Судебное посредничество

Применение примирительных процедур в России — посредничества, третейского суда и их наиболее типичного результата — мирового соглашения — является неотъемлемой частью отечественной деловой и правовой культуры. Первые сведения об их использовании при разрешении споров славянских народов относятся к VI в. Основным источником обычного права в это время были мировые решения, принимаемые посредниками, в роли которых выступали, как правило, племенные старейшины.

В Древней Руси с участием посредников предпринимались попытки закончить миром княжеские ссоры и междоусобицы. Впервые о мировом соглашении упоминается в Новгородской берестяной грамоте (1281—1313 гг.), содержащей ссылку о заключении мировой сделки в присутствии свидетелей. Сохранился текст мировой записи, составленной в 1538 г., в которой закреплены условия урегулирования земельного спора между монастырём в лице игумена Нафанаила и боярским сыном Нечаем Харламовым. В договорной грамоте 1362 г. великого князя Дмитрия Ивановича Донского с серпуховским князем Владимиром Андреевичем Храбрым речь идёт о «суде перед третьим».

Следует признать, что договорная форма разрешения споров была на Руси наиболее распространённой: до пришествия варягов конфликты на Руси регулировались посредством третейского суда. Наиболее широко институт третейского суда использовался в республиканских городах — Новгороде и Пскове. Новгородская судная грамота XV в. содержит самые яркие примеры разрешения споров с участием третейского судьи.

В Московском государстве форма третейского суда также была известна, но не получила такого распространения, как в Новгороде и Пскове. Это объясняется, во-первых, неприятием воевод подле себя самостоятельной деятельности общин, во-вторых, усилением законодательства в XVII в. Первоначально форма договора была устная, но со временем она стала письменной. Этот акт назывался «записью». Решение третейских судей должно было быть единогласным и окончательным.

В Соборном уложении 1649 г. решение третейского суда впервые законодательно приравнивалось к решению государственного суда, и каждому гражданину предоставлялось право по обоюдному соглашению «с противной стороной» сформировать третейский суд, на котором стороны признавали право «судить и всякие сыски сыскивать, по душам допрашивать» и обязывались добровольно подчиниться его решениям. Позже статья Соборного уложения «О третейском суду» легла в основу «Положения о третейском суде» 1831 г.

С 1734 по 1831 г. в России было принято более 20 законодательных актов, регламентировавших возможность рассмотрения и разрешения споров в третейских судах по справедливости и согласно обычаям, процедуру их создания и порядок функционирования. Хотя эти акты и базировались на статьях Соборного уложения «О третейском суду», пользоваться ими было крайне затруднительно из-за их противоречия друг другу и несогласованности: одни из них закрепляли процедуру третейского судопроизводства в качестве возможной по обоюдному согласию сторон, другие — в качестве обязательной; одни из них просто указывали, что определённые лица по отдельным спорам могут обращаться в третейские суды, другие подробно регламентировали процедуру создания и механизм деятельности третейских судов.

В 1831 г. император Николай I утвердил «Положение о третейском суде», которое отменяло практически все предыдущие нормативные акты, регулировавшие создание и деятельность третейских судов, и становилось общим законом об этих учреждениях. С этого времени и до судебной реформы 1864 г. в России существовали так называемые узаконенные третейские суды, предназначавшиеся для рассмотрения споров между членами товариществ, по делам акционерных компаний, т. е. корпоративных споров.

Судебной реформой 1864 г. узаконенный третейский суд, который превратился в средство тяжёлой, бесконечной волокиты, законодательно был отменён, но фактически он перестал существовать задолго до этого (был сохранён только добровольный третейский суд). Согласно «Уставу гражданского судопроизводства», принятому в 1864 г., мировые суды заменили учреждённые в 1775 г. указом Екатерины II совестные суды и были отделены от окружных судов для обеспечения доступности суда народу. Предполагалось, что выборный мировой суд будет состоять из лиц, пользовавшихся общим доверием, и действовать главным образом примирительно. Устав закреплял следующие положения: при предварительном объяснении со сторонами мировой судья должен был предложить им прекратить дело миром, указывая действенные, по его мнению, к тому способы. Меры склонения тяжущихся к примирению мировой судья обязан был принимать и во время производства по делу. Только в случае неудачи он должен был вынести судебное решение.

