|
|
Глава 8. «Жизнь есть небес мгновенный дар...» (Имена поэтов неотделимы от истории России)Средь звезд не превращусь я в прах... Г.Р. Державин Антиномии Г.Р. Державина. Поэт считался верным приверженцем классицизма, с почтением отзывался о М.В. Ломоносове и А.П. Сумарокове (1717—1777). В четверостишье «К портрету Михайла Васильевича Ломоносова» Гаврила Романович ухитрился упомянуть еще трех выдающихся деятелей прошлого1, которым следовал поэт:
Однако Г.Р. Державин, а не кто-то другой создал бесценные формы од, которые могут восприниматься и как элегии /14/. И, возможно, лучшая из них — «На смерть князя Мещерского». Здесь грустные размышления о жизни и смерти, о тщетности тщеславных устремлений ввиду неотвратимого конца. Только природа может предложить утешение герою и читателю элегии. Князь Мещерский — богач, обычный прожигатель жизни, не сделавший ничего особенного для других, но и не навредивший никому. Воспевать его не за что... Но он человек, и его кончина, как и всякого другого, наводит на определенные размышления. Вся ода-элегия построена на антиномиях — противоречиях, убедительных и непримиримых, которые можно рассматривать не только как вполне самостоятельные мысли, но и развивать, брать их в качестве эпиграфа к другим (своим) произведениям:
Из поэзии «старика» Г.Р. Державина молодой и уже не совсем молодой Александр Сергеевич черпать не забывал. И антиномии его использовал:
— в «Дубровском», без ссылки на автора. Она в примечаниях изданий дана, по-видимому, редакторами. До изучения творчества Гаврилы Романыча я думал, что это пушкинская строка, и безуспешно искал ее в его лирике. Затем перестал удивляться, как бы помягче сказать, забывчивости «светила». Такой «забывчивостью» страдали В.А. Жуковский, И.А. Крылов и некоторые другие. Не у них ли «набрался» наш «первый» поэт? У М.Ю. Лермонтова отсутствовала данная болезнь. Он был безупречно честен и страдал, когда видел сей порок у других... Теперь опять о трагически печальном. На мой дилетантский взгляд, упомянутую совершенно изумительную по силе выражения державинскую строку следует приводить с тремя последующими в единой строфе, чтобы не исказить мысль автора:
И вот почему это стоит делать. Во-первых, не рассматриваемая строка, а строфа в целом представляет реалии в контексте с темой оды: смерть любителя «вкушать» князя Мещерского. Во-вторых, в связи уже с рассматриваемой нами тут темой данная строфа как никакая иная представляет реалии гибели другого человека, несравнимого по значимости деяний для всего человечества. Гениальный поэт М.Ю. Лермонтов был преступно убит мнимыми друзьями далеко на периферии России. И гроб с его телом был также водружен на стол, но в домишке под соломенной крышей на окраине Пятигорска. На тот стол, за которым он их кормил и поил на деньги своей бабушки, хлебосольной тарханской помещицы Е.Л. Арсеньевой-Столыпиной (1773—1845). А это уже наша национальная трагедия, не получившая до сих пор должной оценки, как не получили даже посмертного порицания мерзавцы во главе с Н.П. Романовым (1796—1855), убившие поэта. А.С. Пушкин использовал державинскую строку как эпиграф к одной из глав надуманного сочинения, а М.Ю. Лермонтов странно реализовал державинскую строфу как эпилог своей короткой и трагической жизни. И после этого докажите, что нет странной связи в судьбах творцов. Перестал Михаил Юрьевич руководствоваться программным произведением Гаврилы Романыча «Бог». Лучшую из его «Молитв» Создателю, со ссылкой на Г.Р. Державина, он написать не успел. Не дали ему мертвые души этого сделать... Не берусь судить, прав ли старик поэт, написавший в конце блестящей оды-элегии:
