3. Оренбургская школа

Из приведенного паспорта, помеченного в Оренбурге 1752 годом, можно заключить, что Роман Николаевич поселился на время в названном городе, только что перенесенном на новое место, т. е. несколько ниже прежнего по течению Яика. Тамошним краем управлял тогда столь памятный в его летописях первый оренбургский губернатор Иван Иванович Неплюев, бывший при Петре Великом резидентом в Константинополе, а позднее, короткое время, малороссийским губернатором. В начале царствования Елизаветы Петровны, в 1742 году, он был назначен командиром учрежденной при Анне Иоанновне оренбургской экспедиции. Неплюев прежде всего перевел Оренбург на удобнейшее место и, с целью иметь более рук для построек, исходатайствовал, чтобы в этот город, вместо Сибири, ссылаемы были преступники из купцов и мастеровых. Таким-то образом попал туда, между прочими, приговоренный к каторжной работе немец Иосиф Розе. С обычною сметливостью заезжего иностранца он сумел извлечь выгоду из своего положения и завел в Оренбурге школу для мальчиков и девочек. При скудости тогдашних средств к образованию во всей России, а тем более в таком отдаленном краю, естественно было, что местное дворянство стало охотно отдавать в эту школу своих детей. В числе других помещен был к Розе и будущий наш лирик. Судя по портрету этого педагога, переданному нам в немногих чертах Державиным, это был не только достойный земляк фонвизинова Вральмана, попавшего в наставники из кучеров, но еще и такой образец, с которого копия далеко оставила бы за собой Адама Адамовича. Он был развратен и жесток, изобретал для своих учеников мучительные, а подчас даже и неблагопристойные наказания, и вместе с тем был круглый невежда: обязываясь преподавать немецкий язык, он сам не знал его грамматически и заставлял своих учеников только затверживать и переписывать вокабулы, который писал для них красивым почерком. Очень жаль, что Державин, в своих записках вообще не щедрый на бытовые подробности, не захотел обстоятельнее описать нам подвиги Розе. Иначе мы, может статься, получили бы для биографии нашего поэта такую же яркую страницу, какую дал нам майор Данилов в рассказе о своем учителе пономаре, действовавшем на педагогическом поприще лет за тридцать до Розе. Сходство в приемах иностранных наставников с нашими в ту эпоху не должно удивлять нас: тогда и в самой Германии воспитание было еще на очень низкой степени развития; там еще около середины 18-го столетия обучение детей в провинции часто было в руках ремесленников, и для возбуждения прилежания усердно прибегали к розгам. К разряду таких иностранных педагогов принадлежал и Розе. О множестве их в тогдашнем русском обществе, и не в одной провинции, мы имеем даже официальные свидетельства. Так в представлении Шувалова об учреждении Московского университета между побудительными причинами к его основанию прямо означено то обстоятельство, что помещики, по своей необразованности или по необходимости, принимали к себе в дом таких учителей, которые всю свою жизнь были лакеями, парикмахерами или занимались другими подобными ремеслами.

Немецкий язык, бывший почти единственным предметом обучения в школе Розе, считался тогда такою же принадлежностью образованного человека, как позднее французский. Это началось со времен Петра Великого, когда выгоды службы и занятия по другим отраслям деятельности привлекали в Россию толпы немцев, находивших себе здесь и хлеб, и почести. В царствование Анны Иоанновны их значение у нас еще усилилось. При дворе Елизаветы, во время детства Державина, стал господствовать уже язык французский, но на отдаленную провинцию такое нововведение еще не могло распространиться. Впрочем, появлению иностранного наставника вдали от столицы во всяком случае не могли не радоваться местные дворяне. Итак, рожденный на границах Азии, маленький потомок татарского мурзы случайно приобретает в Оренбурге, т. е. еще далее от Европы, важное орудие для дальнейшего образования. Пробыв у Розе года два или три, Державин, как сам он свидетельствует, умел уже читать, писать и говорить по-немецки. Возможность узнать в подлиннике труды Геллерта, Гагедорна, Галлера, Клейста, Гердера, Клопштока не могла не иметь великого значения для русского литературного таланта. Это первое умственное завоевание было тем драгоценнее для Державина, что он впоследствии не настолько ознакомился с языками латинским и французским, чтобы свободно читать писанные на них книги; древние писатели навсегда остались ему доступны только в немецких и русских переводах.

Другим приобретением Державина в оренбургской школе был твердый, красивый почерк, который ему сообщил Розе как отличный каллиграф, а оттуда и успехи мальчика в рисовании пером. Не любя оставаться без дела, он рано пристрастился к этому занятию. Лубочные картинки, купленные у ходебщиков, были тогда единственными его оригиналами: в промежутках между уроками и по вечерам он только и делал, что срисовывал разных богатырей, раскрашивая их чернилами и охрой; все стены его каморки были обиты и оклеены этими первыми опытами художника-самоучки. Таким-то образом уже в детстве его начала проявляться та неутомимая деятельность, которая навсегда и осталась отличительною чертою Державина.