С окончания военной прехождение статской службы в средних чинах по отставку

15 числа сего февраля (1777) даны Правительствующему Сенату два указа, из коих одним пожалован он в коллежские советники¹ и велено дать ему место по его способности, другим пожаловано ему 300 душ в Белорусской губернии, на которыя приказано заготовить грамоту и поднесть к высочайшему подписанию. Очутясь в статской службе, должно было искать знакомства между знатными людьми, могущими доставить место в оной. Скоро чрез семейство господ Окуневых, из коих старший брат тогда выдал дочь свою за князя Урусова, двоюроднаго брата генерал-прокурорши княгини Елены Никитичны Вяземской, познакомился в доме сего сильнаго вельможи, могущаго раздавать статския места, будучи позван к нему на свадебный бал². С сих пор часто у него бывал и проводил с ним дни, забывая время в карточной, тогда бывшей в моде, игре в вист, хотя никогда в нее ни счастливо, ни несчастно играть не умел, но платил всегда проигранныя деньги и исправно и с веселым духом; потому наиболее, что князь вел игру с малочиновными и небогатыми людьми весьма умеренную. Таковым поступком, всегда благородным и смелым, понравился ему, приобрел его благоволение; при всем том с февраля по август не мог быть никуды помещенным. А как очистилось тогда Сената в первом департаменте экзекуторское место, которое пред тем занимал отец новобрачной, господин Окунев, получа выгоднейшее с чином статскаго советника при строении церкви Невскаго монастыря, Державин, приехав в один день поутру рано на дачу генерал-прокурора, лежащую на взморье близ Екатерингофа, нашел его чешущим волосы и бедную старуху стоящую у дверей. Подшедши просил его о помещении на порозжую ваканцию. Он, не отвечав ни слова, приказал ему принять от той престарелой женщины бумагу, ею держимую, и прочетши про себя, сказать ему ея содержание. Он прочел, пересказал, и князь, взяв у него, ее собственным обозрением поверил, положил пред собой на столик и, на него взглянув, сказал: "Вы получите желаемое вами место", и тот же день, поехав в Сенат, дал о том предложение. Должность сия, по отступлении от инструкции Петра Великаго, хотя была тогда уже не весьма важная, однако довольно видная. Отправляя ее, скоро приобрел он знакомство всех господ сенаторов и значущих людей в сем карьере, а особливо бывая всякий день в доме генерал-прокурора. Княгиня собственною своею персоною была благосклонна, и мысли ея были выдать за него в замужество сестру свою двоюродную, княжну Катерину Сергеевну Урусову, славную стихотворицу того времени, так что об этом ему некоторые ближние к ней люди и говорили; но он, имея прежняя связи, отшутился от сего предложения, сказав, что она пишет стихи, да и я мараю, то мы все забудем, что и щей сварить некому будет³. Словом, он был некотораго рода любимцем сего всеми тогда уважаемаго дома. С князем по вечерам для забавы иногда играл в карты; а иногда читал ему книги, большею частию романы, за которыми нередко и чтец и слушатель дремали. Для княгини писал стихи похвальные в честь ея супруга, хотя насчет ея страсти и привязанности к нему не весьма справедливые, ибо они знали модное искусство давать друг другу свободу.

