Державин и облака

В России метеорология — «часть физики, занимающаяся познанием воздушных явлений»¹ — становится постоянной темой журнальных публикаций во второй половине 1780-х годов (лидером по количеству подобных публикаций стал 1788 год). Начиная с 1785 года и в течение многих лет несколькими страницами метеорологических заметок открывался каждый номер издаваемых Академией наук Новых Ежемесячных Сочинений. Большая часть научно-популярных публикаций, посвященных изучению атмосферных явлений, появлялась на страницах журналов, издаваемых при прямом или косвенном участии Н.И. Новикова и печатавшихся в арендуемой им типографии, — таких, как Экономический Магазин, Магазин Натуральной Истории (выходивший как приложение к Московским Ведомостям), ежемесячные Размышления о делах божиих в царстве натуры и др. В соответствии с журнальной практикой эпохи, метеорологические статьи и заметки, помещавшиеся в этих изданиях, представляли собой анонимные переводы, обзоры и компиляции сведений, заимствованных из довольно ограниченного круга немецких, французских и английских словарей.

На рубеже XVIII—XIX веков естественно-научное знание в России активно развивалось. Одним из знамений времени стало создание в 1805 году в Москве Общества испытателей природы. Объявление об учреждении Общества было помещено в августовской книжке журнала «Северный Вестник»:

В Москве учредилось Общество испытателей природы, которые заниматься будут единственно Естественною историею и науками, к ней относящимися <...>. Общество делать будет поездки и путешествия или поручать путешествующим членам делать наблюдения, до пользы Общества касающиеся. Общество будет вести реэстр опытам, кои полезно будет повторять, выбирая преимущественно такие, кои служат основанием какой-либо теории. <...> Все приобретаемые Обществом вещи, по части Естественной Истории или по части искусств, все приготовления, сделанные для Общества некоторыми членами его, будут храниться в Музее Естественной Истории в Москве.

(Сев. Вестник 1805, ч. VII, 235—236)²

Знакомство Державина с частью материалов, опубликованных в журналах, подписчиком и читателем которых он являлся, не вызывает сомнений — так же как и его интерес к метеорологии.

В название каждого из трех стихотворений «метеорологического цикла» Державин выносит одно атмосферное явление. Перед нами два зрительных образа — облако и радуга и один слуховой — гром. Очевидным принципом расположения стихотворений внутри цикла является их природная последовательность: сначала на небе сгущаются облака, затем гремит гром, разрешающийся дождем, и только потом появляется радуга. Впрочем, обязательным условием ее появления на небе служит облако (в то время как грозовые облака являются «зрительным сопровождением» грома).

Иногда во время мрачной погоды, прежде нежели слышан Гром, видны бывают темные и густые облака, которые собираются, движутся в различные и даже в противные стороны. Облака сгущаются час от часу более и обыкновенно предвещают нам скорую грозу.

«Гром. Перун. (Tonitur, Fulmen. Tonnere, Foudre)» (Магазин Нат. Ист., 1788, 170)

Так и у Державина: молния появляется в третьей строфе «Облака»:

Под лучезнойной тяготою
Разорван молнии стрелою,
Обрушась, каплями падет,
И уж его на небе нет, —

а радуга (правда, отраженная) — уже во второй строфе «Грома»:

Дуб вспыхнул,
Холм стал водометом,
И капли радугой блестят.

Здесь же, в стихотворении «Гром», природная драма достигает своего максимального накала:

В тяжелой колеснице грома
Гроза, на тьме воздушных крыл,
Как страшная гора несома,
Жмет воздух под собой, — и пыль
И понт кипят, летят волнами,
Древа вверх вержутся корнями,
Ревут брега и воет лес.
Средь тучных туч, раздранных с треском,
В тьме молнии, багряным блеском
Чертят гремящих след колес.

