Послесловие. Неугомонный службист и адвокат правды

Всё царствование Павла I прошло для Державина в карьерном отношении довольно скромно, не считая почти четырёхмесячного пребывания в должности главного финансиста империи. Всё же большую часть времени — две трети периода его непродолжительного правления — Гавриил Романович просидел в отдалённом пятом департаменте Сената, может, поэтому лучше политически (да и человечески) сохранился. При этом каждодневная рутинная служба в межевом департаменте не притупила в нём обострённого чувства справедливости и законности, стремления следовать принципу государственной пользы. Его работа в межевом департаменте была сродни той, что он осуществлял в приёмной Екатерины II, будучи её секретарём: он постоянно имел дело с жалобами по делам землевладения и землепользования, судебными склоками, видя несовершенства человеческой натуры и государственного механизма. Учитывая специфику службы, заметим, что Гавриил Романович не разочаровался в своей государственной деятельности, ценности службы вообще, не превратился в язвительного и обозлённого циника, не загрубел душой, не покрылся коростой пренебрежения и равнодушия к просьбам людей. Удивительно с позиций современного нам времени констатировать фантастическое умение Державина сохранять трогательную сентиментальность (в том можно убедиться, прочитав его письма к жене и друзьям), душевную отзывчивость и лабильность (эти качества, правда, были не на виду) и, что важнее, — порядочность (общегражданскую и чиновничью)! Державин был надёжно и пожизненно «привит» от коррупции: и при Павле I ему удалось выдержать соблазн личного обогащения, пусть и кратковременное, но испытание престижными должностями. Его всё так же отличали любовь и преданность своему делу, государству и обществу, основательность во всём, неприятие практики жонглирования словами, а тем более принципами.

Во время правления Павла I державинские настойчивость и трудоголизм были доведены до совершенства. Стал ли он к тому времени искусным политиком? Едва ли. Он был хорош как бесстрастный, по-хорошему въедливый и законодательно грамотный судья (причём как государственный, так и третейский), прокурор, надзиравший за законностью в той или иной отрасли государственного управления. Его потенциал (талант) политика, государственного деятеля к исходу его шестого десятка лет, как нам видится, не был реализован в полной мере. Он копился, совершенствовался, зрел, обогащался жизненной и профессиональной практикой, чтобы позже предстать во всём блеске.

Центр тяжести в его многосторонней деятельности переместился на общественную активность — в этом направлении Державин проявил себя наиболее ярко и эффективно. На этом поприще он снискал себе славу непредвзятого заступника, своеобразного лоцмана — честного и грамотного управляющего имений нерадивых собратьев по дворянскому сословному цеху, — чуткого и вдумчивого судебного посредника, стремившегося поступить по совести закона. Сейчас его бы назвали модным словосочетанием «антикризисный менеджер».

Прославившись до этого, как замечал мемуарист А.Т. Болотов, патриотизмом и неуступчивостью, Державин был востребован при расследовании запутанных национальных и экономических взаимоотношений в Западном крае страны¹. Итогом его двух командировок (заметим попутно, и единственных приграничных) стал резонансный доклад по «еврейскому вопросу». Несмотря на нарочито двусмысленный контекст, создавший иллюзию юдофобской подоплёки, всё же Державин не преследовал антисемитских целей в деле реформирования социально-экономического и политико-правового статуса польско-белорусских евреев, вошедших в социальный состав Российской империи. Скорее он сам стал жертвой продуманной интриги-мистификации недоброжелателей, коих у него всегда было предостаточно.

В павловские времена накал державинской борьбы с казнокрадами и нарушителями законодательства несколько поубавился — ведь Гавриил Романович по долгу службы находился вдали от двора и органов государственного аппарата с заведомо высокой степенью коррупциогенности. Да и сам император не давал спуску зарвавшимся чиновникам, введя в практику регулярные проверки и санацию бюрократического аппарата. Правда, они не отличались последовательностью и выдержанностью линии (думается, что в целом такая павловская крутоватость была по душе Державину, имевшему стойкий иммунитет к любого рода злоупотреблениям). В этом смысле можно сказать, что он получил вынужденную передышку. Пауза в бичевании проблем государственного устройства и их главных героев-чиновников была временной — впереди у него был последний и яркий раунд борьбы с ними в чине министра юстиции и генерал-прокурора Сената. Короткая пауза, как нам представляется, была необходима и самому Державину, так много настрадавшемуся от своего непримиримого характера в екатерининскую эпоху. Уж лучше выслушивать монотонные доклады и решать земельные споры в межевом департаменте Сената, чем самому находиться под следствием и судом, пеняя на судьбу. Однако и совсем своим взглядам и принципам Державин не изменил. Он следовал принципу: делай, что должно, — и будь что будет. Несмотря на несколько потрёпанный годами и обстоятельствами государственный романтизм, он остался верен глубоко засевшему чувству долга государственного служащего, преданного служаки Родины; он участвовал в подготовке проекта Банкротского устава, проектировал реформирование института дворянской опеки и попечительства, расследовал обстоятельства очередных хищений денег в Ассигнационном банке и пр. Весьма результативны стали его предложения о развитии купеческого торгового флота, активизации коммерческих связей с азиатскими странами. Практическое воплощение нашли также мысли Державина о введении усовершенствованного законодательного акта о статусе евреев Российской империи.

