Вице-губернатор Ушаков

Жавороночьим розовым утренником Державин, по примеру своего жизненного и стихотворного кумира Суворова Александра Васильевича, обливался студеной водой из дубовой бочки. Конюх правленческий Петр, по совместности лошадий и людской цирюльник, выбривал его до мраморного глянца, коротко постригал, дабы под париком не мешалось и не потело. Бодрый, многосильный, в темно-зеленом мундире с красными отворотами и золотом шитыми петлицами на стоячем подворотнике шел в правление.

Кофий пил часто и помногу, будучи сам себе кафешенком, взбадриваясь от бесконечной отупляющей и усыпляющей бумажной и разговорной рутины. Камердинер Кондратий, понабравшийся в Питере столичных ухваток, «окальщик» неисправимый ярославский, подавал пахучий нечерноземного аромата напиток в большой голубой чашке дрезденского фарфора с гуляющими по далеким альпийским лугам пейзанами и пейзанками.

Сегодня докладывал вице-губернатор, статский советник, председатель Казенной палаты Ушаков Михаил Иванович, знающий, опытный чиновник и подлокорыстолюбивый, хитрый человек. Перед приездом Державина всем управлял он. Надеясь на повышение, теряясь в догадках и терзаясь неведомостью, чудищем, как известно, страшным, он даже взятки брать прекратил, соблюдая видимость законности.

Вина не пил по причине крайней необузданности, переходящей по мере опьянения в неостановимое буйство со всеобщим оскорблением и мордобитием.

Но нетерпеливое дрожание тела от желания вина осталось и для скрытия этой постыдности виц беспрестанно перебирал бумаги в толстой кожаной папке с тисненым на обложке гербом Тамбова — символом изобилия и трудолюбия.

Державин изучающе устремил глаза на ближайшего своего содвижника — молод, розов, опрятен. Сюртук по последней моде, в рюмку, штиблеты лакированные — белый верх, черный низ, узконосые — для местной природы обувь удивительная. Искусство величайшее — по здешним грязям ходить и не запачкаться.

— Вверенное вашему превосходительству наместничество имеет быть состоять из уездных городов Тамбова, Козлова, Липецка, Кирсанова, Лебедяни, Усмани, Борисоглебска, Шацка, Елатьмы, Темникова и Спасска. Уездный город Кадом на реке Мокше в конце прошлого 785 года по предложению генерал-губернатора Гудовича обращен был в посад, а округ его отнесен частью к Темниковскому, а частью к Елатомскому уездам.

Державин перебил:

— Города да уезды я еще в столице изучить успел. И не может из них губерния состоять.

Состоит она из людей, между собой взаимоотносящихся, — они прежде всего ее образуют. А земли — пустопорожнее Дикое Поле и более ничего.

Начало всему человеки, а уж потом земля, по коей они ходят. Вы ведь председатель Казенной палаты? Вот и расскажите, чем занимаетесь и ваши чины подначальные. И, прежде всего, про смотрение за податями и доимками. Винные откупы, торговые дела и особо — хлебные и соляные. Про Тамбов с Козловым отдельно дайте ведомость подробную.

Но Ушаков по своей природной упертости и упрямистости не мог себя пересилить и превозмочь, отойти от доклада намеченного, отрепетированного накануне, да и заклинило его от бесцеремонности державинской.

— По пространству границы имеются в 11000 квадратных саженей, по числу жителей 887 тысяч. Тамбов, ваше превосходительство, изначально построенный при царе Михаиле Федоровиче для защищания границ московских от набегов татар крымских, не имел и до сих пор не нашел ни промышленного, ни торгового значения...

Державин, теряя владение собою, перебил:

— Ты мне что, урок даешь истории Государства Российского? Переходи к временам, ныне текущим!

— А нынешние дела таковы... Град Тамбов со всех сторон водой омываем и расположен на нагорной стороне реки Цны. С юга — Студенцом. С севера — Ржавцом. С запада — безымянным его отвершком и болотами непроходными.

Город по левым сторонам этих текущих водоемов границами совпадает и имеет в окружности 12 верст и 75 сажен. Разделен на три части по части благочиния.

— Это как... части по части?

— Ну, части имеются в виду по части полицейского разделения — первая, вторая, третья...

Воздух в городе посредственный, но для жителей весьма здоровый.

— Так посредственный или здоровый?

— Посредственно-здоровый.

— Ладно, пошли дальше.

— Имеются два монастыря. Казанский мужской четвертого классу и при нем две церкви: Казанской Божией Матери и Иоанна Предтечи. По три предела в каждой. Другая обитель женская Вознесенская, третьего классу, при ней церковь об одном этаже, вокруг ограды ажурные...

Правитель опять не утерпел:

— Ты, господин статский советник, где служить изволишь? По церковному ведомству?

Может, и приходские соборы вкупе с причтами перечислять зачнешь? Сколько их наберется в наместничестве, сотен пять? Тебя, как я погляжу, не сдвинешь. Начну-ка я тебя вопрошать. Сколько в городе домов питейных?

— Двадцать три.

— А церквей?

— Тоже двадцать три.

Ты смотри, полное равносилие святых и грешных мест. Не Тамбов, а Новый Иерусалим. Кабатчики с шинкарями люди ушлые, знают, где гербергеры ставить — где грешат, там и каются!

