6. Возвращение в Петербург. Производство в прапорщики

В марте 1770 г., когда в Москве уже начиналась моровая язва, Державин окончательно собрался в Петербург. Заняв 50 руб. у приятеля своей матери, он опрометью бросился в сани и поскакал. В Твери его чуть было не удержал один из прежних друзей его, но он, поплатись всеми остальными своими деньгами, успел-таки наконец выбраться оттуда. Ехавший из Астрахани садовый ученик, который вез ко двору виноградные лозы, ссудил его 50 р., но и эти деньги он в новгородском трактире проиграл почти все: у него оставалось едва столько, сколько нужно было на проезд, да крестовик, полученный от матери, который он сохранил до конца жизни. Подъезжая к Петербургу, он наткнулся в Тосне на карантинную заставу, где ему объявили, что надо будет просидеть здесь две недели. Это показалось нетерпеливому сержанту целым веком, да и чем было ему жить столько времени? Она стал упрашивать карантинного начальника не задерживать его, представляя, что у него, как у человека небогатого, почти нет и платья, которое бы нужно было окуривать и проветривать. Ему указали на бывший при нем сундук с бумагами, большую часть которых составляли его юношеские опыты в стихотворстве, накопившиеся в течение многих лет, начиная со времени его воспитания в Казанской гимназии. Чтобы уничтожить это препятствие, Державин не задумываясь употребил самое простое средство: в присутствии караульных сжег сундук со всем, что в нем было. Мы увидим, однако, впоследствии, что не все ранние опыты его были таким образом уничтожены.

Возвратясь в Петербург, Державин застал своего брата Андрея уже капралом, но больным в чахотке, почему и отправил его в Казань; там бедный молодой человек, несмотря на нежные попечения матери, прожил только до осени и умер 25 лет от роду. Издержав в дороге последние свои деньги (кроме заветного рубля), Державин принужден был занять 80 р. у своего сослуживца, земляка и старого товарища по гимназии, Киселева. На эту сумму выиграл он еще сотни две рублей у подпоручика Протасова, с которым сблизился в Москве и который впоследствии был кавалером при великом князе Александре Павловиче. Державин в это время часто виделся с этим офицером; они составляли кружок с Петром Васильевичем Неклюдовым и Александром Васильевичем Толстым, капитаном 10-й роты, в которой тогда находился и Державин. Последний часто оказывал им услуги пером своим: он писал для них то деловые бумаги, то письма, между прочим и любовные для Неклюдова. Сверх того он им угождал и искусством своим срисовывать пером гравюры лучших художников. К этому-то времени, вероятно, относится и копия, сделанная Державиным с гравированного портрета Елизаветы Петровны, работа, которую Дмитриев, едва ли верно, относит к гимназическим годам поэта. По словам Державина, «честные и почтенные люди» очень полюбили его и, кажется, имели на него хорошее влияние. Они же вскоре помогли ему получить первый офицерский чин. Вот как это было.

В 1771 г. Державин переведен был в 16-ую роту и сделан фельдфебелем. Эту должность исполнял он так усердно и исправно, что когда назначено было идти в лагерь под Красный Кабачок, то капитан роты Корсаков, вовсе не зная службы, как и большая часть тогдашних офицеров, возложил всю свою надежду на Державина. Но так как и он еще не был знаком с порядком вступления в лагерь, а между тем не хотел ударить лицом в грязь, то и стал учиться у солдат, недавно переведенных в гвардию из армейских полков: каждый день, вставая на заре, он собирал роту и, расставив колья, назначал лагерные улицы и входы и вводил в них людей. Во время лагеря Державин снискал в такой степени доверие всех офицеров и унтер-офицеров, что они избрали его в хозяева и поручили ему общую свою кассу. К новому году собрание ротных командиров и прочих офицеров (которое в то время подавало мнение о производствах из унтер-офицеров) нашло фельдфебеля достойным повышения в прапорщики. Но этому старался помешать полковой адъютант Желтухин (впоследствии вятский губернатор), который хотел дать ход своему брату и легко мог успеть в том, пользуясь большим влиянием на майора Маслова. Желтухин стал гнать Державина, чтобы представить его неисправным, и однажды поставил его под ружье за то, что он пришел за приказом минутою позже приезда адъютанта на полковой двор. По наговорам Желтухина майор, действительно, решил: Державина, за бедностью, в офицеры гвардии не производить, а выпустить в армейские офицеры. Но названные выше Неклюдов, Протасов и Толстой объявили положительно, что если Державин «не аттестуется», то они никого другого аттестовать не могут. Это подействовало:

1-го января 1772 г. он произведен в прапорщики той же 16-ой роты, в которой служил фельдфебелем. Таким образом, двадцати восьми лет от роду Державин наконец офицер! «Бедность, — говорит он, — была в самом деле великим препятствием носить звание гвардейского офицера с приличием: особливо так как тогда более, даже нежели ныне, блеск богатства и знатность предпочитались скромным достоинствам и ревности к службе». К счастью, он мог получить из полка в ссуду, с вычетом из жалованья, сукно, позумент и другие вещи. Продав сержантский мундир и заняв небольшую сумму, он купил английские сапоги и старенькую карету, последнюю в долг, и таким образом кое-как обзавелся всем нужным. Мы видим из этого, как тогда действительно распространена была роскошь между гвардейскою молодежью, а это указывает на общую в то время черту нравов русского дворянства: только что произведенному офицеру понадобилась карета. Жил он тогда на Литейной (где были и Преображенские казармы) «в маленьких деревянных покойниках, хотя бедно, однако ж порядочно, устраняясь от всякого развратного сообщества». Замечательна причина, которою он объясняет последнее обстоятельство: «ибо, — прибавляет он, — имел любовную связь с одною хороших нравов и благородного поведения дамою. Как был очень к ней привязан, а она не отпускала меня от себя уклоняться в дурное знакомство, то и исправил я помалу свое поведение». Не менее характерно и его замечание, что он в это время играл в карты уже не по страсти, а благоразумно и умеренно — «по необходимости, для прожитку». Самым коротким из тогдашних приятелей его, между офицерами, был поручик Алексей Николаевич Маслов, человек довольно умный и начитанный, особливо во французской литературе, но вместе с тем ветреный и беспутный: за дружбу с ним Державин впоследствии дорого поплатился, неосторожно поручившись за него по банковому долгу в значительной сумме. Из-за этого он не раз попадал в большие затруднения. Кончилось, однако, тем, что он, впоследствии заплатив за Маслова в банк более 7000 р., выиграл дело против отца его, неправильно заложившего сыновнее имение, и купил с публичного торга из этого имения 300 душ в Рязанской губернии.