Возможно, в отношении смерти сибарита Мещерского он прав, но в отношении молодого поэта, как, впрочем, и самого себя, — нет!.. С таким смириться не могу. В.И. Гусев о Г.Р. Державине. Владимир Иванович — уважаемый мной патрон. Учиться у него настоящему литературному русскому языку одно удовольствие, хотя и большой труд. У него учатся тысячи молодых людей в Литературном институте, имеются аспиранты, соискатели кандидатских и докторских степеней по одной из самых интересных наук — филологии. В.И. Гусев всегда на острие проблем. В институте он заведует кафедрой теории литературы. Да что там говорить, его учениками фактически в той или иной степени являются ныне около трех тысяч литераторов, молодых и не очень, которым уже далеко за семьдесят. И большинство из них не дают спокойно жить председателю МГО СП России, постоянно отираясь в его не очень просторном кабинете на Б. Никитской, 50/5. Хорошо, что приходят не все сразу, а так голов по 30—50 во второй половине каждого рабочего дня. Владимир Иванович с юношеских лет человек чрезвычайно работоспособный и очень аккуратный. Его «Дневники» (малые, но толстенькие блокноты одного формата), вероятно, хранятся в нескольких шкафах (или сундуках). Думаю, они поразят каждого. Он публикует их без доработки в журналах, газетах и отдельными книгами /40—43/. Их нужно не просто читать, их нужно изучат!,, раздумывать над сжатым содержанием каждой его мысли, иногда в несколько слов... Я не выдерживаю даже такого вдумчивого изучения и начинаю выписывать. Рождается некий конспект, плюс свои мысли. Такое исследование вокруг творчества мастера дает очень многое. Примерно то же о его дневниках высказал наш лучший поэт Л.К. Котюков, который обитает в легендарной опоэтизированной не только нами комнате № 30, где порой можно услышать не только стихи!.. Но, слава богу, — коридор длинный, двери плотно прикрываются, и крики самолюбивых поэтов доносятся оттуда не очень часто. А тихий голос Льва Константиновича, терпеливо успокаивающего оных, вовсе не слышен... Недавно малым тиражом вышла книга о В.И. Гусеве «Координаты» /44/ о 222 страницах, львиную долю которых занимает перечень трудов Владимира Ивановича и фотографии из его интересной, насыщенной событиями жизни. Лишь малая часть в начале книги — «Хронологическая канва», т. е. сжатая автобиография, написанная мастерски большим художником слова! Всего 56 страниц, но каких! Тот, кому посчастливится ознакомиться с книгой мастера, будет безмерно счастлив! Другая книга, на которую нужно обратить внимание, называется «Рождение стиля» /15/. Это, вероятно, несколько обработанная и предназначенная для читателей, а не только для специалистов, докторская диссертация Владимира Ивановича. И тут касающиеся нашей проблематики два раздела — «Мощь и трагедия «старика»-предтечи», с которого начинается книга (о Г.Р. Державине), и «Композиция тайны» — с. 67 (о М.Ю. Лермонтове). Не сомневаюсь, вы теперь эту книгу найдете и эти разделы прочтете. Но для особо занятых, несмотря ни на что любящих означенных поэтов, сделаю на свой риск несколько выжимок. Далее слова, выделения и многоточия В.И. Гусева. 1. Что же такое, однако же, сам Державин? Что за явление, «что за притча»?.. XVIII век... Ну что там — XVIII век... Гигант Ломоносов... Радищев, Крылов, Новиков, Фонвизин... Дмитриев... Да, да... Уж совсем плоско, как в театре теней, — Сумароков, Хемницер, Капнист... Что же Державин? Почему при его имени нам «снится» нечто неимоверно живое и мощное? Нечто как бы озаренное киноварью и латунным блеском? В чем дело? Нет ли тут ложного света, бреда и миража? Нет. Державин был рожден гениальным поэтом. Но XVIII век... О, XVIII век. Тут запутаешься в «системе стыков, контрастов»... Век вельмож и баснословных побед; век мощи новой, петровской России, век грозного Пугачева, век царских богатств природы и новых поместий; век фанфар и величия, звуков меди. Все это чувствовал, сердцем знал именитый «старик» Державин... 2. Державин родился гением; грозным заревом из оранжевого и синего клубится его высокий дар... Державин родился гением; родился — Пушкиным — хотя и иным по складу, чем был сам Пушкин: более грозным; более шекспировским, что ли. Державин родился гением... Пушкин гармоничней, Державин стихийнее... Язык был не готов. Культура была не готова. Дух народа был не готов. Жизнь народа не готова была. А с этими вещами уж ничего не сделаешь. Природе некуда спешить. Культуре спешить некуда; у нее свой календарь и своя погода, свои времена для зимы и лета; как ни суетятся отдельные люди, у нее всему — свое время. Державин, как сын глубинного народа, понимал и чувствовал это... Державин — напор и багровых и «темных» сил; недаром кто-то сравнил его с Гоголем; соответственно, в нем, в Державине, есть такое, есть нечто, чего не находим в Пушкине... 