«Устав гражданского судопроизводства» 1864 г., по мнению правоведа Д.Е. Михель, сыграл важную роль в формировании дореволюционного, послереволюционного и современного процессуального законодательства, но многие положительные его качества, в том числе широкая регламентация примирения сторон, были со временем утрачены. Следовательно, помимо третейского суда, российской правовой традиции были известны и другие институты, в которых нейтральные третьи лица осуществляли примирительную процедуру (посредничество — медиация). Таким образом, с конца XVIII и до середины XIX в. институт посредничества функционировал не раздельно, а вместе с судами, дополняя судебные процедуры примирительным элементом. Примирение сохранялось и использовалось как способ разрешения споров и конфликтов вместе с иными публичными процедурами¹.

Репутация Державина как справедливого, честного и неподкупного человека, упроченная столкновением с Павлом I в 1796 г., повлекла за собой новый вид деятельности: к Державину стали обращаться как к третейскому судье по спорным имущественным делам, ему поручались опеки над дворянскими имениями. Именно в правление Павла Державин стал самым востребованным и популярным третейским судьёй. Представители аристократических фамилий обращались к нему для улаживания наследственных, земельных, семейных и иных споров.

Опыт участия в совестных или третейских судах был у Державина и раньше — он разбирал тяжбу известных уральских заводчиков братьев Демидовых по поводу имения стоимостью в миллион рублей и полюбовно уладил спор², решал и другие дела подобного рода, но особенно часто ему пришлось заниматься третейским разбирательством в конце 1790-х гг. Сам Павел был сторонником полюбовного разрешения конфликтов, поэтому неудивительно, что именно в его царствование расцвёл институт медиаторства.

Дела поручались Державину и по указанию царя, и по обоюдному согласию споривших сторон; их прошло через его руки более сотни. Среди них попадались сложные, запутанные процессы, в которых спор шёл о миллионных состояниях. Кроме того, Державину было доверено восемь опек и попечительств — шталмейстера³ великой княгини Екатерины Павловны князя И.А. Гагарина⁴ (см. приложение 1, документ № 9а—г), князя Голицына, графа Г.И. Чернышёва, бывшего фаворита Екатерины II С.Г. Зорича и др. С подлинным бескорыстием выполнял свои опекунские обязанности Державин, и в каждом случае ему удавалось оказывать значительную помощь опекаемым наследникам. Все эти дела, добровольно принимаемые на себя Державиным, настолько разрослись, что в 1800 г. он вынужден был пристроить к своему дому в Петербурге несколько помещений, в которых рассадил писарей и вёл приём по делам опеки и совестного суда.

Все решённые Державиным дела можно разделить на пять видов: семейные споры, наследственные, земельные, долговые и вексельные. Рассмотрим некоторые из них подробно.

Разбирая дело между графом М.Ф. Апраксиным и его женой Е.И. Апраксиной (Гендриковой), Державин мотивировал своё решение не только требованием закона, но и морали («человеколюбия»). Жена настаивала на возврате её приданого, да ещё с процентами за пользование своим имуществом. Державин урезонил графиню, сообщив, что она и так получала всё необходимое содержание от мужа в браке. К тому же за небольшой период времени граф не пользовался её деньгами и доходами от имений, поэтому взыскание с него стоимости приданого с процентами незаконно и обременительно для ответчика⁵.

Весной 1797 г. Державин разбирал дело между мещанкой Прасковьей Корюкаловой и купцом Григорием Озеровым. Петербургский именитый гражданин Иван Терентьев, умерший в 1770 г. и наследство которого делили родственники, состоял в двух браках — с Прасковьей Никифоровой и Пелагеей Анисимовой (Озеровой). От первого брака у Терентьева были дочь Анна и сын Михаил, у последнего дочь Прасковья, в замужестве Корюкалова; от второго брака — сын Александр и дочь Анастасия. После смерти Терентьева его имущество наследовали вторая жена и дети, рождённые в браке с ней. А Прасковье ничего не досталось, так как была она в то время малолетней. В 1776 г. умерла Пелагея Озерова, и имущество досталось её детям. Её брат Григорий Озеров забрал имущество племянников и внучки Терентьева от первого брака себе в опеку. Имущество составляли трёхэтажный каменный дом, второй каменный дом, кожевенный завод, каменные бани, торговые рыбные токи, канатный завод, лавки в различных частях Петербурга. В наследство входили восемь душ крепостных и ценное движимое имущество. Городскому магистрату Григорий Озеров отчётов не предоставлял, накопил за время опеки долги, один из домов был доведён до обветшалого состояния. Сиротский суд⁶ выяснил, что денег подопечным опекун не давал, утаивал от них получаемый доход. По истечении времени Анастасию он выдал замуж и дал за неё приданое в 3 300 руб. и 8 крепостных крестьян. Александр, получив свою долю, перевёл её на свою жену. В связи с такими обстоятельствами Корюкалова просила выделить ей причитавшуюся долю из наследства деда. У неё самой к тому времени уже было семь детей и немощный муж, а также множество долгов. Своё право на наследство мещанка доказывала поколенной росписью. С 1792 г. дело рассматривалось совестным судом, и только в 1797 г. после передачи его Державину оно решилось в пользу Корюкаловой⁷.

