С определения его в губернаторы до удаления его от онаго звания и возведения в вышние государственные чины и должности

Определенный в Олонец губернатором, поехал он в Казань, но матери уже не застал в живых. За три дни до приезда его она скончалась. Оплакав ея смерть, поехал он в оренбургскую свою деревню, дабы показать ее жене своей, как по дороге лежащия рязанскую и казанскую он ей показывал; пожив в ней не более трех дней, предприял возвращение в Петербург. На дороге случилось несчастие, что кучер, взъехав нечаянно на косогор, опрокинул коляску: жена жестоко разбила висок о хрустальный стакан, в сумке коляски находившийся; с тех пор она до безумия стала бояться скорой езды в каретах, когда напротив того прежде любила скакать во всю пору. Приехав в Петербург, надобно было на заведение дома губернаторскаго и на заплату Еропкиным (иметь деньги): хотя для перваго пожалрвано было Государынею две тысячи, но для втораго просил в банке. Граф Завадовский хотя обнадежил, прошение подано и выдача на нем главным судьею была помечена, но Державин, когда прося его о скорейшем удовлетворений в разговорах проговорился, что деньги ему уже назначены, то он так разсердился, что отказал и помету на прошении о выдаче приказал отрезать. Таковые поступки сего вельможи еще ли не ознаменовали к нему его неблагорасположение, как и пред тем года за три, когда он принял правление банка от графа Брюса, который Державину обещал . выдать деньги под малороссийское имение, закладываемое гвардии офицером Мордвиновым, сторговавшим у него вещи брилиантовыя и золотыя, взятыя в приданое за женою на 8000 рублей, и в надежде таковаго обещания Державин дал тому Мордвинову те вещи на вексель на самое краткое время; но когда граф Завадовский вступил на место Брюса, то без всякой причины в выдаче той суммы отказал; чрез что едва не потерял оную, ибо хотя и получил, но чрез несколько лет по малому количеству. Сие маловажное происшествие для того только здесь упомянуло, что в течение всей своей жизни граф Завадовский, где только случай оказывался, всегда неблагоприятствовал Державину, как о том из последствий видно будет.

Но как настало время непременно ехать в Олонец, и новый губернатор, быв представлен на аудиенцию Императрице, откланялся уже ей в кабинете, то, заняв деньги у банкиров по 14-ти процентов, закупил что ему нужно было для заведения своего, и поехал. По прибытии в Петрозаводск, губернский город Олонецкой губернии, нашел уже там генерал-губернатора, господина генерал-поручика и кавалера Тимофея Ивановича Тутолмина¹. Поелику ж вещи пужныя Державину, как-то и домашния мебели, отправленныя с осени водою, уже привезены были и снабдил он ими губернаторский дом и даже присутственны^ места, ибо там ничего не было, как равно привез с собо)ю и канцелярских служителей, а между прочими и секретаря Грибовскаго (который после замечательную ролю Играть будет); то при обыкновенных духовных церемониях и торжестве в доме генерал-губернатора и открыта была губерния в исходе декабря (1784) и присутственный места начали свое действие. С первых дней наместник и губернатор дружны были, всякий день друг друга посещали, а особливо последний перваго; хотя он во всех случаях оказывал почти несносную гордость и превозношение, но как это было не в должности, то и подлаживал его правитель губернии, сколько возмог и сколько личное уважение требовало. Но когда он прислал в губернское правление при своем предложении целую книгу законов, им записанных и императорскою властию не утвержденных, требуя, чтобы они в том правлении, в палатах и во всех присутственных местах непременно исполняемы были; но как они во многих местах с существующими коренными законами и самою естественною связью дел не токмо несообразны, но даже и неудобоисполнительны были; например: приказал экономии директору подавать себе годовыя ведомости, сколько в каждом лете десятин лесов засажено или посеяно, а как по местному положению известно, что Олонецкая губерния наполнена непроходимыми тундрами и лесами, то в таковом разводе лесов никакой нужды не настояло, и едва ли впредь о том пещися доведется надобность; словом, удивясь таковой дичи и грубому дерзновению, усумнился Державин принять те законы к исполнению, а для того пошел к нему в дом, взяв с собою печатный указ, состоявшийся в 1780 году, в котором воспрещалось наместникам ни на одну черту не прибавлять своих законов и исполнять в точности императорскою только властию изданные; ежели ж в новых каковых установлениях необходимая нужда окажется, то представлять Сенату, а он уже исходатайствует ея священную волю. Прочетши сей закон, наместник затрясся и побледнев сказал (надеясь на благорасположение к себе в на ненависть ко мне князя Вяземскаго): "Я пошлю к генерал-прокурору курьера, и что он мне скажет, так и сделаем". Чрез несколько дней показал он Державину письмо князя Вяземскаго, который ему отвечал: "Чего, любезный друг, в законах нет, того исполнять неможно". После того получил от него письмо, вследствие котораго сказал Державину, чтоб он пересмотрел те присланные им законы, и которые не противны учреждению и регламентам, те бы принял к исполнению, а которые противны, те оставил без исполнения. Это Державин исполнил: пересмотрел обязанность губернскаго правления и несходственное с учреждением и другими законами отверг, а о прочих сказал в определении, учиненном в правлении, чтоб присутственныя места, подчиненный губернскому правлению, и палаты, каждое по своей должности, поступали бы по законам, и в случае невозможности, чрез стряпчих и прокуроров учиня замечания, представили бы куды следует. Так и сделано. Таким образом и пошло кое-как течение дел. Наместник казался довольно дружен: всякий вечер и с женами бывали вместе на вечеринках друг у друга. Но спустя несколько времени, объявил он, что хочет осматривать присутственныя места в разсуждении канцелярскаго порядка и течения самых дел. На другой день и действительно приступил к свидетельству. Начал с губернскаго правления. По глупому честолюбию его и чрезвычайному тщеславию желалось ему, чтоб была встреча ему сделана так-сказать императорская, то есть, чтоб он встречен был губернатором и всеми присутствующими чинами на крыльце, но Державин принял его точно по регламенту, то есть встал и с советниками с места, показал ему президентския кресла, сам сел по правую сторону на стул. Наместник делал разные вопросы и привязывался к учрежденному порядку, то есть к заведенным записным книгам и прочему, даже к мебелям; но как на первое ответствовано было согласно с законами, а на второе, что для мебели суммы он от него наместника не получал, а ежели которыя и есть мебели, то его Державина собственный; ибо он из особливаго усердия к службе, думая заслужить похвалу, подурачился и", купив на нарочитую сумму мебелей в Петербурге, то есть столов, стульев и шкафов, отправил еще осенью вод0ю в Петрозаводск, чем и наполнены были не токмо губернское правление, но и прочил губернския и нижняя места. Словом, наместник не мог ни к чему дельной учинить привязки, выехал из правления для освидетельствования палат и других мест. Державин не почел за нужное провожать его туда, тем более представлять ему те места; ибо они учреждены были под собственным распоряжением самого генерал-губернатора, то губернатор и не вправе почел себя представлять то, что не он учреждая, тем паче таковыя наместниковы постановления, которыя противны были законам. Сие было ему также неприятно. Вследствие чего, когда он приехал к нему на обыкновенную ввечеру беседу, то он между разговорами при многих прочих чиновниках, выхвалял палаты, а особливо казенную и уголовную, которыя хотя по собственным его прежним отзывам и по бумагам были крайне неисправны, особливо же относил неудовольствие свое на нижняя присутственныя места, подчиненныя губернскому правлению, говоря, что как они зависят от губернатора, то и должен довести недеятельность их до высочайшаго сведения Императрицы (губернатор его также в общем разговоре спросил: чем же он недоволен теми местами? — Неисполнением его учреждений, он ответствовал. Губернатор сказал, что он наместник был сам в губернском городе, следовательно и зависела от него, яко от президента губернскаго правления, всякая поправка подчиненных ему мест); и что он непременно будет жаловаться Ея Величеству на губернатора, не токмо не помогавшаго ему в введении его благоучреждений, но расположеннаго против оных. Державин сказал, что готов ответствовать на все то, что ему доносить угодно будет; но как это было между дружеских разговоров, то и не думал, чтоб имело какое впредь последствие. Накануне дал знать об отъезде своем в столицу губернскому правлению, а как губернатор приехал к нему с прочими чиновниками проститься и принять приказание, то он, важным и надменным образом пред всеми сделав ему выговор за его якобы неисправность, сказал, что он донесет о том Ея Величеству. Державин учтиво отвечал то же, что прежде, — что он будет ответствовать.

