Зачин (О творениях молодого поэта)

Кто толпе мои расскажет думы?..

М.Ю. Лермонтов

«С русскою душой...» Молодой человек, которому не было и шестнадцати, написал стихотворение, обессмертившее его имя:

Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
Я раньше начал, кончу ране,
Мой ум немного совершит;
В дугие моей, как в океане,
Надежд разбитых груз лежит.
Кто может, океан угрюмый,
Твои изведать тайны? Кто
Толпе мои расскажет думы?

Я — или Бог — или никто!

М.Ю. Лермонтов, 1832

До него творили два поэта — его кумир А.С. Пушкин (1799—1837) и предшественник кумира — Г.Р. Державин (1743—1816). К 16 годам Александр Сергеевич написал пару десятков стихов, и ни одного яркого, а Гаврила Романович в таком возрасте даже не помышлял о стихосложении.

Что старик Державин их «заметил и, в гроб сходя, благословил», мы узнали из 8-й главы «Евгения Онегина». По легенде, созданной Пушкиным, в январе 1815 года в Царскосельском лицее юный Саша читал стихотворение «Воспоминание в Царском Селе». На экзаменах присутствовал Гаврила Романович. Позднее Пушкин вспомнил и эти минуты: «Я не в силах описать состояние души моей. Когда я дошел до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отрочески звенел, а сердце забилось с упоительным восторгом». В стихотворении «К Жуковскому», год спустя, Александр написал:

...И славный старец наш, царей певец избранный,
Крылатым гением и грацией венчанный,
В слезах обнял меня дрожащею рукой
И счастье мне предрек, незнаемое мной.

А.С. Пушкин многократно упоминает Г.Р. Державина в своих стихах, критических статьях и письмах. Строки державинских стихов разносит по эпиграфам к своим произведениям, не всегда со ссылками на автора.

И вдруг в 1825 году в письме к барону Л.А. Дельвигу (1798—1831) чудное суждение. «По твоем отъезде перечел я Державина вчера всего, и вот мое окончательное мнение: этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка — (вот почему он и ниже Ломоносова), — он не имел понятия ни о слоге, ни о гармонии — ни даже о правилах стихосложения. Вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо. Он не только не выдерживает оды, но не может выдержать и строфы. Читая его, кажется, читаешь дурной, вольный перевод с какого-то чудесного подлинника. Ей-богу, его гений думал по-татарски — а русской грамоты не знал за недосугом. — И дальше: — Державин, со временем переведенный, изумит Европу, а мы из гордости народной не скажем всего, что мы знаем об нем (не говоря уж о его мастерстве). У Державина должно сохранить будет од восемь да несколько отрывков, а прочее сжечь. Жаль, что наш поэт, как Суворов, слишком часто кричал петухом» /1, 2/.

Думаю, добрейший, знающий и весьма ранимый Антон Антонович был неприятно изумлен. И нам, прочитав такое, как-то неловко становится за Александра Сергеевича. Как будто это пишет не Пушкин, а совершенно другой, далекий от литературы человек. Случайность ли это? — Нет, не случайность. «Памятники» нерукотворные, один выше другого, себе любимым не забыли возвести при жизни оба поэта, причем последователь плодотворно позаимствовал у великого предшественника, тоже далеко не первопроходца в данном вопросе. А упомянул ли он об этом? Нет, не упомянул... Далее приведу анализ написания данных и других «памятников».

А теперь спрошу у вас, читатели, чем не памятник приведенное выше стихотворение юного М.Ю. Лермонтова? То, что оно оригинально, а не сколок с Горация, не вызывает никакого сомнения. Это в начале творческого пути, а в конце его — новый памятник, уже перед вынужденным

уходом совсем молодого поэта в вечность: спустя всего десять лет — «Отчизна». Стихотворение, которое вопреки его воле (см. беловой автограф) до сих пор называют «Родиной» — словом, которое в настоящее время дискредитировано продажными рифмоплетами, к скорби всех думающих русских людей! Тревога патриотов — писателей, поэтов и читателей отражена в недавних работах /3/. Итак, памятники «Нет, я не Байрон, я другой...» и «Люблю Отчизну я...» молодой гений создал по возрасту ранее, чем его великие предшественники упомянутые выше «Памятники», и вполне самостоятельно. Они не только оригинальны, но и содержанием повыше. У М.Ю. Лермонтова — в первом Божественное и Космическое, наряду со «словом и делом», во втором — если не тоска, то раздумья о несчастном Отечестве с забитым народом, истерзанным правителями и внешними врагами!.. Более патриотического стихотворного произведения пока не создано не одним поэтом!

Конечно, создавая нерукотворные поэтические памятники, не себе любимому, а Создателю и Отечеству, М.Ю. Лермонтов (1814—1841) стоял на плечах могучих гигантов мысли и пера, какими были Г.Р. Державин и А.С. Пушкин!.. Но говорил он при этом своими простыми русскими словами, без пафоса и помпезности...

