14. Завещания. Дарья Алексеевна. Аракчеев и Фотий

В наших руках находятся списки завещаний как самого Державина, так и пережившей его Дарьи Алексеевны. По интересу, который представляют подобные документы для характеристики составителей их, мы познакомим читателя с сущностью обоих, а также и с некоторыми поясняющими эти документы обстоятельствами.

Первоначально Державин написал духовную вскоре по выходе в отставку. Черновая редакция ее подписана им 1-го января 1804 года. Но в этой редакции была статья, которую позднее пришлось исключить, так как для нее не отыскалось исполнителя. Известно, что у Державина от Катерины Яковлевны не было детей. Потеряв и во втором браке надежду оставить по себе потомство, он возымел странную мысль передать свою фамилию одному из своих родственников с правом сделаться, по смерти обоих супругов, единственным наследником всего их имения. Выбор его пал на младшего племянника, Александра Николаевича Львова, и мысль эта была изложена в одном из последних пунктов завещания: предполагалось испросить Львову высочайшее позволение «присовокупить к своей и Державина фамилию, как тому многие примеры бывали». Но Львов от этого отказался, говоря, что чувствует себя недостойным такой чести и не будет знать, куда деваться от стыда. «Не такие нужны плечи, — говорил он, — чтоб вынести на себе славное имя Державина», и вслед за тем уехал за границу. Тогда Гаврила Романович обратил внимание на другого родственника и земляка своего, полковника конной гвардии Дятлова, предназначая ему вместе со своей фамилией и руку старшей племянницы, Елизаветы Николаевны Львовой; но она объявила, что не желает выйти за человека, которого не только не любит, но и не знает. Есть известие, что после того Державин предлагал свою фамилию другому казанцу, Ивану Васильевичу Бутлерову (дяде нашего академика), но также безуспешно. Наконец, Д.Н. Блудов рассказывал нам, что прежде всего поэт имел в виду его для передачи своей фамилии, но по настоянию жены отдал предпочтение ее родному племяннику, Львову. При этом покойный граф припоминал холодность, с какою его принимала Дарья Алексеевна, вследствие чего он, как молодой человек с благородною гордостью, перестал посещать дом Державиных; позднее же, когда шла полемическая переписка между поэтом и А.И. Тургеневым о хрестоматии Жуковского, Блудов доставил себе немалое удовольствие подбавить соли в ответ Тургенева. Из своих сношений с Державиным граф Блудов еще рассказывал, что однажды в день Нового года Гаврила Романович возил его к Бакунину, отцу известного выходца.

После неудачи, испытанной Державиным в одном из пунктов своего завещания, он должен был изменить его редакцию и в окончательном виде подписал его 30-го мая 1813-го, за три года до своей смерти. По этой духовной Дарье Алексеевне досталась вся его благоприобретенная собственность, в том числе белорусские деревни и Гавриловка; родовые же имения свои в Казанской губернии (194 души мужского пола) и пожалованное отцу его в Оренбургской село Державино (214 душ) отказал он двоюродному племяннику своему, Петру Никитичу Миллеру, кроме винокуренного завода, также предоставленного Дарье Алексеевне. Сенат встретил было препятствие в утверждении родового имения за Миллером на том основании, что закон дозволяет бездетному отдавать родовое свое имение только лицу своей фамилии, Миллер же к фамилии Державина не принадлежал как племянник его по женскому колену; но Государственный совет отверг такое толкование.