Вследствие чего, когда выехал наместник из границ губернии, то он дал губернскому правлению предложение, в котором сказал, что он по учреждению о губерниях в небытность генерал-губернатора, по губернскому наказу 1764 году, намерен лично освидетельствовать все присутственныя места и палаты относительно их обрядов и течения дел, дабы быть в состоянии ответствовать, когда по жалобе наместника на него последует от вышней власти неудовольствие или какое взыскание. Почему чрез несколько дней и действительно все палаты и губернския присутственный места свидетельствовал и записал в самых тех местах журналы все то, что нашел, от чего и не могли отрещися присутствующие, ибо журналы подписаны были и их руками. Само по себе открылось великое неустройство и несогласица с существовавшими законами и регламентами, по коим места должны были отправлять их должности, ибо они поступали не по законам, а по новым постановлениям наместника. Словом, обнаружилось не токмо наглое своевольство и отступление наместника от законов, но сумасбродство и нелепица, чего исполнить было не можно, или по крайности безполезно. Например: предписал он в должность экономии директора, чтоб сажать и сеять всякий год поселянам леса; но как в Олонецкой губернии, почти по всем уездам были непроходимые леса, то сие учреждение, годное на Екатеринославскую губернию, для которой в бытность его там губернатором было оно написано, совсем не годилось для Олонецкой. Также и по другим палатам и судам такия были табели и предписания, что более смеха, нежели какого-либо уважения достойны. Они все описаны в особых примечаниях, о которых упомянется и коих копия находится в законодательной коммиссии для нужных соображений при написании законов. Одним словом, установлены такие между прочим сборы и подати, о коих в правилах казеннаго управления ниже² одним словом не упоминалось. Все сие сделано было им не из чего другаго, как из тщеславия и подлаго угождения: из тщеславия, что он один способен был начертать канцелярский порядок, о коем пред тем Императрица предписала господину Завадовскому с приданными ему помощниками; из угождения, что приметил он в проекте новаго уложения Императрицы некоторый предполагаемый ею подати, о коих никакого еще указа издано не было. Хотя проект уложения за действительный закон почитать было не велено, кроме некоторых статей, относящихся до уголовных и следственных дел; но по оным наместник сей присвоил уже себе такую власть, чего ни в старых законах, ни в проектах не было и быть не могло, для того что сам он был производителем дел, судиею, оберегателем и исполнителем, что на черных его определениях палатских самым делом изобличилось. Таковыя сумасбродства, записанныя в журналах каждаго правительства и суда, Державин приказал в засвидетельствованных копиях взнесть тогда же в губернское правление, а подлинныя впредь для справок оставить у себя, что всеми присутственными местами и исполнено. Тогда Державин, прописав выговор, сделанный ему за неисправность наместником и сославшись на сии канцелярские акты, послал донесение к Императрице с нарочным, бывшим в правлении экзекутором, что после был губернатором в Выборге, г. Еминым, испрашивая повеления, что Ея Величеству будет угодно сделать с теми журналами и по каким законам поступать, по наместниковым ли, или по генерал-губернаторскому? Формальнаго ответа не было; но известно после стало, что наместник был лично призван пред Императрицу, где ему прочтено было донесение губернаторское, и он должен был на коленях просить милости. С марта месяца (1785), когда наместник отправился в столицу, лето целое прошло в безызвестии, чем решится или решилось, происшествие между губернатора и наместника.

Между тем зачали оказываться неудовольствия наместника и разныя притеснения и подыски на губернатора.

В угодность генерал-губернатора и генерал-прокурора, привязываясь к губернатору, прокуроры и стряпчие всякий день входили с дельными и не дельными доносами и протестами в правление. Между прочими, коих всех описывать было б пространно и ненужно, подан был протест прокурора в медленном якобы течении дел. Сие было одно пре-т смешное о медведе. Надобно его описать основательнее, дабы представить живее всю глупость и мерзость пристрастия. По отъезде наместника скоро и брат его двоюродный, полковник Николай Тутолмин, бывший председателем в верхнем земском суде, отпущен был в отпуск на 4 месяца. На Фоминой неделе того суда заседатель Молчин шел в свое место мимо губернаторскаго дома поутру; к нему пристал, или он из шутки заманил с собою жившаго в доме губернатора асессора Аверина медвеженка, который был весьма ручен и за всяким ходил, кто только его приласкивал. Приведши его в суд, отворил двери и сказал прочим своим сочленам шутя: "Вот вам, братцы, новый заседатель, Михайла Иванович Медведев". Посмеялись и тот же час выгнали вон без всякаго последствия. Молчин, вышедши из присутствия в обыкновенный час, зашел к губернатору обедать, пересказал ему за смешную новость сие глупое происшествие. Губернатор, посмеявшись, сказал, что дурно так шутить в присутственных местах и что ежели (дойдет) до него как формою, то ему сильный сделает напрягай. Прошел месяц или более, ничего слышно не было. Напоследок дошли до него слухи из Петербурга, что некто Шишков, заседатель того же суда, в угождение наместника, довел ему историю сию с разными нелепыми прикрасами; а именно, будто медвеженок, по приказанию губернатора, в насмешку председателя Тутолмина, худо грамоте знающаго, приведен был нарочно Молчиным в суд, где и посажен на председательский кресла, а секретарь подносил ему для скрепы лист белой бумаги, к которому, намарав лапу чернилами медвеженка, прикладывали, и будто как прочие члены стали на сие негодовать, приказывая сторожу медвеженка выгнать, то Молчин кричал: "Не трогайте, медвеженок губернаторский". Хотя очевидна была таковая или тому подобная нелепица всякому, но как генерал-прокурору и генерал-губернатору она была благоугодна, то разсказывали ее по домам за удивительную новость и толковали весьма для Державина невыгодно, и видно, сделан был план в Петербурге, каким образом клевету сию произвееть самым делом. В июле месяце, когда председатель Тутолмин возвратился из Петербурга к своему месту, то не явившись к губернатору, в первое свое присутствие в суде, сделал журнал о сем происшествии до объявлению ему якобы от присутствующих. Услышав о сем, губернатор посылал к нему, чтоб он прежде с ним объяснился, нежели начинал дело на бумаге, более смеха нежели уважения достойное. Он сие пренебрег и вошел репортом в губернское правление: выводя обиду ему и непочтение присутственному месту, просил во удовлетворение его с кем следует поступить по законам. Губернатор, получа такой странный репорт, и приметя в нем, что будто о каком государственном деле донесено во известие и наместнику, то чтоб не столкнуться с ним в резолюциях, медлил несколько своим положением, дабы увидев, что прикажет наместник, то и исполнить. Но как от него также никакого решения не выходило, то прокурор и вошел с протестом, что дела медлятся, указывая на помянутый репорт верхняго земскаго суда.

Губернатор, видя, что к нему привязываются всякими вздорами, дал резолюцию, чтоб, призвав наместника Тутолмина в губернское правление, поручить ему сделать выговор заседателю Молчину за таковой его неуважительный поступок месту и рекомендовать впредь членам суда быть осторожнее, чтоб они при таковых случаях, где окажется какой безпорядок, шум или неуважение месту, поступали по генеральному регламенту, взыскивая тотчас штраф с виновнаго, не выходя из присутствия. Наместник, получа таковую резолюцию, и как она ему не понравилась, то будто не видал ея, а по репорту суда предложил губернскому правлению отдать Молчина под уголовный суд. Державин, получа оное, сказал, что он по силе учреждения переменить определения губернскаго правления не может, а предоставляет по его должности репортовать на него Сенату. Губернский прокурор и наместник один с протестом, а другой с формальною жалобою отнеслись (к) сему правительству. Генерал-прокурор рад был таковым бумагам; подходя к сенаторам, говорил всякому его тоном: "Вот, милостивцы, смотрите, что наш умница стихотворец делает, медведей — председателями". Как известно, что Сенат был тогда в крайнем порабощении генерал-прокурора, и что много тогда также и наместники уважались, то и натурально, что строгий последовал указ к Державину, которым требовалось от него ответа, как бы по какому государственному делу. Ежели бы Не было опасности от тех, кто судит, то никакой не было трудности ответствовать на вздор, который сам по себе был ничтожен и доказывал только пристрастие и недоброхотство генерал-прокурора и наместника; но как толь сильных врагов нельзя было не остерегаться, то Державин заградил им уста, сказав между прочим в своем ответе, что в просвещенный век Екатерины не мог он подумать, чтоб почлось ему в обвинение, когда он не почел страннаго сего случая за важное дело и не велел произвесть по оному следствия, как по уголовному преступлению, а только словесный сделал виноватому выговор, ибо даже думал непристойным под именем Екатерины посылать в суд указ о присутствии в суде медведя, чего не было и быть не могло. Как бы то ни было, только Сенат, потолковав ответ, положил его, как называется в долгий ящик под красное сукно. — Множество было подобных придирок, но все пред невинностью и правотою, под щитом Екатерины, невзирая на недоброхотство Вяземскаго и Тутолмина, исчезли. Державин был переведен в лучшую Тамбовскую губернию.