В сем году, около масленицы, случилось с ним несколько сначала забавное приключение, но после важное, которое переменило его жизнь. Меньшой из братьев Окуневых поссорился, быв на конском бегу, с вышеупомянутым Александром Васильевичем Храповицким, бывшим тогда при генерал-прокуроре сенатским обер-прокурором в великой силе. Они ударили друг друга хлыстиками и, наговорив множество грубых слов, решились ссору свою удовлетворить поединком. Окунев, прискакав к Державину, просил его быть с его стороны секундантом, говоря, что от Храповицкаго будет служивший тогда в Сенате секретарем, что ныне директор дворянскаго банка, действительный статский советник Александр Семенович Хвостов. Что делать? С одной стороны короткая приязнь препятствовала от сего посредничества отказаться, с другой соперничество против любимца главнаго своего начальника, к которому едва только стал входить в милость, ввергало его в сильное недоумение. Дал слово Окуневу с тем, что ежели обер-прокурор перваго департамента Резанов, у котораго он в непосредственной состоял команде, который также был любимец генерал-прокурора и с ним, как Державин, по некоторым связям в короткой приязни, не попротивуречит сему посредничеству; а ежели сей того не одобрит, то он уговорит друга своего, вышеупомянутого Гасвицкаго, который был тогда уже майором. С таковым предприятием поехал он тотчас к господину Резанову, его не нашел дома: сказали, что он обедает у господина Тредияковскаго, бывшаго тогда старшаго члена при герольдии, который по сей части был весьма значущий человек. Хотя сей жил на Васильевском острову, но он и туда поехал. Уже был вечер. При самом входе в покой встречается с ним бывшая кормилица великаго князя Павла Петровича, который был после императором, г-жа Бастидонова с дочерью своею, девицею лет 17-ти, поразительной для него красоты; а как он ее видел в первый раз в доме господина Козодавлева, служившаго тогда во втором Сената департаменте экзекутором же, смотревшаго с ним вместе на Литейной шествие духовной процессии в Невский монастырь, бываемой ежегодно августа 30-го дня в день Александра Невскаго, и тогда она уже ему понравилась, но только примечал некоторую бледность в лице, а потом в другой раз в театре неожиданно она его изумила; то тут в третий раз, когда она остановилась в передней с матерью, ожидая когда подадут карету, не вытерпел уже он и сказал разговаривавшему с ним Резанову о том, за чем приехал, что он на сей девушке, когда она пойдет за него, женится. Сей засмеялся, сочтя таковую скорую решительность за шутку. Разговор кончился; мать с дочерью уехали, но последняя осталась неисходною в сердце, хотя дуэль, по несысканию Гасвицкаго, остался на его ответе. Должно было выехать в Екатерингоф на другой день в назначенном часу. Когда шли в лес с секундантами соперники, то последние, не будучи отважными забияками, скоро примирены были первыми без кровопролития; и когда враги между собою целовались, то Хвостов сказал, что должно было хотя немножко поцарапаться, дабы не было стыдно. Державин отвечал, что никакого в том (нет) стыда, когда без бою помирились. Хвостов спорил, и слово за слово дошло-было до драки: обнажили шпаги и стали в позитуру, будучи по пояс в снегу, но тут Приехал опрометью вышедший только из бани разгневший, как пламень, Гасвицкий с разнаго рода орудиями, с палашами, саблями, тесаками и проч., и бросившись между рыцарей, отважно пресек битву, едва ли быть могущую тоже смертоносною. Тут зашли в трактир, выпили по чашке чаю, а охотники — пуншу, кончили страшную войну с обоюдным триумфом. И как среди бурнаго сего произшествия не вышла красавица из памяти у Державина, то поехав с Гасвицким домой, открылся ему дорогою о любви своей и просил его быть между собою уже и победительницею его посредником; то есть, на другой день, в объявленный при дворе маскерад, закрывшись масками, вместе с ним поискать девицу, которая ему нравится и безпристрастными дружескими глазами ее посмотреть. Так и сделали. Любовник тотчас увидел и с восторгом громко воскликнул: "вот она!" так что мать и дочь на них пристально посмотрели. Во весь маскерад, следуя по пятам за ними, примечали поведение особливо молодой красавицы, и с кем она и как обращается. Увидели знакомство степенное и поступь девушки во всяком случае скромную и благородную, так что при малейшем на нее незнакомом взгляде лицо ея покрывалось милою, розовою стыдливостию. Вздохи уже вырывались из груди улыбавшагося экзекутора; а его товарищ, человек простой, впрочем умный и прямодушный, их одобрил. За чем дело стало? Державин уже имел некоторое состояние, как-то: Государыня пожаловала 300 душ, и дело о беззаконном залоге Масловым — отцом сыновняго имения, по поручителевой просьбе и старанию в Сенате, а паче по покровительству генерал-прокурора, решено таким образом, что, исключа из кошерческаго залога, велено в удовлетворение истцов продать с публичнаго торга, по которому и досталось покупкою Державину, а он, скупя претензии прочих и заменя свою, внес все обязательства вместо наличных денег, и сына — Маслова деревни в Рязанской губернии в Михайловском уезде, село Никольское с деревнею, из коих выключа отцу на 7-ую часть, остальных получил 300 душ. И как составилось за ним, с материнскими и отцовскими и на его имя в Москве купленными, около 1000 душ, то и взял он намерение порядочным домом жить, а потому и решился твердо в мыслях своих жениться. Вследствие чего и разсказал, будто шуткою, своим приятелям, что он влюблен, называя избранную им невесту ея именем. В первый день после маскерада, то есть в понедельник на первой неделе великаго поста, обедая у генерал-прокурора, зашла речь за столом о волокитствах, бываемых во время карнавала, а особливо в маскерадах; Александр Семеныч Хвостов вынес на него прошедшаго дня шашни. Князь спросил, правда ли то, что про него говорят. Он сказал: правду. — "Кто такая красавица, которая столь скоропостижно пленила?" — Он назвал фамилию.