Не касаясь распоряжений завещателя относительно уплаты долгов его и т. п., упомянем еще об одном пункте, который содержится только в первоначальном проекте его духовной: там была выражена им воля, чтобы по смерти Дарьи Алексеевны все подвластные ему крепостные люди и крестьяне на основании указа 1803 года обращены были в свободных хлебопашцев. В окончательном завещании этого пункта нет. Объяснение такого на первый взгляд странного изменения мы находим в записках Державина. Видя, сказано там, что указ о вольных хлебопашцах не исполняется и исполниться не может, он в своем завещании сделал относительно освобождения принадлежавших ему крестьян распоряжение, которым, с одной стороны, ограничил самовластие своих наследников, а с другой — не дал и крестьянам никакого повода к своеволию или переходу в другие места. Вот, конечно, та льгота, которую он за несколько лет перед смертью сулил в будущем одному из своих приказчиков. Но желание Державина не могло осуществиться: когда он в 1808 или 1809 году просил через Молчанова об утверждении государем этого распоряжения, то Александр не изъявил на то своего соизволения, «а сказано было, чтоб Державин просил о том в судебных местах по законам, чего без воли монаршей никому не можно сделать». В позднейшей духовной он завещал только отпустить на волю после своей смерти нескольких дворовых людей и в том числе своего камердинера Кондратия Тимофеева, с выдачею ему 500 руб. в награждение.

Овдовев, Дарья Алексеевна отказалась от пенсии в 10 000 руб., которую государь великодушно предложил ей. Впоследствии, когда утихло первое горе, она жалела о том, говоря, что этими деньгами могла бы сделать немало добра. Впрочем, она и из своих собственных средств многим помогала, напр., всем не нужным ей более служителям и служительницам дала у себя помещение и содержание по 15 руб. в месяц до тех пор, пока они пристроятся. Распоряжаясь своею собственностью с величайшим умением и благоразумием, она к концу жизни успела довести свое состояние до весьма обширных размеров, как видно из ее завещания. Прожив во вдовстве еще 26 лет, она умерла также в Званке (где по-прежнему проводила лето) 16-го июня 1842 года на 76-м году от рождения и похоронена, согласно ее воле, в Хутынском же монастыре, в одном склепе с мужем.

Во время пребывания Дарьи Алексеевны в деревне выдаются ее отношения к Аракчееву и к архимандриту Фотию.

По смерти Державина Аракчеев возымел виды на Званку, приобретением которой ему хотелось распространить пределы своих грузинских владений. Но для исполнения такого плана он придумал довольно странный и, как на деле оказалось, не совсем удачный способ. Однажды ко вдове является от его имени генерал фон Фрикен и требует, чтобы она продала Званку в казну. Удивленная неожиданным предложением, она отвечала очень решительно, что никогда не продаст этого имения: «Здесь жил и умер Державин; это мое вдовье убежище». — «Но я должен объявить вам, — возразил генерал, — что это положительная воля государя императора». — «В таком случае я прошу вас доложить его величеству, что он может взять у меня Званку, но продать ее я не согласна». — С этим ответом фон Фрикен уехал; дело тем и кончилось.

После смерти Александра Павловича Аракчеев решился, наконец, сблизиться с владетельницею Званки. Поводом к тому послужил переданный ему кем-то благоприятный отзыв о нем Дарьи Алексеевны, выразившей в разговоре уверенность, что он непритворно любил государя и должен теперь глубоко скорбеть об утрате благодетеля. Вскоре после того Аракчеев приехал в Званку и с низким поклоном, касаясь пола рукою, просил извинения в том, что ранее не искал знакомства достойной соседки. С тех пор между ними начались добрые отношения, и они стали посещать друг друга. Аракчеев читал Державиной и ее племянницам письма, некогда полученные им от императора Александра и замечательные по тону задушевной дружбы, который в них господствовал; они были разложены в витринах отдельными связками по годам. Посетительницы из Званки видели у Аракчеева также часы особого, придуманного им устройства: в минуту смерти Александра Павловича являлся на них гроб и раздавалась мелодия «Вечной памяти».