— Домов дворянских: каменных — один, деревянных — двести тринадцать. Разночинцев — купцов, мещан, однодворцев, приказнослужителей, ямщиков, солдат отставных — 1282.

— Чей же дворянский каменный?

— Богатейшего и почетнейшего жильца нашего, его сиятельства графа Воронцова. Семь деревень имеют, 2700 душ и земли более, чем под Тамбовом занято. Фабрики — прядильная и шерстяная.

— У графа мануфактуры свои?

— Нет, ваше превосходительство, это уже про купца-первогильдейца Толмачева. Со всего уезда шерсть к нему собирается и в работу идет. Крупный богач, но норовом препаскуден. Дерзкий и мерзкий, зато карман веский! Потом мельниц водяных три, тож и ветряных. Канатная фабрика. Всевозможной толщины веревки вьются. Девять заводов кирпичных. Но малосильных. В совокупе и ста тыщ не жгут да ломовой все больше выходит. Тыща от шести до восьми рублей идет. Купцы и мещане торги имеют. Первые — красными товарами, сукнами, шелковыми и шерстяными материями, а последние покупают на ярмарках пеньку, сало, мед, деготь, коровье и конопляное масло, каменную и деревянную посуду мелочную... Сверх того имеются художники, часовщики, золотари, серебряники, медники, слесари, столяры, маляры, каретники, тележники и кузнецы. Однодворцы городские почти поголовно продовольствуются от хлебопашества или извоза. От чего посредственно зажиточны.

— Экой ты странный! То посредственно здоровы, то посредственно зажиточны. Это как? Мало или достаточно?

— Это означает живут по средствам добываемым. Далее. Женщины занимаются и торг производят калачами ржаными, хлебом печеным, пряниками медовыми, сахарными, мятными, весьма и весьма на вкус приятными.

Ушаков так вкусно это сказал, что Державин уверился — виц обожает пряники с чаем.

— Прочие же тутажильцы усердно упражняются в рукоделиях домашних. Прядут лен, ткут холсты, сукна, варги и чулки вяжут.

— И какова прибыль казне от ярмарок?

— Это, ваше превосходительство, особ статья. Ярмарок устраивается две на год: после Пасхи, в десятую пятницу, и 22 октября. Купецкие съезжаются из Санкт-Петербурга, Москвы, Тулы, Ярославля, Орла, Белгорода, Пензы, Астрахани, Новгорода Нижнего. С сукнами, шелками, тканью всякой — шерстяной и бумажной. Пригон лошадей — лучший в России, со времен Петра Великого известно. Оные продолжаются пять дней. В Градскую Думу сбирается до шестисот рублей.

— Общно или в день?

— Неведомо. Наместнической казне никакой выгоды не идет.

— Вот и плохо! Товар со всей Руси, а мы в стороне. Собери кого надо, да пораскиньте умишками — как следующие торги проводить. Репортом через неделю донесешь. Дело важное и прибыльное.

Молчание — золото в прямом смысле. Ушаков от правителя многое с умыслом умалчивал. К примеру то, что край Тамбовский давно уж снабжает центральные уезды империи продовольствием, а крупные торговые фамилии купцов Бородиных, Толмачевых, Тулиновых в громадных количествах хлеб поставляют, минуя казну наместническую. А как инако? За молчание ему и платили золотом.

Но слово — серебро и Ушаков, чуя конец аудиенции, мучительно решал: Сказать? Не сказать? Рука не по произволу легла на тонкое сукно кармана, хранившего книжку в красном сафьяне, — такие к полуторастолетию Тамбова изготовили и раздали людям значительным. В ней четким каллиграфом, как впрочем и все, что делал Ушаков, в столбик писаны были купцы, а супротив цифирьки — кто сколько дал и какой за кем должок числится.

Статный статский советник сломился углом, наклонившись доверительно, что-то остановило, запечатало уста. Стало ясно, как Божий день, — Державин брать не будет! И это озарение повергло в сосущую тоску. Из подчервия поднялся тягучий страх и сразу же обратился в обильный пот. «Кто не берет, тот и другим не дает!» Как Бородин глаголет? — «Сам не ам и другим не дам». Собака на сене, нет, пожалуй, пострашнее — лев. Стало очевидным: кончился болотный спокой ихней компании многогрешной. Судя по повадкам дотошным, вцепится «аки пиявица кровососущая».

Идя по коридору в свою кабинетную комнату, брал себя в руки, в кучу собирал: «Чего падалищем засмердил, ежели стрелой не пропнут? Прочь трясея, гнетея, огнея... Не фря немецкая, чтоб обмирать и в омрак плюхаться от ожиданий одних!»

Подошел к окну, распахнул настежь. Ворвались зной и протяжное жалобное лошадье ржанье. Конь к печали ржет, к беде... не к месту вспомнил частую приговорку матери. Во рту пересмякло. Кликнул секретаря:

— Фемистокл, принеси-ка с ледника морсу смородинного... жажда скифская. — Жадно напившись, ощутил, как под рубашкой мелкий, трусливый пот сменился обильным, свободным, смелым. — Ну что, господин правитель? Не хотите любомудрия, станем поединщиками!

Не желаешь конфирмации, заполучишь конфронтацию. Атанде кричать еще не приспичило.

А купцам за постой и пансион заплатить надо — жалобы нынче не ко времени.