Петр Иванович Кирилов, действительный статский советник, правящий тогда ассигнационным банком, обедая вместе, слышав сей шутливый разговор, и когда встали из-за стола, то отведши на сторону любовника: "Слушай, братец, не хорошо шутить на счет честнаго семейства. Сей дом мне коротко знаком; покойный отец девушки, о коей речь идот, мне был друг; он был любимый камердинер Императора Петра III, и она воспитывалась вместе с великим князем Павлом Петровичем, котораго и называется молочную сестрою, да и мать ея тоже мне приятельница⁴; то шутить при мне на счет сей девицы я тебе не позволю". — "Да я не шучу", ответствовал Державин: "я поистине смертельно влюблен". — "Когда так", сказал Кирилов, "что ты хочешь делать?" — "Искать знакомства и свататься". — "Я тебе могу сим служить". А потому и положили на(другой же день ввечеру, будто ненарочно, заехать в дом Бастидоновой, что и исполнено. Кирилов, приехав, рекомендовал приятеля, сказав, что, проезжая мимо, захотелось ему напиться чаю; то он и упросил, показывая на приехавшаго, войти к ним с собою. По обыкновенных учтивостях сели и, дожидаясь чаю, вступили в общий общежительный разговор, в который иногда с великою скромностью вмешивалась и красавица, вязав чулок. Любовник жадными очами пожирал все приятности его обвороживщия и осматривал комнату, приборы, одежду и весь быт хозяев, между тем как девка, встретившая их в сенях с сальцою свечею в медном подсвечнике, с босыми ногами, тут уже подносила им чай; делал примечания свои на образ мыслей матери и дочери, на опрятность и чистоту в платье, особливо последней, и заключил, что хотя они люди простые и небогатые, но честные, благочестивые и хороших нравов и поведения; а притом дочь не без ума и не без ловкости, приятная в обращении, а потому она и не по одному прелестному виду, но и по здравому разсуждению ему понравилась, а более еще тем, что сидела за работою и не была ни минуты праздною, как другия ея сестры непрестанно говорят, хохочут, кого-либо пересуживают, желая показать остроту свою и умение жить в большом свете. Словом, он думал, что ежели на ней женится, то будет счастливым. Посидев таким образом часа два, поехали домой, прося позволения и впредь к ним быть въезжу новому знакомому. Дорогою спросил Кирилов Державина о расположении его сердца,; Он подтвердил страсть свою и просил убедительно сделать настоятельное предложение матери и дочери. Он на другой же день то исполнил. Мать с перваго разу не могла решиться, а просила несколько дней сроку, по обыкновению разспросить о женихе у своих приятелей. Экзекутор втораго департамента Сената Иван Васильевич Яворский был также короткий приятель дому Бастидоновых. Жених, увидясь с ним в сем правительстве, просил и его подкрепить свое предложение, от котораго и получил обещание; а между тем как мать разспрашивала, Яворский сбирался с своей стороны ехать к матери и дочери, дабы уговорить их на согласие. Жених, проезжая мимо их дому, увидел под окошком сидящую невесту, и имея позволение навещать их, решился заехать. Вошедши в комнату, нашел ее одну, хотел узнать собственно ея мысли в разсуждении его, почитая для себя недостаточным пользоваться одним согласием матери. А для того, подшедши, поцеловал по обыкновению руку и сел подле нея. Потом, не упуская времени, спросил, известна ли она чрез Кирилова о искании его?- Матушка ей сказывала, она отвечала. — Что она думает?- "От нея зависит". — Но если б от вас, могу ли я надеяться??- "Вы мне не противны", сказала красавица в полголоса, закрасневшись. Тогда жених, бросясь на колени, целовал ея руку. Между тем Яворский входит в двери, удивляется и говорит: "Ба, ба! и без меня дело обошлось! Где матушка?" — "Она", отвечала невеста, "поехала разведать о Гавриле Романовиче". — "О чем разведывать? я его знаю, да и вы, как вижу, решились в его пользу; то, кажется, дело и сделано". Приехала мать, и сделали помолвку, но на сговор настоящий еще она не осмелилась решиться без соизволения его высочества Наследника великаго князя, котораго почитала дочери отцом и своим сыном. Чрез несколько дней дала знать, что государь великий князь жениха велел к себе представить. Ласково наедине принял в кабинет мать и зятя, обещав хорошее приданое, как скоро в силах будет. Скоро, по прошествии Великаго поста, то есть 18-го апреля 1778 года, совершен брак.

Того же года в августе выпросился в отпуск на 4 месяца, дабы показать новобрачную матери своей, жившей тогда в Казани. Там будучи, по уважению знакомства своего в Сенате, кончил миролюбно сорокалетнюю фамильную матери своей тяжбу с соседственным помещиком Андреем Яковлевичем Чемадуровым, от котораго возвратил насильно отнятыя отцом его несколько семейств с их детьми, уступя многочисленный денежный иск; заложив выгодно, приобрел себе душ 80 крестьян, а на другой год доставил ему свойственник его, бывший в Екатеринославе губернатором Иван Максимович Синельников на Днепре землю 6 тысяч десятин с поселенными на ней Запорожцами, 130-ю душами (ибо тогда по данной власти Государынею князю Потемкину, а от него губернаторам, раздавались крымския и днепровския новоприобретенныя земли из населения их безденежно), с которыми, при наступившей тогда скоро ревизии, и очутилось за ним в течение двух годов около 1200 душ; но более уже в продолжение всей службы при занимаемых местах и многих способах не прибавлялось.