С 1820 года настоятелем Деревяницкого монастыря в Новгороде сделался знаменитый архимандрит Фотий, и вскоре установились известные всем отношения между ним и графиней Анной Алексеевной Орловой: признав его отцом своим, она предалась ему в полное порабощение, и он стал полновластным хозяином не только в душе, но и в доме «девицы», как он называл ее. По словам самого Фотия (в рукописной автобиографии его) примеру графини Анны последовала и также «дщерью его учинилась вдовица благочестивая Державина». Не надо, однако, думать, чтобы Дарья Алексеевна действительно с таким же изуверством подчинилась его влиянию. По своему холодному и рассудительному характеру она вовсе не была способна к подобному увлечению, и хотя оказывала Фотию подобающее почтение, но всегда сохраняла надлежащую долю самостоятельности и достоинства. Случалось даже, что она ссорилась с Фотием. Однажды, когда он вместе с графиней Орловой был в Званке, Дарья Алексеевна упрекала его в слишком грубом обращении с князем Голицыным и другими сановниками. Чтобы выразить ей свое неудовольствие за такую смелость, архимандрит в ее присутствии позволил себе лечь на диван, отворотясь от нее лицом к стене. Дело чуть не дошло до разрыва. Спор между Фотием и кн. Голицыным в доме Державиной дошел раз до того, что последний, выйдя из себя, начал говорить архимандриту «ты». — «А знаешь ли, — спросил Фотий, — кто ты такой? Ты — волк в овечьей шкуре!» На отношения Фотия к Голицыну указывает между прочим письмо первого к Дарье Алексеевне, писанное около 1823 года: в этом письме он изливает свою злобу на А.И. Тургенева, который в то время управлял канцеляриею князя Голицына как министра духовных дел и пользовался большим влиянием. Архимандрит, сказав, что надменный комар Тургенев наделал ему много пакостей, кончает словами: «Вот эпитафия и панегирик Тургеневу, о котором ты вопросила и написала». Окончательно Фотий восторжествовал над Голицыным, успев вытеснить его из духовного ведомства.

Известно, что Дарья Алексеевна завещала между прочим, чтобы в Званке после ее смерти учреждено было нечто вроде женского монастыря. Обыкновенно думают, что эта мысль была внушена ей Фотием; но родные покойной свидетельствовали, что такое распоряжение было придумано, совершенно независимо от него, ею самой с целью более надежным образом упрочить на вечные времена существование Званки как достопамятного и дорогого потомству жилища Державина. Если бы, рассуждали родные, Дарья Алексеевна действовала под влиянием Фотия и Орловой, то она, вероятно, завещала бы на богоугодную цель не некоторую только часть своих капиталов, а все свое значительное состояние.

К этому распоряжению вдовы поэта мы еще возвратимся; а теперь упомянем о некоторых других статьях ее завещания, подписанного 30-го мая 1839 г. и потом еще дополненного 15-го июня того же года. Разделяя большую часть своих имений между родными и близкими ей людьми, она не забыла никого из тех, которые ей так или иначе служили: назначила кому тысячи, кому сотни, кому десятки рублей, некоторых же из крепостных отпустила на волю. Следующие два распоряжения ее имеют общественное значение: 1) В знак благодарности казанскому дворянству проценты с капитала в 30 000 руб. определены ею на воспитание в казанском университете двух или трех бедных дворян тамошнего края. 2) Ею завещан капитал на учреждение приюта для освобожденных из-под стражи. Этого последнего распоряжения мы не нашли в ее духовной, но знаем из газет, что из процентов оставленной ею суммы 11-го октября 1865 года такой приют открыт был в Москве с панихидою по Державиной. Из недвижимой собственности своей она отказала белорусское имение племянникам своим по брату Дьяковым, а Гавриловку, как выше было уже упомянуто, Семену Васильевичу Капнисту.

Из собственности, лично принадлежавшей Гавриле Романовичу, — так сказать, кабинетной его собственности, — библиотека его, вместе с книгами Дарьи Алексеевны, отдана была Бороздину, главному душеприказчику покойной. Эта библиотека не отличалась богатством. В ней оказалось между прочим много мистических сочинений и переводов, доставшихся вдове Державина по смерти брата ее, Николая Алексеевича Дьякова. Поэтому разбиравшие эту библиотеку А.А. Воейков (сын Веры Николаевны) и Д.В. Поленов (женатый на сестре его) решили сбыть большую часть книг Державиных букинистам. Поленов удержал у себя лишь несколько книг, в том числе экземпляр старинного издания сочинений Ломоносова с заметками, сделанными на полях его рукой Державина при составлении им «Рассуждения о лирической поэзии».

