное положение, долгое время делился с нею и умственными, и материальными средствами.

Посмотрим теперь, каков был первый директор новой гимназии. При избрании Веревкина в эту должность из асессоров университета (что могло быть отчасти следствием столкновений его с сослуживцами) ему было всего двадцать шесть лет. Воспитанный в Сухопутном кадетском корпусе, он считался весьма образованным для своего времени человеком, был умен, остер, отличался необыкновенным трудолюбием и уже обращал на себя внимание как литератор. Владея французским языком, он был ловок в обществе и говорил красно; умел при случае бросить пыль в глаза и подать товар лицом; но ему недоставало основательности и твердых нравственных начал. Однако исполнением своих педагогических обязанностей Веревкин вполне оправдал свой выбор: он неутомимо заботился об успехах молодежи, приискивал годных учителей и хлопотал о приобретении учебных пособий, а это было тогда нелегко, особенно в Казани. Надо было, напр., беспрестанно просить университет о присылке немецких и французских азбук и грамматик: более 30-ти учеников должны были довольствоваться шестью экземплярами немецкой азбуки. Веревкин уже завел было учительские «конвенты», но университетские власти, которым посылались протоколы этих собраний, вероятно, усмотрели в них опасное начало самоуправления и запретили их под предлогом, что они не могут быть допускаемы без разрешения куратора. Понимая уже значение, какое могла иметь Казань для изучения восточных языков, Веревкин позднее предлагал завести при гимназии класс татарского языка: «со временем, — писал он, — могут на оном отыскиваемы быть многие манускрипты; правдоподобно, что оные подадут некоторый, может быть и немалый, свет в русской истории». Прибавим, что Веревкин простирал свои заботы об образовании края даже за пределы гимназии: он просил университет выслать двадцать экземпляров «Московских ведомостей» для распространения в местном обществе, но эти старания оказались преждевременными: из доставленных десяти экземпляров после долгого времени разошлось только четыре.

Естественно, что в молодом обществе особенно дорожат внешним лоском образования, развязностью в обращении, практическим навыком в иностранных языках. Все это высоко ценилось и самим Шуваловым, и людьми, от него зависевшими. Об этом заботились всюду, начиная от двора и до провинциальной гимназии. Веревкин старался возбудить в своих гимназистах любовь к легкому чтению, заставлял их выучивать наизусть сочиняемые преподавателями на разных языках речи, представлять трагедии Сумарокова, танцевать и фехтовать, чтобы было чем на публичных экзаменах удивлять казанское общество. Понятно, что талантливый мальчик, слыша беспрестанно о славе Фенелона и Мольера, Ломоносова и Сумарокова мог еще на школьной скамье пристраститься к поэзии и к авторству. Но при недостатке хороших образцов и разумных руководителей даже в родном языке неизбежна была тяжкая, многолетняя борьба с трудностями еще не созданной формы, чтобы выбраться на путь самостоятельного творчества. Одну выгодную сторону имело это не требовавшее больших напряжений образование, которое, хотя и в несколько усиленной мере, долгое время еще господствовало в русских учебных заведениях: оно, по крайней мере некоторым любознательным юношам, оставляло много досуга для самодеятельности, поощряло их к свободным занятиям и тем самым служило к развитию их дарований. Этим отчасти объясняется, как из среды первоначальных питомцев скудной учебными средствами гимназии мог явиться писатель, который, несмотря на самые неблагоприятные обстоятельства, успел своим оригинальным талантом приобрести всесветную известность. Не надо забывать, что Веревкин сам принадлежал к пишущей братии; это могло способствовать к развитию в Державине охоты сделаться автором.