По возвращении из отпуска вступил он в прежнюю свою экзекуторскую должность и был в оной по декабрь 1780 года. В течение сих годов случились два замечательный произшествия:

I) В 1779 году перестроен был под смотрением его Сенат, а особливо зала общаго собрания, украшенная червленым бархатным занавесом с золотыми франжами и кистями и лепными барельефами, которых описание находится в VIII-й части его сочинений, (но большой барельеф, бывший на камине, представлявший эпоху учреждения губерний, в царствование Павла Перваго, неизвестно для чего, бывшим тогда генерал-прокурором князем Куракиным изломан). А как нашел барельефы, между прочими фигурами была изображена скульптором Рашетом Истина нагая, и стоял тот барельеф к лицу сенаторов, присутствующих за столом; то когда изготовлена была та зала и генерал-прокурор князь Вяземский осматривал оную, то увидев обнаженную Истину, сказал экзекутору: "Вели ее, брат, несколько прикрыть". И подлинно, с тех почти пор стали отчасу более прикрывать правду в правительстве, потому что князь Потемкин, будучи человек сильный и властолюбивый, не весьма любил повиноваться законам, а делал все по своему самонравию: нашел чрез бывшаго прежде купца, потом любимца его Фалеева (способ) склонить князя Вяземскаго на свою сторону чрез отданныя ему на Днепре в бывшей Запорожской Сече знатныя земли с поселенными на них Запорожцами, более 2000 душ, которые проданы князем еврею Штиглицу, несмотря на законы, что жидам деревни покупать запрещено.

II) В 1780 году, будучи в Петербурге, австрийский император Иосиф под чужим именем посещал Сенат и, вступя в залу общаго собрания, разспрося о производимых в ней грсударственных делах, сказал сопровождающему его экзекутору: "Подлинно, в пространной толь империи может совет сей служить великим пособием Императрице".