Однако разрешение этого дела далось Державину непросто. В письме к совестному судье А.А. Ржевскому в феврале 1797 г. Гавриил Романович жаловался на затягивание дела со стороны ответчика, неоднократное уклонение посредников противоположной стороны от участия в переговорах, удерживание у себя документов по делу. Из-за препятствий, чинимых со стороны ответчиков, в исполнении поручения о посредничестве в этом споре Державин даже просил освободить его от этой обязанности⁸.

В 1798 г. Гавриил Романович выступил третейским судьёй в наследственном споре между князем В. Долгоруковым и прапорщиком Приклонским. Предметом спора было имение во Владимирской губернии⁹.

Самым сложным и запутанным было дело Лопухиных. Они обратились к Державину за посредничеством в спорном деле наследования имений. Их обращению предшествовало личное распоряжение Павла о передаче дела Державину с тем, чтобы тот решил его по существу¹⁰. Рассмотрев объяснения сторон, поданные в третейский суд, Державин установил следующее. Имения, о которых шёл спор, изначально принадлежали жене вице-адмирала Н.Г. Лопухина А.Н. Лопухиной. После её смерти в 1756 г. имения и три дома в Москве и Петербурге перешли в собственность её мужа и детей — Бориса, Александра, Николая, Натальи и Анны. Отец и дети владели недвижимостью сообща, не выделяя доли. В последующем наследники поделили наследство. После смерти братьев Александра и Николая жена Николая Мария Лопухина и её сын Александр подали иск против жены Александра Анны Лопухиной, обвиняя её в захвате имений и неуплате денег.

На самом деле Николай, «падши в невоздержанную жизнь, вошёл в казённые и партикулярные (частные) долги», продал свою часть имения в с. Спасском Тверской губернии брату Александру. Истцы наставали на том, что имения он не продал, а передал безвозмездно, чтобы обезопасить их от взыскания своих кредиторов с обязательством его вернуть обратно, на что Державин указывал на имевшееся письмо Александра отцу о покупке части имений у брата. Кроме того, Державин установил, что он заплатил Николаю за то имение и оплатил его долги на сумму почти в 25 тыс. руб. Жалея неразумного брата-мота, Александр позволил ему с семьёй жить в проданном ему имении. После смерти Николая в 1780 г., по сообщению истицы, он взял в опеку её несовершеннолетнего сына Александра, завладел имением её мужа и доходами на сумму в 800 тыс. руб. Державин, запросив справки из опекунского совета, установил, что опека над племянником не устанавливалась Александром и он не присваивал себе чужие деньги. Более того, он заплатил долги умершего брата и содержал невестку и племянника.

Мария обвиняла Анну в присвоении движимого имущества (украшений, платьев и белья) на сумму в 60 тыс. руб. Державин опроверг и эту претензию, сообщив, что из материалов дела не явствует, что именно принадлежало истице. К тому же он напоминал, что по Соборному уложению 1649 г. все украшения, подаренные жене, после смерти мужа возвращались в его семью.

Мария Лопухина требовала от Анны ещё наследственной доли от имений свёкра в Галицком и Ростовском уездах, оставшихся после смерти его жены. Однако те имения были проданы при жизни Н.Г. Лопухина Евреиновой и Загряжской. Анна Лопухина подала встречное возражение, заявив, что её 1/7 вдовью долю захватила Мария с сыном Александром. Державин установил, что Александр после смерти дяди получил в наследство большую часть его недвижимого имущества (имения и 1600 крепостных душ), взятую матерью в опеку. По подсчётам Державина, если истцы вернули бы Анне её часть имения, заплатили бы все долги с процентами, то у них осталось бы ещё 1 тыс. крепостных душ. Как замечал медиатор, истец таковым благодеянием должен был быть доволен, так как отец, промотав имение, вряд ли бы оставил ему больше. Вообще все претензии истцов Державин назвал наглостью.