Бумаги Державина разделены были между теми из родственников, которые ими наиболее дорожили. По завещанию вдовы, рукописи стихотворений, как изданных, так и неизданных, между прочим и украшенные виньетами, достались старшему племяннику ее, Леониду Николаевичу Львову (а после него сыну его Леониду Леонидовичу, который передал их нам). Тетрадь записок поэта была предоставлена Бороздину вместе с маленькой черновой тетрадью анакреонтических стихотворений, писанных рукой Державина. Последнюю рукопись Бороздин в 1847 г. принес в дар казанскому университету. Тетрадь «Записок» составляет ныне собственность Императорской публичной библиотеки.

Два портрета обоих супругов во весь рост (один работы Тончи, другой Боровиковского) получил Александр Николаевич Львов, живший в Москве. Страдая слабостью зрения, он не особенно доволен был этим подарком. Поясные портреты супругов были отказаны Семену Васильевичу Капнисту. Наконец, маленький портрет Державина, писанный Боровиковским, наследовала внучка Львова (дочь Елизаветы Николаевны) Марья Федоровна Ростовская. Из принадлежавших Державину вещей письменный стол его, чернильница и кресла пожертвованы были Бороздиным в 1845 году Казанскому университету, в библиотеке которого они и сохраняются.

Относительно Званки, в дополнение к завещанию Дарьи Алексеевны, выражена была положительная воля ее: устроить в этом селе женский монастырь во имя Знамения Божией Матери с употреблением на то 50 000 руб. асс., а на содержание этого монастыря внести в Опекунский совет 100 000 руб. асс. В случае же, если бы встретились какие-либо препятствия к осуществлению этой мысли, завещательница определила село Званку продать и проценты с вырученной за это имение суммы употреблять на ежегодную раздачу во все женские монастыри Новгородской губернии.

По засвидетельствовании духовной и исполнении прочих формальностей главный душеприказчик Дарьи Алексеевны сенатор Бороздин в 1844 году просил св. синод исходатайствовать дозволение на учреждение в Званке не только женского монастыря, но и духовного при нем училища для бедных девиц духовного звания, так как он, по смыслу предоставленного ему вдовою Державиной полномочия, считал себя вправе не держаться одной буквы ее завещания, но дать этому распоряжению более полное развитие в духе изъявленной ею воли. При этом Бороздин обязался внести капитал в 150 000 р., как скоро каменный дом у Измайловского моста будет продан.

Вследствие того по докладу синода состоялся 11 августа 1851 года указ о принятии в духовное ведомство с помянутою целью угодьев и земель села Званки, причем крестьян его повелено обратить в казенное ведомство. По исполнении указа синодом назначена была специальная комиссия для предварительного осмотра господского дома и других строений поместья. Эта комиссия состояла из членов Новгородской консистории: архимандрита Юрьевского монастыря Варлаама и протоиерея Софийского собора Богословского.

Обозрев здания, они вместе с архитектором духовно-учебного управления Кудиновым 15 мая 1858 года положили: 1) на месте господского дома, пришедшего в совершенный упадок, воздвигнуть новый каменный корпус для училища девиц духовного звания, и 2) два каменные флигеля возобновить для помещения монастырских келий; из прочих же деревянных строений одни, как негодные, разобрать, а другие перенести в более удобные места. По предложению архитектора Кудинова тогда же было приступлено к разборке здания, чтобы сберечь материалы еще не поврежденные, ибо строения, по совершенной негодности крыши, подвергались гниению от повсеместной течи. Это-то распоряжение и было причиною того разрушения, в каком мы застали усадьбу Званки при посещении ее в 1863 году.