Его редкое и стойкое качество патриота не было властно персонифицировано, соотнесено с личностью того или иного правителя. Державин всегда служил Отечеству, а не конкретному правителю. Это служение без остатка было вневременным, но не обезличенным. Например, Гавриил Романович преклонялся перед просвещённым государственным гением Екатерины Великой, военным талантом А.В. Суворова, видя в нём единомышленника. Достижения государства всегда связывались Державиным с конкретными личностями, чьими свершениями по праву гордился не только он.

«Политическая поэзия», составлявшая сердцевину его взаимоотношений с предшествующей венценосной особой, способствовавшая его продвижению на управленческий Олимп и поддержанию интереса к нему, в царствование Павла перестала быть актуальной — она всё более использовалась по инерционной необходимости как средство лавирования в хитросплетениях придворной жизни и компенсации за свой вспыльчивый и прямолинейный нрав. Державин всё менее переставал восприниматься современниками как придворный поэт, но более — как опытный государственный служащий, опасный преследователь несовершенств чиновничьей натуры и огрехов государственного аппарата власти. По-прежнему его служба питала творчество, но не наоборот: не талант стихотворца способствовал карьере. Власть всё же ценила в нём умение откровенно, просто, прямо, не сгибаясь и не лебезя, говорить о проблемах в стране, изъянах политики верховного правителя и его команды. Такой человек ей был нужен, чтобы не погрязть во лжи и лицемерии. Однако вместе с тем это же качество оборачивалось против самого его носителя — Державина: оно вызывало раздражение и ярость государя и его окружения, не позволяя в полной мере влиять на управленческие решения для корректировки несовершенств жизни. Причиной тому служило отсутствие гибкости и дипломатичности. Да, он был норовит, но никогда не был ханжой.

В этом-то и состояла главная ирония его административной деятельности. Державинский служебный «надрыв» не знал полутонов — либо всё, либо ничего. Полутона были в его характере, естестве, но не в поведении. Ещё раз повторим, Державин был «многоэтажен», многослоен, чтобы слишком прямолинейно воспринимать и думать, но довольно честен и совестлив, чтобы не быть витиеватым в действии, строя хитроумные планы и ловушки для других. В нём было мало от узкоэгоистичных, шкурных интересов чиновника государственного аппарата. Пребывая хоть и в захолустном межевом департаменте Сената, но довольно лакомом и открывавшем богатые возможности для наживы, он ими не воспользовался (современный чиновник (в его худшем виде) уже давно бы придумал и реализовал в разных комбинациях коррупционные схемы своего участия в разбирательстве земельных споров). Державин как человек своей эпохи мыслил другими категориями — теми, что сейчас уже утрачиваются или вовсе исчезли из широкого государственно-общественного обихода: благородством, преданностью, любовью к Отечеству, пусть и нерадивому, но своему, родному. Конечно, он был далёк от мысли своей решающей роли в коренном переустройстве России, в нём присутствовало понимание непреодолимости некоторых российских явлений, по крайней мере, временной отсроченности их решения. Он прекрасно всё понимал про страну, жизнь в ней, себя, других. Державин, очевидно, осознавал, что он уж точно не застанет лучшие времена с точки зрения государственного устройства, но страстно и искренне желал того для будущих поколений. К сожалению, по сложившейся исторической закономерности и некой державинской традиции предостережения и предложения Гавриила Романовича остались невостребованными в его времена. Многие его умные советы реализовались лишь во второй половине XIX — начале XXI в.: взять хотя бы усовершенствование вопросов ипотечного и потребительского кредитования или популяризацию медиаторства. Азиатские торговые рынки и промышленность и теперь для Росси выглядят заманчиво, привлекая туда отечественные инвестиции и оттуда азиатские к нам. Как актуально звучат и теперь его предложения по решению вопросов продовольственного снабжения столиц, товарной логистики, а также по импортозамещению! Державина в этом контексте можно назвать инициативной Кассандрой с продуктивным мышлением. И в этом он был не одинок. А ещё он был великим тружеником, службистом в лучшем смысле этого слова, у которого служение Отчизне было в крови.

...В первый день царствования Александра I Державин получил указ присутствовать в Сенате (см. приложение 1, документ № 14) — власть не отказывалась от его услуг компетентного и преданного государственного служащего. Впереди у него был яркий взлёт и достойное завершение сорокалетней карьеры российского Аристида.

Примечания

1. Болотов А.Т. Памятник претекших времён или краткие исторические записки о бывших произшествиях и носившихся в народе слухах. М., 1875. Ч. 2. С. 107.