В исходе однако летних месяцев, чтоб как-нибудь очернить Державина и доказать неуважение его к начальству и непослушность, Тутолмин делал ему такия поручения, которыя с одной стороны были ненужны, а с другой в исполнении почти невозможны. В исходе августа прислал он повеление осмотреть губернию и открыть город Кемь³, лежащий при заливе Белаго моря, недалеко от Соловецкаго монастыря. Это почти было невозможное дело, потому что в Олонецкой губернии, по чрезвычайно обширным болотам и тундрам, летним временем проезду нет, а ездят зимою, и то только гусем; в Кемь же только можно попасть из города Сум на судах, когда молебщики в мае и июне месяцах ездят для моленья в Соловецкий монастырь, а в августе и прочие осенние месяцы, когда начинаются сильныя противныя погоды, никто добровольно, кроме рыбаков в рыбачьих лодках, не ездит. Но Державин, невзирая на сии препятствия, дабы доказать всегдашнюю его готовность к службе, предпринял исполнить повеление наместника, и действительно исполнил, хотя с невероятною почти трудностью, объездя более 1500 верст то верхом на крестьянских лошадях по горам и топям, то в челночках по озерам и рекам, где не токмо суда, но и порядочныя лодки проезжать не могут. Приехав в Кемь, не нашел тут не токмо присутственных мест, ни штатной команды, но ниже одного подьячего, хотя наместник его уверил, что он все нужное найдет там готовым. Из Сего понятен был, можно сказать, злодейский умысл наместника, потому что ежели б Державин не поехал, то бы он сказал, что он непослушен начальству или по трусости неспособен к службе: в противном случае он почти уверен был, что благополучно не может совершить сего опаснаго путешествия, что и сделалось-было самым делом, как ниже увидим. Но Божий Промысл, против злых намерений человеков, делает, что Ему угодно. Державин, приехав в Кемь, увидел, что нельзя открывать города, когда никого нет. Однако, чтоб исполнить повеление начальника, он велел сыскать священника, котораго чрез два дни насилу нашли на островах на. сенокосе, велел ему отслужить обедню и потом молебен с освящением воды, обойти со крестами селение, окропя святою водою, назвать по высочайшей воле городом Кемью, о чем оставил священнику письменное объявление, приказав о том по его команде отрепортовать Синоду, а сам таковой же репорт послал в Сенат.

Возвращаясь, хотел-было заехать в Соловецкий монастырь, который лежит от Кеми верстах в 60; но с одной стороны, как монастырь Соловецкий Архангельской губернии, то не хотел он без позволения выехать ив своей, а с другой как поднялся противный ветер, и был он в шестивесельной рыбацкой (лодке), в которой против погоды плыть по морю никоим образом было неможно, то и приказал направлять свою лодку по погоде, и как уже день склонялся на вечер, надобно было доехать засветло до синеющихся впереди каменных пустых островов или морских курганов. Но возстала страшная буря, молния и гром, так что нельзя было без освещения молнии и различать совсем предметов; то и проехали-было совсем назначенные к отдохновению своему острова; но лоцман по домёкам узнал, что те острова вправе и что почти их проезжаем. Ежели к островам, то ветер будет боковой или, как мореходы называют, бедевен, а ежели прямо по ветру, то может легко замчать в средину Белаго моря или в самый Окиян. Державин приказал держать к островам вправо. Лишь руль повернули, паруса упали, лодка искосилась на бок, то и захлебнулась-было волнами, и неминуемо бы потонули; но Бог чудным (образом) спас погибающих. Державин хотя никогда не бывал на море, но не оробел и не потерял духу, когда бывшие с ним экзекутор, вышепомянутый Емин, и секретарь Грибовский, который после был статс-секретарем при Императрице, замертво почти без чувств лежали, да и самые гребцы, как были Лапландцы, неискусные мореходцы, оцепенели так-сказать и были недвижимы, то одна секунда и вал надобны были к погребению всех в морской бездне. В самое сие мгновение Державин вскочил, закричал на гребцов, чтоб не робели, подняли веслы, на которыя лодка несколько раз оперлась, и вдруг очутилась за камнем, который волнам воспрепятствовал ее залить. Таковым, можно сказать, чудом спаслись от нотопления, и Державин тогда в уме своем подумал, что знать он еще Промыслом оставлен для чего-нибудь на сем свете. В память сего написал он оду, под названием Буря, которая напечатана в первой части его сочинений. Переночевав на сих островах, или, лучше сказать, пустых камнях, поутру, хотя также не без опасности, но приехали благополучно в город Онегу Архангельской губернии; оттуда же сухим путем в город Каргополь, который есть наилучший в Олонецкой губернии, как хлебопашеством, так и торговлею.

Возвратился из сего путешествия в исходе сентября, и скоро после того получил указ о перемещении в Тамбовскую губернию. Но как надобно было Олонецкую так сдать, или к сдаче приготовить, чтоб после, а особливо по недоброжелательству наместника прицепок или взыскания не было; то осмотрел Державин вновь подчиненныя губернскому правлению места, и все, что неисправно, исправил; и как между прочим приказ общественнаго призрения в особливой был зависимости губернатора, то, осматривая оный, приметил в поданной денежной ведомости от помянутаго Грибовскаго, который отправлял должность казначея, что итоги неверны; то он приказал поверить одному из заседателей, который донес о действительной неверности и явное сумнение в нецелости казны. Он приказал сличить с документами, по которым нашлось, что по определениям, подписанным одним губернатором без советников, выдано денег купцам заимообразно без росписки их в шнуровых книгах 7000 р., да в самом деле недоставало наличных более 1000 р. Таковое открытие потому более было важно, что наместник всякими безделицами подыскивался под губернатором, то и легко мог сказать, что он сам похитил деньги, ибо определения на выдачу их подписаны были одною его рукою, а росписок от приемщиков э получении денег не было. Притом знал Державин, что в угождение наместника прокурор и стряпчие, да и прочие чины того и смотрели, чтоб что-нибудь на него донесть, то и надобно было исправить сей безпорядок так искусно и без канцелярскаго производства, чтоб зажать рот всем, восхотевшим поступить на какое-либо шиканство и ябеду. А потому призвал он к себе Грибовскаго и лицо на лицо приятельским увещанием извлек из него искреннее признание в трате казенных денег. Он сказал, что проиграл их в карты, ведя игру с виц-губернатором, с губернским прокурором и с уголовной палаты председателем, которые были все любимцы наместнику. О розданных купцам деньгах объяснил, что для того подписаны одним губернатором определения, что он, у купцов просил денег из занимаемых ими сумм, но как они на то не согласились иначе как взять без росписок, а когда заплатят, то тогда уже росписаться в книгах, что он и сделал, а для того и не подавал к прочим членам к подписке определений, чтоб они при выдаче денег не потребовали к своему усмотрению их росписок в книге. Он велел ему искреннее сие признание положить на бумагу в виде письма к губернатору, в котором он, во всех своих шалостях, раскаявшись, чистосердечно признался, написав по именам, кому что проиграл. Получив таковую бумагу, Державин тотчас пригласил к себе виц-губернатора, и как уже был час 7-й вечера, то его весьма таковое необыкновенное приглашение удивило. Сначала, разговаривая о посторонних материях, губернатор в виде дружеской откровенности объявил ему несчастие, случившееся в приказе общественнаго призрения, и требовал его совета что ему делать. Виц-губернатор, услышав сие, принял важный вид, стал вычислять многия свои замечания на счет неосторожности губернаторской, что Грибовский не стоил его доверенности и тому подобное, и что надобно с ним поступить по всей строгости закона и со всеми теми, кто с ним был соучастник. Тогда губернатор просил его, чтоб он лежащую на столе бумагу прочел и тогда бы дал ему свой совет, что делать. Виц-губернатор взял письмо и коль скоро увидел свое имя между игроками, то сначала взбесился, потом обробел и в крайнем замешательстве уехал домой. Того только и было надобно, чтоб, увидя себя замешанным, не предпринял каких с его стороны доносов или других шиканов. То же сделано с прокурором и с председателем палаты. Все они перетрусились, кроме что прокурор зачал-было крючками вывертываться и каверзить. Между тем губернатор послал по купцов, которые взяли казенныя деньги не росписавшись в книгах, представил им их дурной поступок во всей ясности и сказал, что отошлет он их тотчас в уголовную палату, коль скоро не роспишутся в книгах. Они то без всякаго прекословия исполнили. Тысячу рублей Державин взнес свою; книги исправили и ведомости сочинили по документам, как быть им должно. Ко времени присутствия прокурор принес в правление протест, в котором изъяснял, что губернатором был призван в необыкновенное время, ночью, где ему показана бумага, в которой умышленно замешан в карточной игре. Советники сего протеста не приняли, сказав, чтоб он сам отдал его губернатору. Он и действительно то сделал, но губернатор принял его с смехом, сказав, что он все затевает пустое, что он его никогда к себе не призывал и деньги никакия в приказах не пропадали, в удостоверение чего поручает ему самому освидетельствовать денежную казну и книги по документам. Прокурор удивился, сходил в приказ и нашед все в целости и в порядке, возвратился. Губернатор изодрав его протест, возвратил ему как сонную грезу, и, приказав подать шампанскаго, всем тут бывшим и прокурору поднес по рюмке, выпивал сам и отправился в Петербург, оставя благополучно навсегда Олонецкую губернию, не сделав никого несчастливым и не заведя никакого дела.