В исходе того 1780 года учреждена экспедиция о государственных доходах, под ведомством того же генерал-прокурора, яко государственнаго казначея. Она разделялась на 4 части: на I, приходную, на И, расходную, на III, счетную, и IV, недоимочную; в каждой было по 3 советника и по одному председателю. Во вторую — из экзекуторов, тем же коллежским советником, переведен Державин. Председательствующий был действительный статский (советник) из обер-секретарей Сената г. Еремеев, человек уже престарелый. Советники: г. Саблуков, отставной бригадир из гвардии (что ныне действительный тайный советник), и коллежский советник Николай Иванович Бутурлин; а как первый, по старости лет своих, по незнанию административной или управительной части или, лучше, по робости своего характера, что с самых юных лет был все в звании канцелярских служителей, а другой — по дворской службе, что был камер-пажем, а потом в гвардии, a третий, то есть Бутурлин, как был вовсе неспособен к делам и человек любящий праздную жизнь, игрок и гуляка, но принят в экспедицию, потому что был Ивану ПерфиЛьевичу Елагину зять, то и падала вся обязанность сей экспедиции на Державина, хоть столь же как и они мало сведущаго гражданския дела, а особливо часть казеннагр управления. Но как он был предприимчив, смел и расторопен и в экзекуторах уже поручал ему генерал-прокурор следствие над сенатскими секретарями, что они ленилйсь ходить на дежурство свое и медлили производством дел по их частям, то и почитался уже некоторым образом дельцом, более своих товарищей. Вследствие чего, когда нужно было написать должность экспедиции о государственных доходах, то князь, разсуждая о том, обращал свои взоры на господ Васильева и Храповицкаго, кои после были, первый сам государственным казначеем, а второй статс-секретарем и наконец сенатором; но они, может быть, чтоб привести в замешательство новаго дельца или по какой другой причине, указав на него, отозвались от сего труда, сказав, что они и без того обременены делами, а он свободнее их и написать может. Хотя сие князю было неприятно, ибо он не надеялся, чтоб не сведущий законов мог написать правила казеннаго управления, требующия великаго предусмотрения, осторожности и точности, но однако приказал. Что делать? должно исполнить волю начальника; а как не хотел пред ними уклоняться и испрашивать у них мыслей и наставления: то, собрав все указы, на коих основаны были камер- и ревизион-коллегии, статс-контора и самый вновь учрежденный экспедиции, приступил к работе; а чтоб не разбивали его плана и мыслей, заперся и не велел себя сказывать никому дома. Поелику была ему дика и непонятна почти материя, то марал, переменял и наконец чрез две недели составил кое-как целую книгу без всякой посторонней помочи. Представил начальнику, а сей, собрав все экспедиции, велел пред ними прочесть; но как никто не говорил ни хорошаго, ни худаго, то князь, желая слышать справедливое суждение, морщился, сердился, привязывался и наконец принялся поправлять сам единственно вступление или изложение причин названнаго им начертания должности экспедиции о государственных доходах, полагая, что без онаго никоим образом не можно будет управлять казною государства, давая разуметь, что наказ или полную инструкцию сама Императрица издать изволит. Товарищи думали, что без них не обойдется, что пе удостоится конфирмации сие начертание и что их будут упрашивать переделать оное; однако, к великому их удивлению, чрез графа Безбородку получил князь высочайшую конфирмацию, что по оному велено было поступать. Хотя должно было по листам скрепить и справить или контрасигнировать сию книгу Державину, яко писавшему оную, но присвоил сию честь Храповицкий, в каком виде должна она .поныне существовать в экспедиции о государственных доходах и есть оной правилом, ибо не слышно, чтобы дана была ей какая новая инструкция. Хотя множество было труда при разсмотрении ведомостей, при посылке примечаниев на оныя и разсигновке сумм, при предложениях князя в казенныя палаты, так что собираны были со всей империи виц-губернаторы для науки казеннаго управления и поверки окладных доходов; однако 1781 год прошел благополучно, кроме что живучи на даче князя Вяземскаго, называемой Мурзинке, вместе с господином Васильевым, Державин наверху, а последний нанизу, в один день согласились с ним и прочие его родственники на Неве купаться, то хотев князя Урусова поучить плавать, утонул-было, ибо сей, испужавшись, схватив его поперек за руки, стащил его в глубину, так что были уже на дне; но, не потеряв духа, толкнул ногой в землю и выплыв вытащил князя; а 1782 г, 28-е число июня, то есть в день восшествия Императрицы йа престол, получил Державин чрез 6 лет чин статскаго советника⁵. Как надобно было по месячным ведомостям поверить высылку прошлаго года сумм определенным местам, то есть в коммиссариат, провиантскую, адмиралтейству и прочим (получали они те суммы из казенных палат, откуда были им назначены, без сношения с которыми не можно было знать о исправности казеннаго управления всей империи); но как на сие требовалось великаго труда, а г. Бутурлин был ленив, гуляка и мало знал дела, то он и не спорил, что сего не надобно, хотя доходили слухи, что казенныя палаты, вместо отсылки денег в повеленныя места, раздавая их в проценты, пользовались ими и заставляли их терпеть нужду или, когда они изворачивались заимствуя из других сумм, то запутывались в делах своих и разсчетах; — то Державин и настоял, чтоб не запускать месячных ведомостей, а сноситься с теми местами, как наискорее, тем лучше. Но Бутурлин не хотел, говоря, что при годовых только отчетах такая поверка нужна. Положили, чтоб их спор решил князь; а как докладной день для экспедиции о государственных доходах была назначена у него середа, то и отложил ехать к нему на дачу в Александровское до сего дни; но Бутурлин забежал к нему прежде и, пересказав спор их по-своему, оклеветал чем-то своего противуборника; а как он приехал в назначенный день и стал подносить к подписанию бумаги, то князь и зачал к оным придираться, не смотря на то, что оне были уже апробованы или, лучше сказать, списки с тех циркулярных предложений о помещении на порожния места пансионеров, которых большая часть уже в казенный палаты были разосланы; то Державин и стал тем оправдываться. Бутурлин, тут же стоя, начал потакать начальнику и подъяривать его на товарища, хотя сам ничего не писал и не умел писать; то Державин, вознегодовав на такую подлость, сунул в сердцах Бутурлину в руки бумаги, сказав: "Пишите же вы сами, коли умеете лучше"; отошел в сторону. Сие начальник принял своей особе за неуважение. На другой день присылает к Державину г. Васильева, который именем князя говорит, что он приказал ему подать об отставке прошение и что он им недоволен и служить с ним не может. Сей отвечал, что он исполнит его приказание. Сие было в августе 1783 года, в субботу. Князь обыкновенно ездил с докладами к Императрице в Царское Село по воскресеньям, а возвращался (разумеется, когда он жил на даче в помянутом Александровском) по понедельникам ввечеру. Державин дожидал его на Мурзинке у Васильева; то коль скоро он приехал и сел в креслы, окруженный его семейством и многими его прихлебателями, впадший в неудовольствие советник вошел и с благородною твердостью духа сказал: "Ваше сиятельство чрез г. Васильева изволили мне приказать подать челобитную в отставку, — вот она; а что изъявили свое неудовольствие на мою службу, то как вы сами недавно одобрили меня пред Ея Величеством и исходатайствовали мне чин статскаго советника за мои труды и способности, то предоставляю вам в нынешней обиде моей дать отчет Тому, пред Кем открыты будут некогда совести наши". — Сказав сие, не дождавшись ответа, вышел вон. Глубокая тишина сделалась в комнате, между множества людей. Княгиня зачала первая говорить: "Он прав перед тобою, князь", пересказав ему дошедший до нея спор, бывший с Бутурлиным в экспедиции, котораго он до того времени не знал. Державин между тем шел с двора перед окошками дома; то князь, увидя его, сказал: "Конечно он пеш!" и приказал подать ему скорее чью-нибудь карету. Но сей поблагодаря не принял оной, пошел на Мурзинку, лежащую от Александровскаго в двух верстах, где его дожидалась жена. А как Ва сильев, будучи у князя, тогда же прислал человека с тем, чтоб они его дождалися и не ездили в город, а потому и остались они до 12-го часа ночи, обыкновеннаго, когда всякий день приятели, родня или, лучше, ласкатели сего вельможи от него разбежались.

