Танцмейстер

Державин с усталым отвращением закрыл пухнущую раз от раза красную папку с золотым тиснением «Его превосходительству на рассмотрение». Текучая река текущей почты отупляла мозг и утомляла глаза. Секретарь, ловкий, верткий и смышленый, неслышно возник в дверях, почуяв момент освобождения начальника от кабалы бумажной.

— Смею напомнить, Гаврила Романыч, об ожидании танцмейстера, прибывшего из столицы с рекомендательными письмами.

— Зови.

Лысоватый, с жиденькими светлыми кудрями, субъект лет тридцати пяти ловко расшаркался бутылками крепких лодыжек, обтянутыми белыми панталонами. В одной руке он держал розовый засургученный конверт, а в другой — ручку белокурой, кукольной внешности девочки, грациозно, с достоинством присевшей вслед за преувеличенными реверансами отца.

— Представляюсь по случаю прибытия в вверенные вам, ваше наместническое величество, Палестины. В полном соответствии с посланным пригласительным вызовом. Позвольте представить протекции свои. Имею соответствие по всем статям и статьям.

Державин с хрустом сломил печать. Узнал тяжелого нажима, виденный многажды на бумагах почерк одного из предместников своих Коновницына, должность отправлявшего с 782 по 784 год... Писал Петр Петрович неразборчиво, да и за усталостью зрения не все разбиралось. Бросилась в ум фраза — «Невежество тамошних жителей и неумение их ценить просветительские меры нашей императрицы»... А потерханный кудрявый херувим, заикаясь, сталкивая слова, рассказывал о себе:

— Сам я происхожу из сиротских кровей неизвестных, но с раннего младенчества ощущал себя из благородных. Личностью, говорят многие, личу на известное вам лицо вельможное... особенно в профиль.

Он повернул голову влево, оставив туловище неподвижным, вздернул надменно подбородок и застыл, давая время для опознания.

Действительно, в утице носа, пологости лба угадывался придворный шут Лев Нарышкин, имевший обширные владения в тамбовских краях. Но повернувшееся передом лицо вмиг утратило всякое сходство, даже отдаленное с императорским шпынем, зато стало напоминать графа Панина Никиту Ивановича — те же узковатые, правда, без отблеска Панийского ума, глаза татарские, широкие плоские щеки...

Державин отбросил сравненья — мало ли в России нынче графов Бобринских развелось, хмыкнул неопределенно и махнул рукою:

— Продолжайте.

— В семьдесят третьем годе поступил на балетную школу в воспитательный дом. По окончанию оного служил балеруном у графов Шереметевых в Кускове. Затем у Бубликова Тимофея Семеныча, нынешнего придворного танцмейстера в Московском Императорском театре. Имею от него отличие в русских народных плясках, кои ставил в «Обращенном мизантропе». Прослышав о вашем призыве и находясь в стесненных обстоятельствах, мать сей дщери покинула нас, поддавшись брани страсти, решил попытать счастья. Я остался единственным ее родителем и радетелем. Могу ли надеяться на службу и приласкание вашего превосходительства? Зовут меня Тихоном, а по актерскому прозвищу Форино. Могу учить театральному таниеванию и бас-дансам, сопровождаемым пением и игрой на флейте и трубе.

Компизирую французский бранль или вольту. Ежели здешнее дворянство не лишено новомодных струй и веяний, то предлагается ригодон, мюзет, контрданс, лендлер... Державин негрубо остановил Форино:

— Не чуждо, не чуждо... а не могли бы вы показать что-нибудь из вашего искусства?

— Прямо тут, в зале кабинетной?

— А какие препоны вас смущают?

Танцмейстер отяжелело, но искусно проделал поочередно, прыгая стреноженной стрекозой, антраша, бурре и, заскользив по паркету короткими глиссадами, замер в поклоне. В каждом движении виделась привычная отточенная плавность, будто Форино ненадолго превратился в немолодого сытого кота.

На приглашающий жест девочка чуть тряхнула головкой и начала крутиться на одной ноге выбрасывая другую в сторону, казалось, она у нее вот-вот оторвется, на какое-то время она превратилась в белую юлу а потом снова в девочку, упавшей перед правителем в столь низкий реверанс, что он плавно превратился в шпагат. Единственный ценитель захлопал в ладоши:

— Прекрасно, я беру вас, беру! Полагаю стол и квартиру в моем доме бесплатные, за счет наместничества. Танцуроки давать будете раз в неделю в основном для детей здешних благородных фамилий. Билеты положите по полтине с каждого. Зала наша больше двадцати пар не примет. Да и не надо. Дозволяю вам и кроме уроки давать отдельные в домах по вашему желанию, но не более чем в два рубля за час.

Форино-Тихон завел глаза вверх, считая будущие доходы и, удовлетворившись, бросился целовать Державину руку:

— Премного благодарен, премного! Ей-ей и в мыслях не держал ожидать приема такого! Через год все девы местные танцевать менуэт будут с мазуркой превосходно и совершенно.

— И я рад вашему приезду. Завтра же свидитесь с моим культурегерем и по совместительству супругой Екатериной Яковлевной и в дальнейшем все затруднения и препятствия с нею решайте.