На основании составленного комиссией акта в духовно-учебном управлении изготовлены были проекты на возведение в Званке новых зданий для помещения женского монастыря и училища, и в 1860 году проекты эти препровождены к митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому. Но по рассмотрении их высокопреосвященный Исидор находил: 1) что пожертвованных сумм и имеющихся в виду доходов едва ли будет достаточно для устройства помещений и на содержание монахинь и воспитанниц, и 2) что при заведении училища в монастыре, удаленном от города, всегда могут встречаться затруднения в добывании свежих припасов и, еще более, в приискании учителей. Поэтому владыка полагал: 1) согласно с находящеюся в завещании оговоркой имение Званку продать; 2) во внимание к мысли Державиной мужской Деревяницкий монастырь, лежащий только в трех верстах от Новгорода, преобразовать в женский и при нем устроить училище для девиц духовного звания.

Но на эти предположения не изъявили согласия остававшиеся в живых наследники Дарьи Алексеевны (Бороздин умер еще в 1848 году), Елизавета Николаевна Львова, Вера Николаевна Воейкова и племянник их Алексей Васильевич Капнист: они ссылались на положительную волю завещательницы, дорожившей тем, чтобы придуманным ею распоряжением почтить память знаменитого супруга своего.

Вследствие того указом синода от 19 июля 1865 года Новгородскому епархиальному начальству разрешено было приступить к устройству в Званке каменного здания для женского монастыря с училищем. Через два года здание было выстроено по контракту, заключенному со штабс-капитаном Пороховщиковым, и затем, по представлению митрополита Исидора, обер-прокурор святейшего синода граф Д.А. Толстой испросил высочайшее разрешение открыть в селе Званке женский монастырь под названием «Знаменского» с 10-ю монахинями и учредить при нем «Державинское» трехклассное училище для 30 бедных девиц духовного звания. Доклад об этом утвержден 23 марта 1869 года, и таким образом предположение Дарьи Алексеевны приведено в исполнение через 25 лет после того, как душеприказчик ее начал это дело.

По сведениям, опубликованным в 1879 году архимандритом Иосифом, «первою игуменьею монастыря и начальницею училища была монахиня Поликсения, вызванная из тверского Христорождественского монастыря, дочь генерал-лейтенанта Н.А. Ушакова. Под ее личным надзором устроился двухэтажный каменный дом посреди двух каменных флигелей и приспособлен для трех классов в верхнем этаже и для рекреационной залы, столовой и спальных комнат в нижнем этаже... Монастырские кельи деревянные; монахинь и указных послушниц 9, и кроме того 15 послушниц живут по паспортам. Одна из послушниц состоит преподавательницею пения в училище.

Нынешняя начальница училища и монастыря, игуменья София, служила при первой игуменье с самого основания этих учреждений в селе Званке в звании ее помощницы; с февраля же 1877 года по смерти игуменьи Поликсении она заняла ее место. Помощницей по училищу и казначеей по монастырю состоит ныне монахиня Аркадия, окончившая курс в С.-Петербургском Екатерининском институте.

Учащий персонал состоит из трех учителей семинарского образования и трех воспитательниц, окончивших курс в местном училище. Всех воспитанниц 46; из них в первом классе 20, в среднем 14, а в высшем 12. Можно пожелать, — говорит архимандрит Иосиф, — чтобы епархиальное духовенство придумало средства для удержания учителей по крайней мере на 6 лет и для привлечения сюда особого законоучителя с высшим образованием, кроме священника местного, отвлекаемого от преподавания обязанностями исполнять требы для соседних поселян и совершать службы для монашествующих».

Так осуществилась и продолжает жить мысль завещательницы. Нет сомнения, что если бы поэт наш, столь расположенный к благочестию и благотворительности, при жизни своей мог предвидеть назначение, данное супругою его любимой их Званке, то он благословил бы ее предприятие.