Васильев, приехав, разсказал все вышеписанное, примолви, что князь раскаевается в своем против него несправедливом поступке и желает, чтоб он у него остался по-прежнему; но только с тем, чтоб он Державин сделал на другой день вид, якобы у него хочет просить прощения в своей горячности, и позвал бы его при случившихся посетителях в кабинет, будто для объяснения, дабы скрыть от публики, что был начальник виноват, а на подчиненный, в сей истории. Обиженный, подумав и вспомня пословицу, чтоб с сильным не бороться, а с богатым не тягаться, согласился исполнить волю пославшаго г. Васильева. Дорогою, ехав с женою в карете, раздумался, что ему предлежит еще кончить распрю с Бутурлиным, полагая, что он, будучи человек благородный, вызовет его на дуэль за презрительный с. ним поступок при отдаче ему с грубостию бумаг; спросил ее, как она о том думает, отказаться ли какою-нибудь пристойною уловкою и тем навлечь на себя некоторыя от прощелыг насмешки, что храбр на пере, а трус на шпаге. Она, задумавшись несколько, пролила ручьями слезы и сказала: "Дерись, — а ежели он тебя убьет, то я ему, знаю как, отомщу". На другой день, поехав в Александровское и приноровив так после обеда, что много еще было у генерал-прокурора гостей, подошед к нему, просил, чтоб он позволил с ним ему в кабинет объясниться. Он, улыбнувшись, сказал: "Пожалуй, мой друг, изволь". В кабинете поговорив совсем о другом, ничего не значущем, вышли подобру-поздорову, как будто ничего между ними не было, и паки благосклонное обхождение начальника с подчиненным возобновилось.

Но недолго продолжалось. Приближалось время, что надобно было на наступавший год делать разсигнацию суммам и посылать по губерниям росписание, что откуды и куды высылалось денег в течение онаго. Это был октябрь месяц. Заступивший в прошедшем году место управляющая по кончине Еремеева действительный статский советник князь Сергей Иванович Вяземский, ближний свойственник генерал-прокурора, хотя по слабости своей ничего не мог делать и не делал, но тут объявил приказание, чтоб новаго росписания и табели для поднесения Императрице не сочинять, а довольствоваться тем и другою прошлаго года. "Как это можно", возразил Державин, "когда едва окончена тогда новая ревизия, когда на душу оброку с казенных крестьян⁶ и несколько копеек на владельческия!" — "Нет, ничего", говорил председательствующий: "генерал-прокурор так приказал". — "Мудрено это приказание", возражал советник: "я не верю, ибо не вижу тому причины". — "Ведомостей нет, из чего сочинить новую табель", продолжал родственник вельможи. — "Неправда, ведомости есть", и стоял в том твердо Державин. — "Нет, да и кроме того князь так велел". — "Извольте; но запишите в журнал начальничье приказание, чтоб после нам не ответствовать, когда не будут готовы росписание и табель", сказал Державин, и тем спор кончился. Поехав же домой, размышлял он: как нет ведомостей? как вновь прибавившийся доход от новой ревизии и от новых налогов скрыть, и как обнесть пред Императрицею вице-губернаторов и всех начальников губерний, что будто они не исполняют своей обязанности, и какая лжи такой и обмана Государыни причина? Не мог того проникнуть, а для того и решился на всякий случай изготовить примерное извлечение по губерниям доходов: по одной из месячных, по другой из третных ведомостей, по третьей из окладных книг или годовых отчетов или ревижских сказок, словом из сведений, откуда какия вступили; ибо росписание и табель всегда делались, как выше сказано, примерныя, то и не было нужды в строгой точности. Вследствие чего и забрал без дальной огласки у столоначальников те бумаги, какия у кого нашлись, сказался больным и составил по всему государству недели в две правила, объясняющия источники дохода.