Заключение Державина по делу Лопухиных было таковым: он повелел Марии и Александру вернуть 1/7 долю наследства Анне, заплатить штраф за насильственный захват имения, возвратить заплаченные за Николая долги и возместить издержки за своё содержание, а спорное имение поделить между сторонами пополам. Державин резюмировал, что поступил в этом деле по совести, как призывал Павел I¹¹.

В 1800 г. к Державину обратился брат матери Александры Тимофеевны Надоржинской Пётр Кондратьев с просьбой рассмотреть её дело и принять справедливое решение. Александра была рождена Варварой Васильевной Тимофеевой вне брака от Тимофея Надоржинского, ахтырского помещика. При его жизни он признал её своей дочерью и женился на её матери. Семья Тимофея Надоржинского приняла его внебрачную дочь. Однако после его смерти родственники стали оспаривать право Александры на наследство. Наследство составляло имение в Новороссийской губернии, приносившее большие доходы.

Державин взял сторону девицы Надоржинской и добился решения Сената в её пользу. В итоге за ней закреплялось дворянское достоинство, фамилия отца и наследственное право на имение¹². При работе над этим делом Державин подготовил «Рассуждение о браке», которое помогло ему убедить Сенат в законности притязаний Александры Надоржинской. Державин подчёркивал двойную природу брака: одна его сторона «естественная» («плотское сожитие мужчины и женщины»), а другая — «политическая, т. е. оформленная церковным или светским обрядом». Вторая сущность брака очень важна, так как делает брак открытым и гласным, а отношения между супругами ставит под защиту закона. При этом Державин полагал, что свободный брак, или сожительство, не является незаконным и несовершённым. Дети, рождённые в церковном и свободном браке, должны иметь одинаковые права. Гавриил Романович указывал на то, что закон не давал разъяснений по этому поводу, в нём говорилось лишь то, что отец ребёнка записывался со слов матери. Державин ссылался на жизненную и законодательную практику, когда дети, зачатые до брака или рождённые от любовниц, признавались в последующем отцами. Державин подчёркивал, что в данном случае он имел в виду только тех побочных детей, которые крещены в церкви и признаны родителями. Он ссылался на прецеденты и мнение покойной Екатерины II, которая в подобных спорах часто была на стороне побочных детей¹³.

Пребывая в межевом департаменте Сената, Державину часто приходилось разбирать спорные дела, возникавшие после проведения Генерального межевания земель. В 1797 г. Державин выступил медиатором по делу майора Извекова и экономических крестьян с. Дьяконова Курской губернии о спорном праве владения 4 тыс. дес. пустоши Черемонь. Державин очень добросовестно рассмотрел этот земельный спор, опираясь на действовавшее законодательство, межевые инструкции, долговые и полюбовные сказки (договоры), купчии и пр. По итогам изучения документов он сделал вывод о неправомерном захвате крестьянами земель¹⁴. В 1798 г. он разбирал земельный спор между помещиками Тульской губернии Череповым, Челищевым, Гамалеем и Константиновым¹⁵.

Очень запутанными были земельные споры, отразившие нечёткость тогдашнего законодательства, распространённость земельных самозахватов. В деле между помещиками Вадковским, Арбеневым и Пашковым обнаружилось, что последний присвоил себе казённые земли в Кирсановском уезде Тамбовской губернии. Это выяснилось после того, как Вадковский и Арбенев получили от казны земли в названной губернии, а по факту выяснили, что они уже являются владельческими. Державин защищал сторону Вадковского и Арбенева¹⁶. Подобный спор из-за неточностей в межевых планах был решён Державиным между бароном Черкасовым и прапорщиком Корсаковым о владении землёй в Смоленской губернии¹⁷.

Очень трудоёмким было дело обер-камергера И.И. Шувалова и графа А.И. Мусина-Пушкина о землях дворцовых сёл Брейтова и Черкасова Ярославской губернии. Спор разгорелся ещё в 1760-х гг., когда Мусин-Пушкин обнаружил, что часть его земель была захвачена дворцовыми крестьянами. Согласно писцовым книгам 1723 г. земли не принадлежали крестьянам. Однако они пользовались ими, рубили лес во владениях помещика, устраивали поджоги. По жалобе Мусина-Пушкина дворцовая канцелярия в 1762 г. и 1768 г. предписала крестьянам освободить земли и не вторгаться в имение соседа. Крестьяне эти решения не выполнили, упорствовали, несмотря на применение к ним силы.

