Наместнический дворец

Виц Ушаков никак не мог уразуметь своего нового начальника. С виду вроде офицер заурядный, гвардейский. Высокий, с выправкой, въевшейся в стройное, прогонистое тело, видно, не один год по плац-парадам экзерцировался. На слово не шибко цицеронистый — «тож да полож». Настораживает, что в вине не повинен и до охоты не охоч.

Плохой признак, значит все силы службе отдавать будет, трезвыми глазами на дела подчиненных взирая, не в пример прошлым разговляям. На страже надо быть и на стороже. Лаба разведал в Питере — выскочка. Выскочил вверх пробкой из бутылки. В струю попал. Оду от всего народу царице накропал льстивую и угодил в фавору. Все льстят прозой, а он стихами. Ловок! По одежке прост солдатски. Да по одежке только встречают. А об уме судить трудно — большого пока не выказал. Подношений не взял ни от кого. Как рассудить, пока тоже ума не приложить. Лаба говорит, именьеце имеет небольшое в Малороссии да жалованье — полторы тыщи — шибко не разбежишься. На обязательные балы и то не хватит. Нет, одно из двух — или богатый или честный.

Богатый и честный — это понятно. Так и должно быть — все богатые честные, но не все честные богатые. Если бедный и честный, значит дурак. Страшнее зверя, чем дурак честный, нет — всех кусает, без разбора. И ведь, хе-хе, раз с руки не берет, не приручишь! Только не может такого быть, чтоб честные и бедные дураки в образе губернаторов обитали! Такие животные в Государстве Российском не водятся.

О! Живут-то Державины на широкую ногу. Дом свой в ресторацию увеселительную превратили. Два раза на неделе балы с обедами. В воскресенье танцы с чаепитием. По четвергам концерты с угощением. И каждый раз народу набивается больше сотни. На какие, спрашивается, шиши шикованье?

Державины же благоденствовали и купались во всеобщем расположении и внимании. Катерина Яковлевна удовольствовалась местной дешевизной после олонецкой дороговизны. Мясо в три раза дешевле, хлеб и овощи почти даром. И все же жили они не по доходам. Сделать губернаторский дом приятным и блестящим местом собрания дворянства оказалось делом недешевым. Мебель обили сафьяном разных цветов, по моде нынешнего сезона. Привезли его 140 кусков за большие деньги из Казани. Бильярдные столы из Москвы доставили... Екатерина Яковлевна увлеклась любительскими спектаклями. Сама с девушками рукоделила, шила костюмы, расписывала декорации, заучивали и репетировали роли. Ноты для театра прислал бывший сослуживец Петр Озеров. Княжна Волконская, дочь сенатора Петра Михайловича, тамбовского крупного вотчинника, прислала музыкальное сочинение. Друзья помогали, как могли. Через Васильева получались большие партии вин. От Капниста из Малороссии присылались корзины с конфетками, лимонадом и вареньем.

Денежные дела пришли в затруднение. Питерский друг Львов, зная в Державине плохого эконома, писал, подтрунивая: «По-скольку же вы за каждый праздник своих долгов увеличиваете? Помнится, Екатерина Яковлевна мне этого не написала. Только полно, что за праздник! Правда, он должен быть весьма хорош, только нельзя ли, мой друг, «чтобы он был последний? Или ты на банк надеешься? Отпиши-ка мне об этом!»

Нет, Львов был не прав. До последнего тамбовского праздника оставалось еще два года. Все только начиналось, а к безденежью постоянному Державины привыкли, договорились не ставить во главу угла жизненного, притерпелись. И хотя в Петрозаводске осталось у него достаточно кредиторов и должников, он их не торопил и возврата не требовал. Часть имущества застряла где-то на пути в Москву. Мебель, запроданная преемнику, долго неоплачивалась, но Державин не хотел его беспокоить напоминаниями. Свистунов же, оправдывая его, оправдывался сам: «Я вас предуведомлял, что он честный и умный человек, и сверх того, мне об нем его физиономия много хорошего изъяснила, а вы знаете, что я внутренним своим предчувствием не слишком много об людях ошибался». Может, и не ошибался, а денег-то не было!