Херасков

Душевный друг и сотоварищ по духовному ремеслу стихотворному Михаил Матвеевич Херасков в каждом письме грозится нагрянуть. Побродить по лугам вокруг Воскресеновки. К тридцати годам до директора Московского университета дорос. А ныне масон завзятый. Другу Новикову по цеху братства каменщиков, в руки кирпич не бравших, на 10 лет типографию университетскую сдал почти безденежно. В ней они друг друга по очереди и издают. Нет, чтоб по старой дружбе мой сборник тиснуть. Но, отдать должное, меня не забывают. Что-то ответа нет от обоих по задумке о покупке типографии для нужд губернских. Законы российские, указы наместнические, значимые всякие известия, цены на хлеб, соль и вино, чтоб купцы за потолок не выходили, до народа доводить пора через газету.

Да, с легкой руки Хераскова тогда и к Вяземскому приблизился. Тяжелое время было, на службу никуда не брали. Через сводную сестру его, княгиню Елену Никитичну, супружницу генерал-прокурора и дочь генерал-прокурора елизаветинского Трубецкого. Это ж надо так совпасть? А теперь Вяземский изо всех неприятелей самый опасный. Шутка ли, в одном лице, можно сказать, трех министров представляет: внутренних дел, юстиции, финансов и еще довеском, как кусок мяса кровавого — начальник тайной полиции. Это тебе не благочиние.

А поэт Михал Матвеич превосходный и непревосходимый! Читал его двенадцать песен «Россиады» и плакал. Эх, стыдно перед старым приятелем, прислал с письмом оду эпическую «Владимир Возрожденный», никак недосуг прочесть. Приедет, спросит, а я в пень встану. Высокой души он стихоткач. Некоторые строки в память западают навечно:

Кто первый был на свете,
Который медь и злато
Преобратил в монеты,
Тот может называться
Всеобщих бед источник.
И зависть, и обманы,
И злоба, и разбои
Оттоле истекают.

В оде про знатную породу, ну впрямь о тамбовских, татарских и мордовских князьках:

Не славь высокую породу,
Коль нет рассудка, ни наук,
Какая польза в том народу,
Что ты мужей великих внук?
От Рюрика и Ярослава
Ты можешь род свой произвесть,
Однако то чужая слава,
Чужие имена и честь.
Будь мужествен ты в ратном поле,
В дни мирны — добрый гражданин,
Не чином украшайся боле,
Собою украшай свой чин.

А Вяземский по свинцовой голове с осиновым рассудком принял эти строки на свой счет. Происходя из древнего рода, высокую карьеру сделал благодаря ловкой льстивости, непобедимому упорству и беспощадности бескрайней. Ум имел канцелярский, холодный, как замороженый кусок студня свиного, и потому зло завидовал талантливым и сметливым людям. Стихопрядов терпел, мня их где-то посередке между церковными певчими и канцеляристами-шелкоперами, совершенно бесполезными для государственных потреб. Не дружа с обоими, Вяземский, при собственном удовольствии, отмечал:

— Лучшая эпиграмма на Хераскова отпущена Державиным без худого умысла в оде «Ключ». Вода стихотворства, говоря о поэзии Хераскова, выражение удивительно верное и забавное.

По ограниченности не ведал он, что «вода стихотворства» била из Кастальского ключа, связанного с Аполлоном, богом поэзии и искусств — источником вдохновения. А «Ключ» посвящен был выходу «Россиады», первой русской завершенной эпической поэме, творившейся восемь лет, давшей право Хераскову на звание «русского Гомера».

Стремясь заглушить корявые мысли о Вяземском, правитель зашептал начало и конец недавно присланного Михаилом Матвеевичем прекрасного «Времени»:

Ты, время! Быстрыми крылами
По всей подсолнечной паришь,
Пуская стрелы за стрелами,
Все рушишь, портишь и разишь.
Твоя безмерна скоротечность
За нас тебе отмстить спешит:
Тебя, тебя поглотит вечность,
Движения и крыл лишит.

Эх! Властители и вельможи! Князья, графы, сенаторы, генералы, камергеры, тайные советники придворные и явные советчики царицыны. Умные, глупые, знающие и невежды. Честные и плутоватые. Разные, но все богатые и спесивые, и ко мне с пренебрежительностью. Особенно почему-то за стихотворство не любят. Как-то спросил у Львова с Костровым:

— За что не любят?

А они в одну дуду:

— За то, что на «Фелице» поднялся. Не по заслугам наместничество и генеральство получил. На ловком пустословстве возвысился. С них-то, с каждого по семь потов и по семь шкур... Поползают сначала в лести униженной, в обманах грязных изваляются... А тут накропал на бумажке словцо и нате вам, пожалуйте! Действительный статский и правитель наместничества.

В Тамбов Державин вернулся утром. Погоды испортились окончательно. Засеял мелкий, как надоедливый комар, дождь. Бабье лето кончилось.