В 1773 г. крестьяне согласились вернуть захваченные пустоши с условием предоставления им тех земель, на которых они жили. Но и тогда дело не решилось полюбовно, так как Мусин-Пушкин запросил с них 15 тыс. руб. и уступал только 1 тыс. руб. В 1776 г. для разбирательства дела на месте был послан капитан Разнотовский. Он установил, что крестьяне пользовались по 15 дес. земли на ревизскую душу. Обер-гофмейстер Елагин, курировавший это дело, хоть и сочувствовал крестьянам, однако согласился с губернским прокурором о неправомерности их пользования землями Мусина-Пушкина.

В 1779 г. межевая канцелярия повелела выселить крестьян в другое место. Возврат пустошей затянулся, так как в межевых планах были ошибки. В 1789 г. первый департамент Сената вновь утвердил решение о переселении крестьян, полагая, что у них был переизбыток земли: вместо полагавшихся 8 дес. на душу они пользовались 15. В дело вмешался ярославский генерал-губернатор А.П. Мельгунов. Однако крестьяне не уступали.

Крестьяне обратились к императору в 1797 г. с жалобой на Мусина-Пушкина, который отбирал у них земли, в то время как они имели скудные участки выгонов для скота. К тому же, по их словам, помещик построил пильный завод, который провоцировал подтопы их сенокосов. Император передал жалобу в Сенат для рассмотрения. Дело осложнялось и тем, что весной 1797 г. дворцовые крестьяне были пожалованы И.И. Шувалову и Мусину-Пушкину. Они как совладельцы спорных пустошей и непокорных крестьян обратились к Державину за квалифицированной помощью.

Благодаря въедливости, блестящему знанию законов и практики их применения Державин установил, что изначально спор возник в результате межевания, проведённого с грубыми нарушениями инструкций и правил. Далее Державин подробно изучил месторасположение и владельческие права по каждой из 41 (!) спорных пустошей. Медиатор заключал, что отсутствовали доказательства о насильственном захвате тех земель крестьянами, а право Мусина-Пушкина до 1750 г. на владение землями спорно. Причину недопонимания Державин нашёл и в том, что пустоши в планах помещика и в крестьянском быту имели разные названия, а значит, спор вёлся вокруг точно не установленного объекта. Виновниками долгого противостояния были землемеры, неправильно нарезавшие участки земель, межевая канцелярия, которая на месте всё не проверила и утвердила неправильные планы.

В своём заключении по делу Державин резюмировал, что не мог ни по совести, ни по закону оправдать Мусина-Пушкина. При этом указывал, что таких, как он, было много, пытавшихся прихватить себе побольше земель. Относительно крестьянских наделов он замечал, что им вполне хватило бы по 8—12 дес. на душу, а по 15 — это много для них. Наказание плетьми и батогами, применённое к ним за сопротивление властным предписаниям, он считал заслуженным, так как они проявили дерзость и неповиновение. Упрекал он их в том, что они защищали права на земли путём незаконных действий, «своевольством» (поджогами, рубкой леса и пр.). В первый раз Державин вынес решение, в котором обе стороны оказались правыми¹⁸.

Медиаторское предложение Державина было следующим: вернуть казне часть спорных земель Мусина-Пушкина и крестьян; внести исправления в межевые планы и вновь провести межевание земель в натуре; крестьян освободить от уплаты иска за порубку леса, так как право Мусина-Пушкина на спорные земли было не доказано; до размежевания Мусину-Пушкину и Шувалову (вернее, его наследнице П.И. Голицыной, так как в 1798 г. И.И. Шувалов умер) владеть землями пополам¹⁹.

Исполнение опек и поручений по ведению хозяйственных дел дворян было сопряжено с большими личными затратами опекунов. С этим сталкивался и сам Державин, будучи опекуном многих влиятельных особ, не отличавшихся рачительностью и бережливостью. Он же разбирал судебные тяжбы по этому поводу других лиц. Так, в 1800 г. Павел поручил ему разрешить дело между тверским комендантом бароном Маркловским и действительным тайным советником, бывшим генерал-прокурором Сената А.Н. Самойловым. Маркловский был управляющим имений Г.А. Потёмкина в Могилёвской губернии. Из-за недостатка средств на развитие имений Маркловский взял деньги в долг на своё имя. Затем имение было продано, а долг ему не возвращён. Он обращался с претензией к наследникам умершего князя о выплате почти 57 тыс. руб. Старшим среди них был А.Н. Самойлов, который выбрал Державина в качестве медиатора в этом деле.