В Олонецкой губернии сделаны Державиным некоторый распоряжения и сочинения, заслуживающий некоторое внимание:

I-е. Секретное распоряжение для земской полиции о недопущении раскольников сожигать самих себя, как прежде часто то они из бесноверства чинили.

II-е. Устав о раздаче Лапландцам хлеба заимообразно из заведоннаго для них магазейна, суммою в 60,000 рублей, которыя деньги и хлеб, по непорядочной раздаче, почти были все пропадшими.

III-е. Установление пограничной таможенной стражи между Россиею и шведскою Лапландиею, при котором случае по приказанию губернатора и описание самой Лапландии сочинено экзекутором Еминым.

IV-e. Установление больницы на 40 человек под ведомством приказа общественнаго призрения, при открытии и освящении которой говорена была речь соборным священником Иоанном, сочиненная губернатором за неимением ученых духовных. Сия речь с похвалою и напечатана в публичных Ведомостях, которая впредь поместится между прозаическими сочинениями Державина⁴.

V-e. Основательное примечание, с подведением на всякую статью законов, на вводимый обряд наместников, на случай ежели б Императрице угодно было приказать рапорт губернатора разсмотреть судом, которое примечание находится и теперь в коммиссии сочинения уложения.

Наконец пресечено род крестьянскаго возмущения, произшедшаго по поводу приказов экономии директора Ушакова, якобы по указу 1783 года, которым велено наделить крестьян равными участками, разумеется, пустопорожних земель; но он вместо того веяел пахотныя отбирав у одних, давать другим; а как в Олонецкой губернии обработывание земель весьма дорого становится по непроходимым почти болотам, дремучим лесам и по чрезвычайной завалке каменьями, то лишающиеся удобренной пахоты и произвели не токмо всеобщий ропот, но и самоё друг на друга возстание.

Словом, Державин, пробыв с открытия сей губернии, то есть с декабря месяца 1784 году, оставил в октябре того же (чит.: 1785) г., отправился в Петербург. Пробыв в оном до марта, поехал в нововверенную ему Тамбовскую губернию, прекрати некоторыя дурныя на него внушения Императрице, от известных его недоброжелателей и их приятелей дошедшия, чрез Александра Петровича Ермолова, бывшаго тогда в особенной доверенности, и также неудовольствие от князя Потемкина, по жалобам славнаго тогда раскольничья настоятеля Выгорецкой пустыни Андрея Семенова, за то что губернатор приказал земской полиции лично осматривать пашпорты всех проживающих людей, большею частию беглых; но как князь услышал объяснение и правоту онаго, то и переменил неудовольствие в благорасположение к Державину.

По приезде в Тамбов, в исходе марта или в начале апреля (1786) нашел сию губернию, по бывшем губернаторе Макарове, всем известном человеке слабом, в крайнем разстройстве. Сначала с генерал-губернатором графом Гудовичем весьма было согласно, и он губернатором весьма был доволен, как по отправлению его настоящей должности, так и по приласканию общества и его самого: как он летом посетил Тамбов, в честь его был устроен праздник, который описан в IV-й части сочинений Державина⁵. Таковые были в продолжение лета, осени и зимы и даже в наступающем году; но они не токмо служили к одному увеселению, но и образованию общества, а особливо дворянства, которое, можно сказать, так было грубо и необходительно, что ни одеться, ни войти, ни обращаться, как должно благородному человеку, не умели, или редкие из них, которые жили только в столицах. Для того у губернатора в доме были всякое воскресенье собрания, небольшие балы, а по четвергам концерты, в торжественные же, а особливо в государственные праздники — театральный представления, из охотников, благородных молодых людей обоего пола составленныя. Но не токмо одни увеселения, но и самые классы для молодаго юношества были учреждены поденно в доме губернатора, таким образом чтоб преподавание учения дешевле стоило и способнее и заманчивее было для молодых людей; например, для танцовального класса назначено было два дни в неделю после обеда, в которые съезжались молодые люди, желающие танцовать учиться. Они платили танцмейстеру и его дочери, которые нарочно для того выписаны были из столицы и жили в доме губернатора, по полтине только с человека за два часа, вместо того что танцмейстер не брал менее двух рублей, когда бы он ездил к каждому в дом. Такое же было установление и для классов грамматики, арифметики и геометрии, для которых приглашены были за умеренныя цены учители из народных училищ, у которых считалось за непристойное брать девицам уроки в публичной школе. Дети и учители были обласканы, довольствованы всякий раз чаем и всем нужным, что их чрезвычайно и утешало и ободряло соревнованием друг против друга. Тут рисовали и шили, которыя повзрослев, девицы для себя театральное и нарядное платье по разным модам и костюмам, также учились представлять разныя роли. Сие все было дело губернаторши, которая была как в обращении, так и во всем в том великая искусница и сама их обучала. Сие делало всякий день людство в доме губернатора и так привязало к губернаторше все общество, а особливо детей, что они почитали за чрезвычайное себе наказание, ежели кого из них не возьмут родители к губернатору. Несмотря на то, чрезвычайная сохранялась всегда пристойность, порядок и уважение к старшим и почтенным людям. О сем долгое время сохранялась, да и поныне сохраняется память в тамошнем краю⁶. Да и можно видеть из пролога на открытие театра и народнаго училища, в помянутой же части напечатанных.

Но губернатор в сии увеселения почти не мешался, и они ему ни мало не препятствовали в отправлении его должности, о которой он безпрестанно пекся, а о увеселениях, так же как и посторонние, тогда только узнавал, когда ему в кабинет приносили билет и клали пред него на стол. Сие его неусыпное занятие должностию обнаруживалось скорым и правосудным течением дел и полицейскою бдительностью по всем частям управы благочиния, что также всем не токмо тогда было известно, но и доныне многим памятно. Сверх того, сколько мог, он вспомоществовал и просвещению заведением типографии, где довольное число печаталось книг, переведенных тамошним дворянством, а особливо Елисаветою Корниловною Ниловою. Печатались также и для поспешности дел публикации и указы, которые нужны были к скорейшему по губернии сведению; были также учреждены и губернския газеты для известия о проезжих чрез губернию именитых людях и командах и о ценах товаров, а особливо базарных хлеба, где когда и по какой цене продавался. Сие особливо полезно было для казны при случае заготовления большаго количества провианта; ибо провиантским коммиссионерам не можно было возвысить чрезвычайным образом цен против тех, которыя объявлены были в губернских печатных ведомостях, сочиняемых дворянскими предводителями каждаго уезда под смотрением одного надежнаго чиновника, живущаго в губернском городе при губернаторе, который и из других рук также получал тайныя для поверки сведения. Словом: в 1786 и 1787 году все шло в крайнем порядке, тишине и согласии между начальниками.