Надобно знать, что около сего времени, то есть в 1782 и 1783 году, не был уже к нему так благорасположен генерал-прокурор, как прежде, сколько по причине вышеописанной истории, а наиболее по огласившейся уже тогда его оде Фелице, которую двор отличным образом принял и о коей, а равно и о прочих его стихотворениях, пространныя примечания могут Ъыйти в свете в свое время⁷. В один день, когда автор обедал у сего своего начальника, принесен ему почталионом бумажный свиток с надписью: "Из Оренбурга от Киргизской Царевны мурзе Державину". Он удивился и, распечатав, нашел в нем прекрасную, золотую, осыпанную брилиантами табакерку и в ней 500 червонных. Не мог и не должен он был принять это тайно, не объявив начальнику, чтобы не подать подозрения во взятках; а для того, подошед к нему показал. Он, взглянув сперва гневно, проворчал: "Что за подарки от Киргизцев?" потом, усмотрев модную французскую работу, с язвительною усмешкою сказал: Хорошо братец, вижу и поздравляю"; но с того времени закралась в его сердце ненависть и злоба, так что равнодушно с новопрославившимся стихотворцем говорить не мог: привязываясь во всяком случае к нему, не токмо насмехался, но и почти ругал, проповедуя, что стихотворцы неспособны ни к какому делу. Все сие сносимо было с терпением, сколько можно, близ двух годов. Итак, когда в один докладной день, в присутствии всех членов экспедиции, представил он те правила, сказав сердитому на него вельможе: "Вы изволили приказать записать в Журнал, чтоб новаго росписания и табели не сочинять, а поднести старыя. Сие исполнено. Не думаю, чтоб за то не подвергнуться гневу монаршему не только нам, но и вашему сиятельству. Я осмелился сочинить правила, из коих изволите увидеть, что можно показать и новое состояние государственной казны". — С сим словом, вместо благодарности за предостережение и труды, возстала никем не ожидаемая страшная буря. — "Вот", вскрикнул он, "новый государственный казначей, вот умник. Извольте же, сударь, отвечать, когда не будет доставать сумм против табели *на новые расходы по указам Императрицы!". С чувствительным огорчением, так что пролились из глаз слезы, приняв сей выговор, советник сказал: "Много мне делать изволите чести, ваше сиятельство, почитая меня быть достойным государственным казначеем; но ежели вы изволите сумневаться в сих правилах, то когда не столь важныя дела приказываете разсматривать в общем собрании всех экспедиций, не угодно ли приказать и оныя разсмотрев подать вам репорт? Ежели я написал бред, тогда меня уже и обвиняйте". — "Хорошо", сказал раздраженный вельможа предстоящим чиновникам: "разсмотрите и подайте мне репорт", уверен будучи, что найдут они какую-нибудь нелепицу. Тотчас сделали собрание, наистрожайше разсматривали, и сколь ни покушались опровергнуть сведения, из коих заимствовано количество сумм, но единогласно наконец все 20 человек управляющих и советников подали репорт, что новую табель составить и поднесть Ея Величеству можно, по которой нашлось более против прошлаго году доходов 8,000,000. Нельзя изобразить, какая фурия представилась на лице начальника, когда он прочел сей акт; но, не сказав ни слова, отвел на сторону сперва помянутаго родственника своего, князя Вяземскаго, и пошептал ему что-то на ухо, а потом и Васильева, который также ему был свойственник, будучи женат на сестре двоюродной княгини, его супруги.

Державин, увидев худую награду за его труды, решился-оставить службу. Вследствие чего тот же час, вышедши в экспедиционную комнату, где случился служивший тогда там же советником князь Куракин, что при Императоре Павле был генерал-прокурором, сказал ему, что он более служить с ними не намерен, и потом, сев за стол, тут же написал к князю письмо, просясь у него, для поправления растроеннаго хозяйства своего, на два года, а ежели сего сделать не можно, то и совсем в отставку. Письмо сие отдав, для поднесения князю, — секретарю, уехал домой. Сказавшись больным, не выходил из комнаты, и чрез несколько дней явился к нему господин Васильев, который зачал заговаривать опять о примирении, но не так уже чистосердечно и дружески, как прежде, а некоторым (образом) изъявляя неудовольствие и как (бы) уграживая, сказал между прочим, что письмо его лежит пред князем на столе и что он не хочет по нем докладывать Государыне, а велел формальную подать просьбу чрез герольдию в Сенат. Это означало немилость; или, как история сия разнеслась по городу и дошла до сведения Императрицы со всеми подробностями чрез графа Безбородку или Воронцова, которые были тогда противная ему (Вяземскому) партия, то и боялся он докладывать сам. Державин, предусматривая, что нельзя там ему ужиться, где не любят правды, не согласился на примирение и чтоб еще остаться, думая, что рано или поздно опять выйдет история, когда надобно будет обманывать Императрицу; ибо он тогда узнал, что для того не хотели открыть точнаго доходу, чтобы держать себя более в уважении, когда при нужде в деньгах он отзовется по табели неимением оных, но после, будто особым своим изобретением и радением, найдет оныя кое-как и удовлетворит требованиям двора. Также, как власть генерал-прокурора несколько уменьшалась учреждением о управлении губерний, что наместники или генерал-губернаторы могли входить прямо иногда с докладами своими к престолу и поступали иногда против его желания, то внушением о недоставлении ведомостей из губерний чрез подлинную. табель от экспедиции и мог он как бы стороною представить нерадение или вовсе неведение должности начальников губерний, и что он один только печется и несет труды за всех; а потому они и не нужны столько как он один; следовательно и служба его более. Вот хитрость, из коей ^произошла неблагоприятность начальника на ревностнаго и справедливаго исполнителя должности его; а для того он и сказал наотрез г. Васильеву, что он служить у его сиятельства под начальством не может, — исполнит его повеление и подаст просьбу об отставке в герольдию, что немедленно и учинил. Сенат, согласно законам, поднес доклад Императрице, в коем присудил, по выслуге его в чине статскаго советника года, наградить его чином действительнаго статскаго советника⁸. А как Императрица знала его сколько по сочинениям, столько и по ревностной службе его в минувшем мятеже и в экспедиции, что он обнаружил прямо государственный доход, то высочайше и конфирмовала доклад Сената 15-го февраля 1784 года, отозвавшись по выслушании онаго графу Безбородке: "Скажите ему, что я его имею на замечании. Пусть теперь отдохнет; а как надобно будет, то я его позову".