О А.С. Пушкине написаны горы книг, о Г.Р. Державине — меньше. Некоторых авторов рекомендую почитать /4—14/. Мне по душе аналитическое эссе, написанное председателем МГО СПР профессором В.И. Гусевым /15/, который в одной из позиций своей работы пытается загладить непродуманное приведенное выше высказывание А.С. Пушкина о творчестве Гаврилы Романовича.

Широко известно влияние Г.Р. Державина на молодого Александра Сергеевича. А на М.Ю. Лермонтова? — об этом не написал никто. Неужели высокообразованный поэт не черпал из такого глубокого колодца поэзии /16,17/, каким стал великий царский вельможа и к концу своей долгой нелегкой жизни — настоящий поэт Г.Р. Державин?

Слово и дело. Все философы единодушны: Вначале было слово. Имеется в виду — Божье слово. А затем — дело: Божье дело. Божье слово из уст самого Создателя вряд ли кто-либо удостоился услышать. Божье дело способен лицезреть каждый здравомыслящий человек. Божьему делу безумно, а точнее, бездумно рады все живые твари. А избранные из них — птицы — неустанно с раннего утра и до позднего вечера славят Его имя на своем птичьем языке. Не знаю, кто-либо из древних об этом задумывался? Возможно, но не написал. А если написал, то многие этого не увидели.

Разносторонний В.А. Жуковский (1783—1852) в песне о жаворонке написал похожее, но обобщения не сделал. Ему вечно мешали царские дети, мертвым грузом висевшие на отнюдь не могучих плечах, отвлекавшие от целенаправленных глубоких раздумий и поэзии. Но ранее о Создателе и Его деяниях написал действительно первый поэт России Гаврила Романович ДЕРЖАВИН. И эта философская работа называется «Бог». И написана она, как и положено поэту, — в стихах! Но и он не смог (или не посмел) написать то, что выразил юный Михаил в выделенных нами двух заключительных строках вышеприведенного бессмертного стихотворения.

В журнальном варианте нашему исследованию было дано наименование «Два гения», но последнее время журналистами и комментаторами телевидения слово «гений» затерто и опошлено. Любую тощую безголосую певичку, открывающую ротик под фонограмму, называют «гениальной», или случайно забившего футбольный мяч не в свои ворота — «гениальный» нападающий, а результат его телодвижения — «гениальный» гол...

Впервые публикуемое, дополненное и вновь отредактированное исследование, с учетом следующего через все главы обоснования, мы называем «УСТА СОЗДАТЕЛЯ. Г.Р. Державин и М.Ю. Лермонтов».

С.А. Андреевский (1847—1918) в литературоведческой работе «Лермонтов» /18/отметил: «Это был человек гордый, и в то же время огорченный своим божественным происхождением, с глубоким сознанием которого ему приходилось странствовать по земле, где все казалось ему таким доступным для его ума и таким гадким для его сердца».

Другой выдающийся мыслитель Д.Л. Андреев (1906—1959) в знаменитой книге «Роза мира» /19/ горестно озвучил глобальную потерю человечества в результате безумных телодвижений подлых бездушных прямоходящих ничтожеств: «Но когда прозвучал выстрел у подножья Машука, не могло не содрогнуться творящее сердце не только Российской, но и западных метакультур... Он невидимо проходит между нас и сквозь нас, творит над нами и в нас, и что объем и величие этого творчества не представимы пи в каких наших претворениях».

И мое слово, мой небольшой опыт поэтического творчества (см. приложение) — ему, и только ему, выразителю Божьего слова. Его слово было как бы соткано из лучей Божьего света, о чем он сам недвусмысленно сказал еще в одном, основополагающем по данной проблематике зрелом стихотворении: «Есть речи — значенье...» (1840).

Гениальный поэт правильно считал: «Не встретит ответа / средь шума мирского / из Божьего света / рожденное слово...» Но заканчивается почти двухсотлетняя эпоха тупых разрушителей Божьих творений — его слова и дела. Наступает их бесславный конец. Не преуспели они и в дискредитации творений поэта, в опошлении его светлого имени, его немеркнущего образа.

Об этом свидетельствует появление новых имен поэтов — мыслителей новой эпохи. Это, например, поэты «Уранового века». И уже уверенно можно назвать новые имена новых творцов, новых живых душ, помеченных Божьей дланью. Вот их имена: В.И. Гусев, В.Г. Бояринов, Л.К. Котюков. Они не просто талантливейшие поэты новой эпохи, последователи лермонтовского слова. Они поэты-учителя, имеющие в свою очередь целую плеяду учеников, из которых со временем, возможно, вырастут фигуры, достойные продолжить слово и дело поэтов-мыслителей первой величины: Г.Р. Державина, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова... Читайте возрожденный пушкинский «Московский вестник», читайте новый журнал «Поэзия» Московской организации Союза писателей России. И вы уже теперь в них встретите такие творения, которым, по лермонтовским словам: «...без волненья / внимать невозможно».