7. Член Российской академии

Было уже показано, что план основания Российской академии был только дальнейшим развитием той же мысли, которая породила «Собеседник», — желания содействовать успехам языка и литературы. Может быть, самая полемика, возникшая в «Собеседнике» вследствие замечаний Любослова о языке сотрудников, а также печатавшиеся в нем Фонвизиным сословы (синонимы) окончательно убедили издательницу в необходимости грамматики и словаря, а средством создать их и в то же время оживить литературу образцами сочинений представилась Дашковой особая академия вроде французской.

При самом учреждении Российской академии в 1783 году Державин, уже знаменитый поэт, включен был в число тех 34 лиц, которые в первом же заседании, 21-го октября, были избраны в члены. В списке их он стоит 19-ым и назван: «первой экспедиции государственных доходов член, статский советник». Сначала, после председательницы, идут высшие духовные чины, потом гражданские сановники, а за ними писатели; Державин помещен после Фонвизина и Н.В. Леонтьева (баснописца), перед Барсовым и Н.А. Львовым. Выше всех их, по своему положению в службе, между П.В. Бакуниным и П.И. Турчаниновым, поставлен Херасков. В протоколах Российской академии за первое время ее существования мы несколько раз встречаем, в числе присутствующих, имя Державина. Известно, что уже через месяц после своего открытия, академия приступила к составлению русского словаря. Чтобы правильнее вести это дело, академики составили из себя три отдела: грамматикальный для грамматических пояснений; объяснительный, который принял на себя определение слов, и издательный, долженствовавший заботиться вообще о распоряжениях по изданию. К последнему отделу причислен был и Державин. Потом, при распределении между членами собирания слов и расположения их в азбучном порядке, ему поручена была буква Т, и он исполнил эту работу с удивительною скоростью: уже в заседании 16-го декабря того же года академии сообщены были собранные им слова.

Черновой список их, писанный собственною его рукой, сохранился между его бумагами в особой тетради. Всех слов тут 1198, — гораздо более, нежели сколько впоследствии действительно включено в академический словарь на ту же букву. Это объясняется тем, что Державин записывал между прочим и собственные имена народов, которые в словарь не приняты, также областные слова и заимствованные из иностранных языков, допущенные академиею с большими ограничениями; кроме того, он отмечал некоторые слова в двоякой форме, напр., тот и тем, трудить и тружу, тратить и трачу. Вообще он понимал задачу словаря шире, нежели академия, и более держался правил Болтина, изложенных в его «примечаниях», которые были разосланы членам вместе с программою, или «начертанием для составления толкового словаря словено-российского языка». На полях экземпляра программы, доставленного Державину, есть несколько заметок его руки, заслуживающих внимания. Так в начертании было между прочим определено: «Провинциальные, неизвестные в столицах речения не должны иметь в словаре места». Против этого Державин заметил: «Кажется, и провинциальные слова, которые имеют выговор хороший (не противны слуху, сказали бы мы нынче) и выражение смысла точное, не мешают». Руководствуясь этим взглядом, он действительно занес в свой список некоторые провинциализмы, напр., слышанное им по средней Волге слово тоурить (напрягать, пялить), которое и употребил потом в первой редакции своей оды «На приобретение Крыма». Против правила о грамматических обозначениях имен поэт приписал: «Мужеское или женское имя, например: степень какого роду?» В программе, далее, было правило: «Нужно упомянуть, что в словено-российском языке есть слова совершенно между собою в знаменовании сходствующие, но в разных слогах употребляются, напр., чело, лоб; око, глаз; щека, ланита». Державин с замечательным для того времени пониманием возразил: «Сие суть не сословы, а слова двух языков».

Вместе с помянутым «начертанием» академикам разослано было особое наставление — «способ, коим работа толкового словаря скорее и удобнее производиться может». Из этого наставления видно, что главные труды по изготовлению словаря возлагались на пятнадцать академиков, причем, однако, и остальные приглашались к участию. Тут же указаны материалы, именно прежние лексикальные пособия, частью печатные, частью рукописные, и в числе последних «труд покойного Тауберта и словарь Кондратовича». — «Собрание сих материалов, — сказано далее, — должно быть разделено поровну на 15 частей и отдано по одной части на каждого из помянутых 15 особ для выписывания из сих материалов всех слов и речений по алфавиту аналогическим порядком». Таким образом, нам становится понятно, почему при многих словах в списке Державина мы находим ссылки то на словарь Тауберта, то на словарь Кондратовича. Шлёцер, пользовавшийся рукописью последнего при изучении русского языка, оставил нам любопытное описание ее: при формате in-folio она состояла из 781 листа, так что представляла кипу вышиною в аршин; слова были расположены в ней по производству с латинским переводом и написаны неимоверно разгонисто, отчего и происходил ее безобразный объем. Державин, как видно из его тетради, ограничился исключительно составлением списка слов (на букву Т). Труд пополнения их определениями смысла каждого и грамматическими обозначениями был не по нем. Ему недоставало на это не только нужных познаний и терпения, но и досуга при тогдашних обстоятельствах его жизни.

В рукописях Державина есть еще свидетельство его участия в занятиях Российской академии. В 1784 году в ней возник вопрос: писать ли з или с в предлогах из, воз, раз и т. п., когда они употребляются слитно с другими словами перед известными буквами. Члены приглашены были сообщить письменно свои мнения по этому спорному предмету. Уцелевшая черновая записка о том Державина начинается так: «Кажется мне, при всех этих предлогах надлежит держаться правописания церковного, потому что оно от коренного словенского языка происходит и что, отдалялся от него, вводят новизны, без коих обойтися можно». Далее он рассматривает образование и произношение звуков, причем, конечно, впадает в ошибки и недоразумения, которые были неизбежны при общем в то время состоянии языкознания, а тем более при совершенно недостаточной в этом деле подготовке Державина.