В последнем из сих годов открыто народное училище, которое принесло большую честь губернатору (как) известною речью, говоренною однодворцем Захарьиным, сочиненною ^губернатором по поводу тому, что преосвященный был тогда человек неученый и при нем таковых людей не было, кто бы мог сочинить на тот случай приличную проповедь. О сей речи неизлишно думается сообщить особливый анекдот. Вот он. Хаживал к губернатору из города Козлова однодворец Захарьин, который принашивал ему сочинения своего стихи, большею частию заимствованные из священнаго писания. В них был виден нарочитый природный дар, но ни тонкости мыслей, ни вкуса, ни познаний не имел; он ему иногда читывал свои стихи, то по способности сей хотел его поместить в какую-либо должность в приказе общественнаго призрения. В сие время, то есть в августе 1786 года, получен имянной указ, коим непременно велено было открыть под ведомством приказа общественнаго призрения народное училище 22-го числа сентября, то есть в день коронования Императрицы. День приближался. Надобно было по обыкновению при открытии училища говорить речь или проповедь. Он сообщил о сем преосвященному Феодосию, который был человек и неученый и больной, то ой отказался. Губернатор убеждал, чтоб он приказал своему хотя проповеднику то исполнить; но и в том не успел, ибо тот проповедник был дьякон, невзирая на то, хотя без всяких талантов, но человек притом невоздержный и на тот pas пил запоем. Губернатор послал в город Ломов к архимандриту, человеку ученому, который хотя по духовному правительству принадлежал Тамбовской епархии, но по губернскому правлению Пензинской губернии. Сей обещал приехать, но дни за три до назначеннаго дня прислал курьера с отказом, сказав тому причину, что пензинский губернатор требует его в Пензу для сей же надобности. Получа сие, Державин не знал, что делать; а как прилучился у него помянутый однодворец Захарьин, то он вызвался, что он напишет речь, когда ему то будет позволено. Губернатор посмеялся такому предложению, знав его к тому недостатки, но хотел видеть, что это будет за речь. Сказав ему свои мысли, какого содержания она быть долженствует, приказал, когда напишет вчерне, то чтоб показал ему. Сей в самом деле на другой день поутру очень рано явился с своим сочинением. Сие было сущий вздор, ни складу, ни ладу не имеющий. Он ему, сделав свои замечания, велел переделать и принести в тот же день ввечеру. Он исполнил; но и по вторичном прочтении нашлась самая та же нелепица. Итак видя, что из однодворческих собственных мыслей и трудов ничего путнаго не выдет, а речь непременно иметь хотел, то и приказал он ему придти к себе в кабинет в наступающий день до свету. Он в назначенный час явился. Державин, посадя его, велел ему под диктатурою своею писать речь по собственному своему расположению и мыслям, которыя он в течение дня в голове своей собрал и расположил в надлежащий порядок. Но как однодворцу не было приличнаго места, где бы ему ту речь по состоянию его сказать можно было (ибо в церкви нельзя, для того он был не церковнослужитель; в школе также невместно, ибо не был ни учитель и ни по чему не принадлежал к чиновникам сего заведения), а для того выдумал, чтоб он на таком месте сказал ее, которое может принадлежать всему народу. Веледствие чего приказал ему переписать ее набело, и на другой день, то есть накануне уже праздника, тоже поутру рано, явиться к нему в кабинет. По исполнении сего, пересмотрев и переправив еще, приказал ему, чтоб, когда процессия духовная будет возвращаться после освящения училища в собор, то чтоб он, остановя ее; начинал свою речь, которая начиналась таким образом: "Дерзаю остановить тебя, почтенное собрание, среди шествия твоего" и проч.

Сие в точности так было исполнено. Когда преосвященный со всем духовным причетом, отслужа молебен и окропя святою водою классы, хотел с собранием всех чинов выдти из училища, то однодворец остановил его вышеписанным началом речи; и губернатор, тотчас подступя, (пригласил) их в училище, где уже и говорена была речь перед портретом Императрицы порядочно; но при том месте, где он предавал в покровительство Государыне сына своего, жена его, стоявшая за ним с малолетним его младенцем, отдала ему онаго, а он положил его перед портретом, говоря со слезами те слова, которыя там написаны. Сие трогательное действие так поразило всех зрителей, что никто не мог удержаться от сладостных слез, в благодарность просветительнице народа пролиянных, и надавали столько оратору денег, что он несколько недель с приятелями своими не сходил с кабака, ибо также любил куликать. Речь сия послана была к наместнику и оттоль натурально в Петербург к Императрице, где привела Государыню столько в умиление, что она от удовольствия пролила слезы, и вообще произвела во всех удивление, что прислан был от графа Безбородки курьер, и именем Императрицы приказано было однодворца (привезти) в Петербург; ибо тотчас усумнилйсь, каким образом можно было простому мужику иметь такия чувства и сведения, каковыя в той речи оказались и каковых от лучших риторов ожидать только можно. Сие происшествие, а притом и успехи, тотчас показавшиеся от учения, как-то между прочим например, что чрез несколько месяцев появилось во всем Тамбове в церквах италиянское пение. Это было сделано так, что один придворный искусный певец, спадший с голоса, служил секретарем в нижней расправе и в состоянии был учить класс вокальной музыке. А как известно, что купечество в России везде охотники до духовнаго пения, то губернатор, прибавя сказанному секретарю несколько жалованья из приказа общественнаго призрения к получаемому им из расправы, велел учредить певческий класс по воскресеньям для охотников: то тотчас и загремела по городу вокальная музыка. Забавно и приятно видеть, когда слышишь вдруг человек 400 детей, смотрящих на одну черную доску и тянущих одну ноту. А как и другия науки (как-то арифметика),. чтение и писание прекрасное показались по городу, и сенаторы граф Воронцов и Нарышкин, в пачале 1787 года осматривавшие губернию, подтвердили народную похвалу Императрице относительно правосудия, успешнаго течения дел, безопасности, продовольствия народнаго и торговли, также приятных собраний и увеселений, так что начало знатное дворянство не токмо в губернский город часто съезжаться, но и строить порядочные домы для их всегдашнего житья, переезжая даже из Москвы: то все сие возродило в наместнике некоторую зависть. Сие прежде всего приметно стало из того, что он зачинал к себе требовать и брать артистов, против воли губернатора и их самих, в Рязань⁷ для устройства там театра и прочих увеселений, — как-то машиниста, живописца и балетмейстера, которых губернатор старанием своим выписал и содержал разными вымышленными им без ущерба казны и чьей-либо тягости способами, как то выше явствует.

Но в течение сего же года открылось уже явное наместника неудовольствие против губернатора. Причина была тому следующая. В исходе того 1787 (читай: 1786) г. должны быть по губерниям в казенных палатах торги на винный откуп. В законе было сказано, что казенная палата, постановив на мере с откупщиком кондиции, прежде заключения контракта отошлет их на уважение губернскаго правления, генерал-губернатора и Сената. Тамбовская казенная палата, сделав торги, сколько по слуху в городе известно было, с ненадежными людьми и с уменьшением сложности 20,000 ведер вина, что делало в год казне убытку 60,000, а в 4 года 120,000 рублей⁸, послала к наместнику, а в губернское правление не присылала. Губернатор ждал, что из сего будет, и говорил словесно виц-губернатору (человеку жадному к интересу и, можно сказать, криводушному подьячему); но он отыгривался разными увертками, упираясь впрочем на то, что отослал к наместнику, и когда от него получит, тогда сообщит правлению. Надобно знать, что наместник сей, или генерал-губернатор был, как выше сказано, господин Гудович, человек весьма слабый, или, попросту сказать, дурак, набитый барскою пышностию, что зять графа Разумовскаго, а дел, особливо же статских, ни мало не разумеющий. Он был водим его секретарем г. Лабою, который после был генерал-провиантмейстером: человек проворный, умеющий вкрадываться и подольщаться к раз-наго характера людям. Ушаков, виц-губернатор, с ним сдружился, а может быть и разделил с ним и с сенатскими обер-секретарями, или и повыше с кем, те 120,000 рублей, которыя с уменьшением сложности из казны украли. Таким образом, как они на хищение царскаго интереса сладились, то и присланы кондиции в правление накануне новаго года с таковым требованием, чтоб правление с началом онаго немедленно допустило новых откупщиков до содержания откупа. Губернатор, приметя козни, что ежели не допустить, то откупщики войдут в претензию и начтут многия суммы, которыя падут на счет губернатора, а ежели допустить, то будет соучастник ущерба интереса; а потому и дал он резолюцию, что как по наступившему времени к отдаче новым откупщикам откупу некогда уже сбирать справок о залогах, представленных от откупщиков, и о их благонадежности, а господин генерал-губернатор уже нашел их достаточными и уважил, то губернское правление, не входя ни в какое за ним новое разсмотрение, яко главнаго начальника губернии, относится к нему и ждет его предписания, которое последовало: откуп отдан, и Сенату, с прописанием всего происшествия, отрапортовано. Едва прошло месяца два откупа, вступил в правление на главнаго откупщика, купца тамбовскаго Матвея Бородина, вексель на весьма важную сумму, — помнится, тысячи на три. Правление, по законному порядку, предписало коменданту с Бородина ту сумму требовать. Он отозвался неимением денег: предписано в доме описать имение; но онаго ничего не нашлось, следовательно и объявленный им под откуп капитал, как и у прочих его соучастников, по справкам оказался подложный, то есть выставлен на одной бумаге, а в существе своем пустой, никакого достоинства не имеющий. В таком случае, чтоб правлению самому не подпасть под взыскание, когда откупщики не будут взносить откупной суммы, как уже и действительно недоимка накопляться стала, губернатор приказал, на основании учреждения о управлении губерний, губернскому казенных дел стряпчему взнесть иск; что исполнено, и жалоба его отправлена в Сенат. Вот сим-то и возгорелась уже явная злоба наместника против губернатора.