Отправив весь свой домашний быт зимним путем до Твери, а оттуда на судах по Волге в Казань к матери, прожил он в Петербурге еще несколько, искав занять валовую сумму до 18 тысяч рублей на расплату мелочных долгов, кои его обременяли и без удовлетворения которых не мог он выехать из столицы. В течение февраля и марта вздумал он съездить в белорусския деревни, дабы, не видав их никогда осмотреть, сделать как бы распоряжения или, прямо сказать, как они были оброчныя, хозяйства никакого в них не было, то, уединясь от городскаго разсеяния, докончить в них в уединении начатую им еще в 1780 году, в бытность во дворце у всепочной в день Светлаго воскресенья, оду Бог. А потому согласив жену несколько с ним разстаться, отправился в путь. Но доехав до Нарвы, приметя, что дорога начинала портиться и что в деревне в крестьянских избах неловко будет ему заняться сочинением, то, оставя повозку и с людьми на ямском постоялом дворе, нанял в городе у одной престарелой немки небольшой покойчик, с тем чтоб она ему и кушанье приготовляла, докончил ту оду и еще также прежде начатую под названием Видение мурзы. Прожив в сем городке с небольшим неделю, возвратился в Петербург. Отдал в месячное издание под названием Собеседник напечатать помянутую оду Бог, как и прочия его сочинения напечатаны были в том журнале, который начало свое возымел, как и самая Российская Академия, от вышесказанной оды Фелицы, о коей в особых примечаниях на все его сочинения подробно изъяснено будет⁹. Сыскав же нужныя деньги у госпож Еропкиных, готов был совсем отправиться; Но вдруг получил из Царскаго Села чрез графа Безбородку известие, что Государыня назначает его губернатором в Олонец, которую губернию в том году должно было вновь открыть¹⁰, то и потребовалось его согласие. Будучи у Императрицы в хорошем мнении, не благоразумно бы было не согласиться на ея волю. Но как он отправил уже весь свой экипаж в Казань, и престарелая мать давно ожидала его к ней прибытия; то и просил он на некоторое $ремя отпуска. Дан оный ему до декабря, то есть до того времени, когда назначено открыть губернию. А потому и последовал об определении его в губернаторы в Олонец указ 20-го мая 1784 года. Генерал-прокурор, получив его, сказал любимцам своим, около его стоящим, завидующим счастию их сотоварища, что разве по его носу полезут черви, нежели Державин просидит долго губернатором.

Примечания

1. Коллежский советник — по Табели о рангах гражданский чин 6-го класса; имевший его мог занимать средние руководящие должности — начальника отделения, делопроизводителя в гражданских учреждениях.

2. Вяземский Александр Алексеевич (1727 — 1796) был пятым генерал-прокурором со времени учреждения этой должности. Генерал-прокурор являлся высшим правительственным чиновником, наблюдавшим за законностью деятельности государственного аппарата и главой Сената (впоследствии эту должность занимал и сам Державин). Вяземский находился на своем посту с 1764 г. в течение 29 лет и в пору возвышения фактически руководил финансами, юстицией и внутренними делами империи; был также председателем Комиссии по составлению нового Уложения и Комиссии по учреждению о губерниях.

3. Урусова Екатерина Сергеевна (этот княжеский род татарского происхождения дал, кроме нее, еще трех женщин-писательниц) так и осталась незамужней, однако вступила с Державиным в духовное родство, сделавшись его кумой. Впоследствии она переписывалась со своим знаменитым кумом, а в 1811 г. стала почетным членом возглавлявшейся им "Беседы любителей русского слова", в "Чтении" которой печатались ее стихи.

4. Отцом первой жены Державина Екатерины Яковлевны (1760- 1794) был бывший камердинер Петра III Яков Бенедикт Бастидон, по происхождению португалец, а мать ее, состоявшая за Бастидоном вторым браком, как указывает сам автор "Записок" выше, служила кормилицей великого князя Павла Петровича, впоследствии императора Павла I.

5. Статский советник — гражданский чин 5-го класса; имевшие его лица занимали должности вице-директора департамента и вице-губернатора.

6. Здесь в рукописи описка: вместо суммы оброка еще раз по ошибке было повторено "на душу" (мы эти слова опускаем), так что сумма осталась неизвестной.

7. Этими "пространными примечаниями" являются "Объяснения на сочинения Державина...", публикуемые в извлечениях в настоящем издании ниже; см. там же, в частности, более подробно об оде "Фелица".

8. Действительный статский советник — гражданский чин 4-го класса; получавшие его занимали высокие должности — губернатора, директора департамента и т. п. Не имевшим потомственного дворянства он давал на него право.

9. См. примеч. 7 выше. Российская Академия существовала в Петербурге с 1783 по 1841 г. и занималась, в отличие от основанной там же в 1724 г. Петром I императорской Академии наук, изучением русского языка и словесности. В 1841 г. она была присоединена к последней в качестве ее 2-го отделения (впоследствии — отделение русского языка и словесности).

10. После появления "Учреждения для управления губернии" 1775 г., которым вся империя вместо 20 обширных была вновь поделена на 50 менее крупных губерний, новосоздаваемые административные единицы открывались постепенно. Ранее Олонец с уездом принадлежал последовательно к Новгородской и Санкт-Петербургской губерниям.