3. Лучшее, высшее у Державина — это «На смерть князя Мещерского», «Бог», «Фелица», «Властителям и судиям», «Евгению. Жизнь званская»... Во всем этом, как и в лучших строках «Водопада», «Снегиря», «Видения мурзы» и иного, проступает мощный, симфонически-музыкальный и красочный гений Державина; это великое «сочетание» красок и музыки, видимо, поразило даже таких видавших виды в культуре, как Иннокентий Анненский; кажется, перед взором встает корявая глыба, а над ней — небо, водопад, черный лес... И багрянец зари. Заря не случайна: это торжественный и широкий символ. Символ и бури высоких чувств — и иного. Державин — государственная поэзия. Само «прозвание»-то... Бывает такое стечение обстоятельств; хочется вообще думать, что фамилия его — псевдоним, так плоско и ясно ложится она на идеологию классицизма, «представителем которого» слыть Державину среди школьников; классицизм, ода; да, это так; Державин — «классик» по букве направления; он, конечно, романтик по складу образа — ближе к Шекспиру, чем Расину или Корнелю: но он именно «классицист», «классик» по государственной своей ноте, по той державности, с которой он мыслит Россию, дворянин и воитель, деятель на гражданской ниве, певец Фелицы как дальнего идеала. Россия — все, для России — все; россы — великое, светозарное, праздничное начало мира... Таковы мысль, мечта и порыв... 4. ...Даже Лермонтов, чуждый всем государственно-классицистским заботам Державина, когда надо, берет его тон:
Едина русская поэзия во всей ее диалектике: все самолюбивы, все (или многие) «бешены», все (или многие) дворяне, все «сами по себе»; но приходит миг...
...Ну а умный Пушкин, который знал толк в Державине и в России XVIII века, на мгновение угрюмо задумавшись, — написал:
И так и осталось. Поди теперь спорь... Прекрасно видение В.И. Гусева, лучше не напишешь. А спорить — бессмысленно... Литераторы о Г.Р. Державине. Творчество Г.Р. Державина, как считал В.Г. Белинский, было «первым действительным проявлением русского духа в сфере поэзии». Поэт был внимателен к человеку, ценил в нем достоинство, ум, прославлял деяния, а не положение в обществе и происхождение. Многие его стихи биографичны, обращены к конкретным лицам, в них описание природы и окружающего мира. Глубокое философское, патриотическое содержание од, критическое отношение к власть имущим показывает его независимость, отвагу, особенно в анакреонтических стихах, названных песнями /13. С. 50/. «О Державине можно сказать, что он — певец величия. У него все величаво: величава Россия, величав образ Екатерины... его полководцы — орлы... слог у него так крупен, как ни у кого из наших поэтов... Это происходит от необыкновенного соединения самых высоких слов с самыми низкими и простыми, на что бы никто не отважился...» — Н.В. Гоголь.
Интересно, что впервые об идиллическом бытии, философском осознании смысла жизни на лоне природы, в противовес бесцельной городской суете и тщеславным заботам светского общества, об идиллическом человеке написал В.К. Тредиаковский (1703—1768).
И не его ли видение через голову А.С. Пушкина — романтика развивает реалист М.Ю. Лермонтов в «Отчизне»:
Примечания1. Пиндар (518—442 до н. э.) — поэт, прославлявший победителей греческих спортивных игр в одах; Цицерон Марк Туллий (106—43 до н. э.) — оратор, адвокат, писатель Древнего Рима; Вергилий (70—19 до н. э.) — римский поэт, создавший эпическую поэму «Энеида» как продолжение гомеровских «Илиады» и «Одиссеи»; 2. Лики — здесь: хоры.
|
| © «Г.Р. Державин — творчество поэта» 2004—2024 Публикация материалов со сноской на источник. |
На главную | О проекте | Контакты |