Между тем случилось еще происшествие, достойное примечания, которое ознаменовалось совершенным подыском и гонением губернатора. В марте месяце (1788), 24-го числа, т. е. накануне Благовещения, явился к губернатору воронежский купец Гарденин с открытым ордером ко всем губернаторам от главнокомандующаго в армии князя Потемкина-Таврическаго, которым препоручалось им помогать ему Гарденину, яко провиантскому коммиссионеру, в покупке и доставке провианту на армию, предводительствуемую им против Оттоманской Порты, в котором крайний был недостаток, так что по зиме еще с Моздоцкой линии и прочих мест дивизионные командиры писали к губернатору и просили его приискать купить хлеба. Но как в том году в Тамбовской губернии, да и в прочих смежных, родился хлеб худо, то и не мог он удовлетворять требования их. Гарденин, сверх помянутаго ордера, представил еще открытый указ из Сената казенным палатам, чтоб ассигнованныя на воинский департамент суммы отпустили ему Гарденину без задержания, объявив при том словесно, что приискано и приторговано им хлеба потребное число по реке Вороне у разных помещиков и отдано им задатку 50,000 р., с тем чтоб при вскрытии реки и при нагрузке на суда хлеба, заплатить им остальную сумму; а ежели не заплатится, то с них поставки хлеба не взыскивать и взятых в задаток денег не требовать. Поелику было то время, что скоро река вскроется, то и просил он, чтоб из ассигнованных на военный департамент за прошлый и за настоящий год сумм были потребныя ему деньги выданы; иначе же, когда упустится пора, то армия — подвергнется крайнему бедствию. Губернатор (Державин), как деньги в казенной палате, препроводил его к виц-губернатору, чтоб он от него деньги требовал. Гарденин возвратился и объявил, что виц-губернатор. отказал ему в деньгах, сказав, что будто в палате прок виантских сумм нет. Губернатор вторично отослал его при секретаре Савицком (что ныне виц-губернатором в Новгороде) и велел просить его, чтоб он удовольствовал коммиссионера, ежели провиантских и коммиссариатских денег нет, хотя из других сумм, которыя опосле заменить, ибо государственная нужда, не теряя времени, того требует, дабы не поморить армии. Виц-губернатор, надеясь на покровительство князя Вяземскаго, яко генерал-прокурора и государственнаго казначея, а также и на генерал-губернатора, ответствовал с грубостию, что у него денег нет, и сверх того, дабы оказать губернатору больше неуважения и пресечь совсем надежду Гарденину без подарков ему получить деньги, поехал на винный липецкий (винокуренный) завод, якобы для осмотру его годности по сенатскому указу. Гарденин в отчаянии прибегнул паки к губернатору. Тогда он приказал ему войти к себе с письменным прошением с прописанием всех вышеописанных обстоятельств и отказов виц-губернаторских. Вследствие чего, призвав к себе казенных дел стряпчаго, велел ему подать себе ведомость о суммах, какия находятся в казенной палате наличными и куда какия ассигнованы суммы. Стряпчий ответствовал, что губернский казначей и прочие члены палаты той ведомости ему без виц-губернатора не дают.

Тогда он, по силе учреждения о губерниях, яко хозяин губернии, дал ордер коменданту, придав ему в помощь для лучшаго соблюдения порядка советника правления и секретаря, которым велел казну в губернском казначействе освидетельствовать и подать губернскому правлению репорт, сколько каких сумм на лицо находится в оном. А как предвидел он, что таковой его, хотя законный и должный, но решительный поступок от его недоброжелателей подвергнется разным прицепкам и осуждению: то и дал он подробное наставление своим коммиссионерам как поступать при свидетельстве казны, наблюдая возможную осторожность и порядок, то есть, чтоб записывать всякий свой шаг, по точной силе должности казначея, в журнал вообще с теми чиновниками, которые от стороны казенной палаты при том свидетельстве находиться будут. Все сие сохранено, и подан репорт в губернское правление; но как свидетельство происходило по документам и по книгам несколько дней, то натурально о выдаче денег Гарденину послан прежде репорт в Сенат, а о свидетельстве после, в котором прописаны все безпорядки и неустройство по казенной части: то есть ассигнационнаго банка суммы более 150,000 рублей валялись вовсе без записки, из коих, носился слух, раздаваны виц-губерна-тором взаймы казенлыя деньги, без процентов и без залогов, кому хотел, также неокладные доходы, как-то: за гербовую бумагу, за паспорты, сбирались без записки в приход; провиантских и комМиссариатских сумм было на лицо, неизвестно почему удержанных и не высланных в места, куды ассигнованы, около 200,000, т. е. несравненно более чем Гарденин требовал. Словом, почти вся записная книга была бела, документы разбросаны или и совсем растеряны, и неизвестныя какия-то деньги нашлись у присяжных по коробкам, так что оказывалось в растере или похищении казенных денег бол£е 500,000 рублей. Все сие записано в журнал и подписано собственными руками, как коммиссионеров губернатора, так и губернским и уездным казначеем и стряпчим, без всякаго противуре-чия или жалоб на какое-либо притеснение, и тогда же отрепортовано с нарочным Сенату, и наместнику дано знать. Поелику же сие происходило перед Страшною неделею⁹, a по воскресеньям всегда собирались к губернатору на вечер чиновники и их жены, то в Вербное воскресенье, собравшись они в доме губернатора, начали между собою переговаривать, что якобы свидетельство комендант и его помощники учинили подложное притеснительно и оклеветали казенную палату в безпорядках, коих совсем не было, а напротив того она нашлась в наилучшей исправности; о чем казенная палата, сделав определение, послала с нарочным же репорт от себя Сенату.

Сие услышав губернаторша от женщин, сказала мужу. Он тотчас призвал к себе губернскаго прокурора и спросил, известен ли он и правда ли, что казенная палата сделала определение в опровержение губернскаго правления и послала репорт, якобы о лживом свидетельстве. Прокурор отвечал: правда. — "Для чего вы не соблюли свою должность, в учреждении вам предписанную, где вам велено доносить губернскому правлению не токмо о всех происшествиях, но и о слухах и о ропоте народном? А вы, видя и пропуская определение палаты о беззаконных поступках коменданта и прочих коммиссионеров, не донесли правлению, которое могло свои взять меры и чрез изследование открыть истину. Что подумает Сенат? кому ему верить, правлению или палате?" Губернский прокурор, услышав сие, струсил, побледнел и затрясся. Губернатор без обиняков сказал ему, что ежели он не исполнит своей должности по точной силе учреждения, то он прямо принужден будет донести о всех беззаконных происшествиях Императрице. Прокурор на другой день, то есть в Страшной понедельник, хотя день неприсутственный, но как по важному делу, подал репорт губернскому правлению. Губернатор, приняв оный, дал резолюцию пригласить, как по экстренному делу, председателей палат и при них, призвав всех чиновников, казначеев и присяжных, бывших при свидетельстве казны в казначействе, спросить их, каким образом делано было притеснение и угрозы присяжным и прочим чинам комендантом и. прочими коммиссионерами. Председатели уголовной и гражданской палат, двое Чичериных, прибыли, а казенной палаты, как выше явствует, виц-губернатор был на липецких заводах, то вместо его пришел экономии директор Аничков. Скоро потом представлены казначеи И присяжные, которые тайно приехавшим из Липецка виц-губернатором и его сообщником экономии директором -настроены, что на вопрос в правлении губернатором: "кем вы были принуждены при свидетельстве казны показывать неисправности казначейства и похищение казны?" в один голос все ответствовали: "Комендантом". — Как?- "Он приказал из нас одному присяжному, у котораго в коробке заперты были казенныя деньги: "ну, поскорее отпирай и вынимай что у тебя там есть", толкнув притом тростным набалдачником в спину". — Более же никакого принуждения и устращиваний не было?- "Нет", отвечали. Сии показания записаны в журнале правления и спрашиваны еще, не имеют ли чего в оправдание свое сказать; но никто ничего не говорил, а все были безгласны. Все сие в присутствии всего собрания записано и репортовано Сенату и сообщено генерал-губернатору к сведению, который с своей стороны послал жалобу в оное правительство, что якобы губернатор его обидел, между прочим и созывом из палат в правление председателей, ссылаясь на учреждение, которым одному ему предоставлено право сзывать палаты при случаях заключения, на новыя законы.

Сенат по первому репорту о выдаче Гарденину денег сделал губернатору строгий выговор, что якобы он вмешивался в управление казенной части, которая непосредственно зависела от государственнаго казначея, или князя Вяземскаго, несмотря на то, что он его ассигнацию приказал выполнить, велев отдать Гарденину деньги, ассигнованный на провиантский департамент. По второму же репорту о свидетельстве денег в палате и о происшедшем между казенною палатою и правлением несогласии, велел на месте генерал-губернатору безпорядок исправить, а пониженную сложность, несмотря на толь явный и умышленный ущерб интереса по откупу, утвердил без всякаго изследования, не уважа никаких доводов казеннаго стряпчаго. Генерал-губернатор, приехав сам для исполнения сенатскаго указа, что сделал, губернатору осталось неизвестным, ибо он о сем ни одним словом с ним не объяснялся; а между тем в августе месяце, по случаю нечаянно¹⁰ объявленной войны Швециею, как приказано было добровольно отданных владельцами в солдаты людей принимать, но на одежду и содержание их денег не ассигновано, то губернатор требовал от наместника разрешения, из каких сумм оныя взять, ибо, получив недавно указ Сената не касаться казенной части, не смел сам собою заимствовать оных из коммиссариатских сумм. Генерал-губернатор отделывался от письменной резолюции, словесно приказывая взять из коммиссариатских сумм, и намерен был уехать из Тамбова в Рязань, дабы необходимую выдачу из казначейства на сию потребу денег обратить паки на губернатора и тем снова поджечь Вяземскаго, якобы в присвоении им его должности. Но губернатор остерегся, требовал письменной резолюции или звал наместника в правление, дабы там в общем присутствии сделать по сему экстренному случаю положение; но он, на сие крайне разсердяся, с азартом кричал, что он понуждать его идти в правление не может, что он должен исполнять все его повеления безпрекословно, как бы Императорскаго Величества, что он ничто иное, как его советник; но губернатор говорил, что он правитель губернии, а не советник. Словом, произошел между ими довольно горячий разговор; но никакой непристойности не было, и генерал-губернатор с тем из Тамбова уехал, оставив набор людей, обмундирование и продовольствие их на попечение губернатора.