В письме к П.Х. Обольянинову Державин писал о том, какое это было запутанное дело, где главным доказательством служила справка из Могилёвской казённой палаты, и если бы не воля государя, то он не взялся бы за него. В итоге благодаря профессиональной помощи Державина Сенат признал обоснованными и законными требования Маркловского. В третейском заключении по этому делу Державин вынес решение об удовлетворении требований Маркловского²⁰.

Особой внимательности и осторожности требовали дела с векселями. Некий помещик из Новороссии Родзянко решил дважды использовать один и тот же переводной вексель. Он расплатился с помещиком Яншиным переводным векселем от графа И.Г. Чернышёва. Чернышёв должен был его родственнику Фалееву деньги, но перед смертью Фалеев простил всем своим должникам долги. Родзянко как наследник Фалеева этот факт скрыл и получил долг с Чернышёва, а потом ещё раз использовал его во взаимоотношениях с Яншиным. Опекуном Чернышёва был Державин, который приостановил выплату по предъявленному векселю, представив завещание Фалеева. Эта хитроумная комбинация обнаружилась после того, как Яншин обратился к генерал-прокурору Сената с жалобой на действия Державина. Последний доказал мошенничество Родзянко с аннулированным векселем, так как, по собственным словам, «чужим добром поступиться не мог и действовал осторожно». Державин считал, что Яншин сам виноват, так как не проверил платёжеспособность Родзянко, приняв на веру его вексель²¹.

Разрешение запутанных имущественных споров, семейных коллизий требовало внимательности, душевной чуткости, уступчивости, терпеливости, житейской мудрости. Эта корпоративная общественная деятельность высоко не оплачивалась, отнимала много времени и сил, но, несмотря на это, Державин не отказывал в своих услугах примирителя и гордился сотнями положительно решённых дел. Это занятие было для него своеобразным хобби, объяснявшимся исключительно движением души.

Примечания

1. Михель Д.Е. Ретроспективный взгляд на развитие примирительных процедур в России // Философия права. 2014, № 4. С. 51—53.

2. ОР РНБ. Ф. 247. Оп. 1. Т. 17. Л. 94—95.

3. Шталмейстер — придворный конюшенный в чине III класса по Табели о рангах.

4. ОР РНБ. Ф. 247. Оп. 2. Д. 18.

5. ОР РНБ. Ф. 247. Оп. 1. Т. 17. Л. 17—18.

6. Сиротский суд — это учреждение, заведовавшее опекой над лицами городских сословий. Он возник в 1775 г. по «Учреждению о губерниях», согласно которому при каждом городовом магистрате учреждался сиротский суд для купеческих и мещанских вдов и малолетних сирот; он состоял под председательством городского головы из двух членов магистрата и городового старосты.

7. РГИА. Ф. 1374. Оп. 6. Д. 4. Л. 16—21.

8. Сочинения Державина... СПб., 1871. Т. 6. С. 63.

9. РГИА. Ф. 1400. Оп. 1. Д. 730.

10. РГИА. Ф. 1400. Оп. 1. Д. 731. Л. 27—27 об.

11. РГИА. Ф. 1400. Оп. 1. Д. 731. Л. 1—13.

12. ИРЛИ РАН. Ф. 96. Оп. 10. Д. 9. Л. 3—35 об.

13. ИРЛИ РАН. Ф. 96. Оп. 10. Д. 9. Л. 7—8 об.

14. РГИА. Ф. 1400. Оп. 1. Д. 726. Л. 9—16 об.

15. РГИА. Ф. 1400. Оп. 1. Д. 729. Л. 2—4.

16. РГИА. Ф. 1400. Оп. 1. Д. 737.

17. РГИА. Ф. 1400. Оп. 1. Д. 728.

18. РГИА. Ф. 1400. Оп. 1. Д. 721. Л. 69—100 об.

19. Там же. Л. 101 об. — 102.

20. РГИА. Ф. 1374. Оп. 7. Д. 188. Л. 1—13.

21. РГИА. Ф. 1374. Оп. 7. Д. 187. Л. 1—6.