«Соображение с нравами»

Называя «Жизнь Званскую» «национально-горацианской одой», Пумпянский противопоставляет ее другим, механически-горацианским, опытам Державина, в том числе «Похвале сельской жизни» (1798) — более раннему переложению Второго эпода (в примечании к этому стихотворению Державин писал: «Горация похвала сельской жизни соображена с российскими обычаями и нравами»). Действительно, русских реалий — прежде всего кулинарных — и «русского слога» была полна не только державинская «Похвала» («Горшок горячих, добрых щей, / Копченый окорок под дымом»), но уже «Строфы похвальные поселянскому житию» В.К. Тредьяковского (1752)¹:

Щаслив! В мире без сует живущий,
Как в златый век, да без врагов;
Плугом отчески поля орющий,
А ктомуж без всяких и долгов.

Не торопится сей в строй по барабану;
Флот и море не страшат его;
Ябед он не знает, ни обману;
Свой Палат Дом лучше для него.

<...>
Иногда лежит под старым Дубом,
Иногда на мяхкой там траве;
Нет в нем скверных мыслей зле о грубом:
Что есть дельно, то все в голове.

Весь некупленный обед готовит
Смотрит, пища чтоб вкусна была,
Из живых Птиц на жаркое ловит,
И другое строит для стола

<...>
Сытны токмо Щи, ломть мягкий Хлеба,
Молодой барашек иногда;
Всеж в дому, в чем вся его потреба,
В праздник пиво пьет, а Квас всегда.

      (Тредьяковский 1752, II, 183)

Что имеет в виду Пумпянский, когда говорит о «решительном перевесе русского, внегорацианского» в «Жизни Званской»? Горацианство Державина складывалось из двух составляющих — образно-тематической и формальной (версификационной). Если первые «горацианские пейзажи» появляются в его стихах еще в 1780-е годы, сразу после хрестоматийно известного «поворота» 1779 года (когда, по признанию самого поэта, «избрал он совершенно особый путь», отказавшись от пиндарического «парения» в пользу горацианской задумчивости), то попытки овладения забытой латинской строфикой начинаются позже и даются тяжелее. «Трудными изометрическими строфами, — пишет Н.Ю. Алексеева, — Державин овладевает только к началу 1800-х годов. Но и тогда он, по-видимому, еще не связывает горацианскую тему с горацианской формой» (Алексеева 2005, 353). Это воссоединение темы и формы, образности и строфики, стиха и быта двух культур, отстоящих друг от друга на восемнадцать столетий, видимо, и делало «Жизнь Званскую» в глазах Пумпянского одой «национально-горацианской».

Само понятие оды, «соображенной» с теми или иными национальными «нравами», в XVIII веке было связано прежде всего с именем Александра Поупа. Его «Подражания Горацию» (Imitations of Horace (1733—1738)), значительно отступающие от текстов латинского оригинала, полные английских топонимов, аллюзий к событиям британской истории и современности, а также всевозможных деталей повседневной жизни самого поэта, — легли в основу новых представлений о природе imitatio, о законах адаптации поэтических и, шире, культурных моделей (Moskovit 1968; Stack 1985; Hunt 1989, 49—54, 75—77).

Отдавая книгу «Подражаний» в печать, Поуп более всего заботился о том, чтобы читатель отчетливо понимал, что именно приходится исключать, а что добавлять к тексту латинского оригинала — с тем чтобы великий римлянин «заговорил по-английски» («Horace is made talk English») (Hunt 1989, 76). От своих издателей Поуп требовал обязательного размещения перевода-подражания на одном развороте с латинским текстом, «строчка в строчку» — с выделением пропусков и добавлений. Делалось это для того, чтобы читатель мог сам убедиться: расходясь с Горацием в деталях и реалиях, Поуп сходится с ним в главном: превыше всего ставит возможность чувствовать себя свободным, не зависящим ни от кого (а более всего — от властей предержащих) и довольствоваться тем днем и тем «кусочком бытия», который удалось выгородить для себя в мире:

Know, all the distant Din that World can keep
Rolls o'er my Grotto, and but sooths my Sleep.
There, my Retreat the best Companions grace,
Chiefs, out of War, and Statesmen, out of Place.
There St. John mingles with my friendly Bowl,
The Feast of Reason and the Flow of Soul...

      (Imitations of Horace, Sat. II, 1 (Pope 1963, 617))²

Сент Джоном Поуп называет своего друга и наставника, Генриха Сент-Джона виконта Болингброка (1678—1751). Один из лидеров партии тори, оппонент Георга II и Роберта Уолпола, автор влиятельного неоплатонического трактата «Король-патриот» (On the Idea of a Patriot King (1738)), Болингброк долгое время прожил в изгнании. Он полагал ссылку (как и добровольное удаление от дел) обстоятельством чрезвычайно благотворным для человеческого самопознания и самосовершенствования³. Поуп преклонялся перед философскими и политическими идеями Болингброка и именно ему посвятил «Опыт о человеке» (Essay on Man (1730)) — самое известное свое сочинение, одну из наиболее влиятельных книг XVIII столетия.

Примечания

1. Вместе с прозаическим переводом Второго эпода, «Строфы похвальные поселянскому житию» были включены Тредьяковским в его рассуждение «О беспорочности и приятности деревенския жизни» (1757). Сопоставительный анализ «русификации» Горация у Тредьяковского и Державина см.: Шеина 2007.

2. «Знай, весь далекий гул, который только может произвести Мир, / Перекатывается над моим Гротом, и лишь убаюкивает меня, / Там мое уединение украшают лучшие товарищи: / Военачальники в отставке и Политики не у дел, / Там Сент. Джон смешивает с моей дружеской Чашей / Празднество Разума и Сердечный Разговор» (курсив автора. — Т.С.). В другом «Подражании Горацию» Поуп писал о Болингброке так: «St. John, whose love indulg'd my laborious past / Matures my present, and shall bound my last» (Imitations of Horace, Epistle I, Book I, 11. 1—2) («Сент Джон, чья любовь во всем потакала моему трудному прошлому, / Поддерживает мое настоящее / И до конца меня не оставит»).

3. В 1802 году вышел в свет русский перевод «Мыслей о ссылке» Болингброка в переводе П. Кайсарова (Болингброк 1802). По признанию переводчика, в Болингброке он находил утешение «в скучное время жизни».