В сентябре получен указ из Сената, последовавший по жалобе наместника, в коем многия глупыя небылицы и скаредныя клеветы на Державина написаны были: между прочим, что будто он его за ворот тащил в правление, что будто в присутствии его в правлении сделанныя им распоряжения не исполнял, что накопил недоимки, и другия веяния нелепицы, но ни одного истиннаго и уважения достойнаго проступка (или) дела не сказал. Губернатору не трудно было на такой сумбур ответствовать и опровергнуть — лжи прямым делом. Но как знал он канцелярский обряд, что не на справках основанные ответы подлежат сумнению и что начальничьи донесения более возымеют весу, нежели его ответы, то, отлучив его от должности, предадут дело в Сенат (к) законному суждению, а Сенат несколько лет будет собирать справки, которыя в угодность генерал-губернатора будут такия, какия ему только будут угодны; словом, ежели не обвинят, то вечно просудят, чего им только и хотелось, дабы не допустить Державина в столицу, или лучше до лицезрения Императрицы; ибо таков есть закон: кто под судом, тот не допущается ко двору. Державин, все сие предвидев, взял меры, дабы отвратить от себя толь злобно ухищренную напасть. Он, не объявя указа в правлении, призвал к себе секретарей и приказал им якобы по другой какой надобности, справиться о всем, о чем требует от него Сенат ответа, каждому по своей экспедиции и за подписанием их и советников по их частям, взнесть к нему в канцелярию. Они сие исполнили, и советники, не знав, что по поводу сенатскаго указа те справки требованы, подписали, а губернский прокурор пропустил, не сделав никакого возражения. Тогда губернатор объявил правлению сенатский указ и тот же час, основав на тех справках свой ответ, отправил в Сенат. Прокурор и советники, бывши преданы из трусости наместнику, увидели, что сплошали, не затруднив справок. Первый из них, послав нарочного к генерал-губернатору с известием, что губернатор требует справок против сенатскаго указа, получил с тем же посланным предписание, чтоб никак не давать справок; но было уже поздно. Гудович, будучи о сем извещен, послал в Сенат жалобу на Державина, говоря, что он под видом справок отдал якобы его под суд губернскому правлению. Ему больно было, что справками обнаружились его лжи и черной души клевета. Например, он доносил Сенату, что губернатор в присутствий его в губернском правлении сделанных им распоряжений не исполнял (по справкам открылось, что он с самаго своего пожалования в тамбовские наместники в правлении ни разу не бывал и распоряжений никаких не делал); что недоимок не взыскивал: оказалось, что никогда оных так мало не было. Что же касалось, что будто за ворот тащил в правление, то толь грубую ложь никакое безстыдное свидетельство подкрепить не могло; ибо надобно было, чтоб кто-нибудь их рознял, и тому подобное.

Сенат, получив вторую жалобу, хотя не мог почесть ее за основательную, но, — по убеждению генерал-прокурора Вяземскаго, а паче бывшаго тогда в великой силе по связи с графом Безбородкою графа Петра Васильевича Завадовскаго, который Гудовичу был не токмо земляк и родственник по дому графа Разумовскаго, но и старинный друг, — определил, не дождавшись на указ от Державина ответа, поднесть Ея Величеству доклад, в котором почел ему то в вину, что он долго якобы ответа не присылал, не смотря на то, что в законах определеннаго на ответы срока еще не прошло и что не токмо третичнаго, но и вторичнаго побудительнаго указа к нему послано не было. Граф Завадовский потрудился сам написать доклад, в котором показал искусство свое в словоизобретении, что выдумал на обвинение Державина особое не слыханное ни в какой юриспруденции слово, а именно, что он упослеживает ответами, и для того предать его суду. Императрица, получив таковой явно пристрастный доклад, без ответа обвиняющий Державина, проникла на него гонение, и для того, положив его пред собою, оставила без конфирмации. Между тем Державин в узаконенный срок прислал ответ; но его Сенату не докладывали, а читали тайно по кабинетам и, увидев гонимаго во всем невинность, положили безгласным под красное сукно, вымышляя между тем способы и разныя козни, чем бы обвинить Державина и подвигнуть на него гнев Императрицы.

Прошло месяца с два, что дело оставалось без всякаго движения, и все думали, что Императрица взяла сторону Державина, и ему ничего не будет. Но в ноябре месяце настал срок к новому выбору судей. Наместник приехал, и дворяне съехались. Губернатор, получая о том ежедневно рапорты, пришел к нему в день балотирования и с должною учтивостью спрашивал его, что он ему по сему случаю прикажет. Он с презрением ему отвечал: "Ничего". — В обряде выборов и на него возложена должность. — "Мне вы ни на что не надобны". Губернатор, поклонясь, вышел вон и тот же час прислал к нему рапорт с прописанием, что он (был) у него и просил его повеления, но он его без всякой причины удалил от выборов: то ежели что случится в продолжение оных несогласное с законами, то чтобы он сам за то изволил ответствовать. Сия наместника так-сказать письменная явка наиболее раздражила. Он послал к графу Безбородку убедительное партикулярное письмо, написав в нем личныя оскорбления и всякия нестерпимыя нелепости на губернатора, прося, чтобы он удален был из губернии, описывая, что он и при настоящем выборе дворян делает затруднение и замешательство. Граф Безбородко по тому письму докладывал, и тогда-то уже вышла конфирмация Императрицы на вышепомянутый сенатский доклад, в которой сказано, чтоб удаля Державина из Тамбовской губернии, взять с него ответы, которые разсмотреть в Москве в 6-м Сената департаменте. — Возрадовались все его гонители, и вместо того, чтоб справедливый Сенат и истинный защитник невинности должен был сказать и войти с докладом, что ответы уже Державиным присланы, и как в них не находится никакой его вины, то предать Ея Величества благосоизволению; напротив, тотчас препроводили в Москву, опасаясь допустить оклеветаннаго в Петербург, чтоб как-либо присутствием своим в сем городе не открыл своей невинности, ибо письменных жалоб его не боялись, потому что они, преходя чрез руки статс-секретарей и почт-директора, приятелей и приверженцев их, не могли никак проникнуть до Императрицы. Словом, Державин был в крайнем со всех сторон утеснении, ибо Вяземскаго и Безбородкина партия, то есть Сенат, генерал-прокурор, генерал-губернатор и статс-секретари, все были против его. Хотя на князя Потемкина, по случаю помоществования армии хлебом чрез Гарденина и благосклоннаго расположения Василья Степановича Попова, правителя его канцелярии, и была некоторая надежда; но как оные три сильные вельможи, Потемкин, Безбородко¹¹ и Вяземский, у коих были в руках бразды царственнаго правления, чтоб не мешать друг другу, составили тогда между собою триумвират, любимец же Императрицы граф Мамонов ни с какой стороны не был знаком Державину, то и был он в бездне погибели, из коей, казалось, никоим образом выйти ему неможно было. Но невинность его и Бог противное учинили, как то ниже увидим.

Таким образом должен он был, против желания всех благомыслящих, в исходе 1788 года оставить Тамбовскую губернию, в которой он много полезнаго сделал, как-то:

1. Написал топографию губернии.

2. Учредил в губернском правлении порядок для сокращения производства, котораго прежде не было, так что, разделя по советникам дела на экспедиции, завел три журнала, из коих два для советников, а третий для себя. В первых двух советники должны были писать резолюции кратко своими руками, по подобным делам, каковыя уже губернатором и правлением апробованы были; а в третьем губернатор сам, по каковым еще прежде положения не было. Сим сокращалось время и производство, ибо вместо одной выходило три резолюции, однако основательныя и согласныя с законами. Сии три докладные реестра с резолюциями советников и губернатора составляли каждаго дня журнал правления, который подписывали под каждой статьей по своим частям советники, а на конце губернатор. И как дела были разобраны по материям и вносились в докладной реестр одно за одним того же роду, то написав на первое резолюцию, согласную апробованным прежде таковым же, последующия советник разрешал одним словом: тоже, тоже.

3. Подобно сему сокращены и исполнены были самым делом, а не на одной только бумаге, губернския публикации, которых, как известно, во всяком правлении от почты до почты вступает великое множество. Сие сделано было так. Учрежден был особый стол с одним столоначальником и двумя писцами. Они должны были из всех сообщений, требующих обнародования, составлять еженедельный реестр, изображая в нем кратко, о чем откуда публикуется. В пятницу по реестру сему докладывалось правлению, на котором одним словом отмечал советник: публиковать. В субботу и воскресенье все статьи публикации на одном большом листу, подобном табели, которую можно к стене прибить, печатались в типографии. В понедельник листы сии приносились в правление, которые при кратких печатных указах, прежде уже изготовленных, посылались городничим с таковым только изъяснением, что посылается столько экземпляров. Городничий должен был оныя экземпляры раздать по присутственным местам, и в нижний земский суд с большим оных количеством; нижний земский, приложа при каждом экземпляре по нескольку листов белой бумаги, отсылал с статными драгунами в четыре конца своего уезда до первых земских изб, где земский писарь, на белой бумаге отметив, что публикацию видел, отсылал с ходаком уже до второй земской избы, и так далее. По огласке во всем уезде возвращались экземпляры с подписанными листами в земский суд и прибивались по церквам, базарам и ярмаркам, к сведению всего народа. Таким образом в весьма краткое время извещалась вся губерния самым делом, а не на письме только, о разрешении и запрещении имения, о подрядах и откупах, о беглых рекрутах и о прочем, о чем неточныя публикации производят в делах не токмо замешательство и затруднение, но и самыя злоупотребления, — сему подобно для скорейшаго отправления дел учредил он распорядок в переписке с подчиненными местами губернскаго правления: приказал присылать обыкновенный ведомости о доимках, о хлебном урожае и о прочем в пакетах в поллиста, о делах, которыя требуют резолюции или предписания правления, — в четверть листа, а репорты о получении указов — в восьмую долю листа, чем сокращалось весьма течение дел; ибо законами предписано судьям самим распечатывать пакеты и помечать число на полученных бумагах, то и выходила неминуемая медленность и для советников великий труд, что они должны были каждый пакет распечатать, прочесть бумагу, пометить в ведомости и за известие отдать секретарям; но когда пакеты были различны, то дежурный секретарь по наружной их форме, не распечатывая, разбирал и требующие резолюции клал перед судьей, ведомости раздавал секретарям по экспедициям, а репорты о получении указов в регистратуру прямо для записки в регистратуру, не взнося всех оных в докладные реестры, чем соблюдались вышеписанные законы и несравненно дела ускорялись; ибо пустыя бумаги не обременяли делопроизводителя.

4. Ведомости, получаемые из казенной палаты о получении доходов и о недоимках, а равно и из судебных мест о решенных и нерешенных делах, согласно законам и учреждению, приказал присылать только в два срока, а не несколько раз, как и когда кому вздумалось, и делал по ним градской и сельской полиции только два раза в год предписание, штрафуя неисправных без лицеприятия, чем и труд облегчался и исполнение чинилось действительнее, как по запутанности дел частыя, но слабыя предписания.

5. По казенной части в сборе податей и свидетельств казны на основании законов такое сделал по зависящим от губернскаго правления местам распоряжение, что и ныне государственное казначейство, при ревизовании счетов, руководствуется оным.

6. Разобрал по точной силе законов вины преступников, содержащихся без всякаго прежде различия в тюрьмах, сделав распоряжение, кого отпустить на росписки и поручительство, кого содержать строже, кого слабее, разсадя их всех по особым номерам, по мере их вин и преступлений; и перестроя из старых строений с пособием сумм приказа общественнаго призрения благоучрежденный тюремный дом с кухнею, лазаретом, приказал в нем содержать возможную чистоту и порядок, чего прежде не было, а содержали в одной так-сказать яме, огороженной палисадником, по нескольку сот колодников, которые с голоду, с стужи и духоты помирали, без всякаго о них попечения.

7. Учредил типографию, в которой печатались не токмо указы сенатские, но и прочия скораго исполнения требующия предписания губернскаго правления, а также и губернския ведомости о ценах хлеба, чем обуздывалось своевольство и злоупотребление провиантских коммиссионеров, и о прочем к сведению обывателей нужном.

8. Изследованы препятствия и затруднения судовому ходу по реке Цне, по коему суда назад от Рыбной не возвращались, и к облегчению плавания придуманы средства, с описанием чего в подробности и с приложением планов и смет препровождены к наместнику, а от него Императрице. Но как князь Вяземский, управляющий государственною казною, не доброхотствовал Державину; то, по бывшей тогда с Турками войне, отговорился неимением денег, требуемых на все то исправление, не более 20,000 рублей. Слышно однако было, что правительство водяной коммуникации то описание, планы и сметы успешнаго плавания судов, от Морши до Рыбинска и обратно, одобрило; но что из того вышло, неизвестно.

9. Купил по препоручению Императрицы для запаснаго петербургскаго хлебнаго магазейна муки около 100,000 кулей, который (хлеб) обошелся с поставкою дешевле провиантскаго ведомства 115 копейками, из чего видно, что он мог положить себе в карман без всякой опасности 100,000 рублей.

10. Открыл убивство в Темникове княгини Девлеткильдеевой племянником ея Богдановым, которое совершилось так-сказать с сведения городничаго и прочих земских чиновников. Исправил дороги, — приумножил доходы приказа общественнаго призрения в год до 40 тысяч рублей.

Но несмотря на все сии попечения и заботы о благосостоянии вверенной губернии, Державин, по злобе сильных его недоброжелателей, отлучен из Тамбова и явился в Москве суду 6-го Сената департамента, по вышесказанному доносу наместника, отправя жену свою к матери ея в Петербург.

Примечания

1. Тутолмин Тимофей Иванович (1740-1809) состоял олонецким и архангельским генерал-губернатором с 1784 по 1789 г.; впоследствии управлял попеременно присоединенными польскими губерниями и, наконец, с 1806 по 1809 г. был московским главнокомандующим. Генерал-губернатор являлся высшим лицом местной администрации, обладая военной и гражданской властью в генерал-губернаторстве, объединявшем несколько губерний (в данном случае олонецкую и архангельскую, губернатором первой из которых и был назначен Державин).

2. Ниже — даже ни, отнюдь не, и не.

3. "Открыть" город Кемь означало провести церемонию преобразования его из селения с объявлением официального наименования "городом" и открытием установленных учреждений.

4. "Речь при открытии больницы в Петрозаводске" 1785 г. перепечатана Гротом в 7-м томе "Сочинений Державина".

5. Это "Торжество восшествия на престол Императрицы Екатерины, отправленное в Тамбове губернатором Державиным в его доме, 28 июня 1786 г." переиздано затем в 4-м томе "Сочинений Державина" Гротом. Генерал-фельдмаршал граф Иван Васильевич Гудович (1741 — 1821) пробыл в должности рязанского и тамбовского наместника с 1785 по 1789 г., затем отличился в персидскую войну; с 1809 по 1812 г. был главнокомандующим в Москве, сменив на этой должности предыдущего недоброхота Державина Тутолмина. Отношения поэта-губернатора с ним, как и прежде с Тутолминым в Петрозаводске, вскоре из приятельских превратились во враждебные. Несколькими страницами ниже Державин награждает его весьма нелестными прозвищами; в подтверждение их Грот приводит отзыв гр. Ф. В. Ростопчина, чрезвычайно выразительный при всей своей краткости: Гудович "столько же мстителен, сколько груб, глуп, горд и бешен".

6. Благодарная память о заботах Державина по распространению просвещения сохраняется в "тамошнем краю" до сих пор: свидетельством тому служит, например, выпущенный Центрально-Черноземным издательством в 1980 г. сборник его стихотворений и прозы, в котором впервые в XX в. перепечатан отрывок из "Записок" с описанием тамбовского периода деятельности поэта.

7. Будучи наместником двух губерний, рязанской и тамбовской, Гудович имел постоянное местопребывание в Рязани.

8. Здесь ошибка в счете: по предположению Грота, вместо "120,000" следует читать "240,000 рублей".

9. "Страшной неделей" Державин именует здесь Страстную, предшествующую христианской Пасхе. Хотя первое определение происходит от "страха", а второе — от "страдания", не исключено, что этимология обоих исходных слов общая.

10. Нечаянно — здесь: неожиданно (то есть так, что не ожидали, "не чаяли").

11. Безбородко Александр Андреевич (1747-1799), граф, впоследствии светлейший князь, с 1783 г. фактический руководитель русской внешней политики. При Павле I (которому, как считается, он оказал при вступлении его на престол важную услугу в отношении завещания о престолонаследии, передававшего трон вместо сына императрицы внуку Александру) Безбородко с 1797 г. стал канцлером. О столкновениях с ним еще не раз будет идти речь на страницах "Записок".