На первый взгляд экспозиция «Грома» ничем не отличается от традиционных одических описаний «разрушения природного чина», восходящих к библейской топике. Здесь есть и кипящий понт, и вырванные с корнем деревья, и ревущие брега, и совершенно ломоносовские тучные тучи. Но, называя грозу горой, жмущей воздух, Державин вводит в текст представление, пусть зачаточное, об атмосферном давлении. Оно присутствует уже в «Облаке»³:

Давленьем воздуха гнетомый
И влагой вниз своей влекомый,
На блата, тундры опустясь,
Ложится в них и зрится грязь.

В «Облаке» особенно наглядно представлены центральные мотивы метеорологического цикла — метаморфоза, зыбкость, изменчивость. Тема изменчивости подчеркивается с самого начала на грамматическом уровне нагнетанием деепричастий. В первых двух строфах на три личные формы глагола приходится тринадцать деепричастий:

Из тонкой влаги и паров
Исшед невидимо, сгущенно,
Помалу, тихо вознесенно
Лучом над высотой холмов,
Отливом света осветяся,
По бездне голубой носяся,
Гордится облако собой,
Блистая солнца красотой.

Или прозрачностью сквозясь
И в разны виды пременяясь,
Рубином, златом испещряясъ
И багряницею стелясь,
Струясь, сбираясь в сизы тучи
И вдруг схолмяся в холм плавучий,
Застенивает солнца зрак;
Забыв свой долг и благодарность,
Его любезну светозарность,
Сокрыв от всех — наводит мрак.

По своему «композиционному весу» экспозиция значительно превосходит якобы подготавливаемую ею картину. Появлению субъекта — облака — предшествует череда обстоятельств. Трансформация поглощает форму, образ оказывается в подчинении у мотива. Но «деепричастный сюжет» стихотворения этим не ограничивается: атмосферные явления оказываются удачным поводом использовать мотив отраженного, ложного света — один из ключевых мотивов «моралистической оптики» Державина⁴.

Если в строках «Гордится облако собой, / Блистая солнца красотой» — антропоморфизм ограничен лишь глаголом «гордиться» в 3-м лице единственного числа, употребленным метафорически, то в следующей строфе мотив гордыни развивается («Забыв свой долг и благодарность, / Его любезну светозарность, / Сокрыв от всех — наводит мрак»). Метафора окончательно «реализуется» в заключительных строках стихотворения, соединяясь с другим излюбленным образом державинской лирики — образом вращающегося колеса:

И ты, кто потерял красу
Наружну мрачной клеветою!
Зри мудрой, твердою душою:
Подобен мир сей колесу.
Се спица вниз и вверх вратится,
Се капля мглой иль тучей зрится:
Так что ж снедаешься тоской?
В кругу творений обращаясь,
Той вниз, — другою вверх вздымаясь, —
Умей и в прахе быть златой.

В основе «Облака» и «Грома» лежит одна и та же композиционная схема: сначала автор называет и частично объясняет атмосферное явление, затем уподобляет ему явление политическое, пока достаточно абстрактное («Не видим ли Вельмож, Царей / Живого здесь изображенья?» («Облако»)), и, наконец, обращается с пафосным и назидательным монологом — к царям, с угрозой-предупреждением — к «наперсникам царей» и «всемочным безбожникам» и с ободрением — к оклеветанным (а значит, отчасти — и к себе самому)⁵. В обоих стихотворениях присутствует по четверостишию, содержащему мораль, чеканной бестелесностью напоминающую мотто эмблемы. Правда, в «Облаке» оно появляется в композиционно не отмеченной седьмой строфе, предваряющей обращение («Но добродетель красотой / Своею собственной сияет; / Пускай несчастье помрачает, — / Светла она сама собой»), зато в «Громе» — в «правильной», предпоследней, резюмирующей («Но тот, кто почитает Бога, / Надежду на него кладет, / Сей не боится время строга, / Как холм средь волн не упадет»).

Примечания

1. Из статьи «Метеорология» (Магазин Натуральной Истории, 1788, II, 169).

2. Материалы Общества публиковались в журналах самой разной направленности: как в самом «Северном Вестнике», так и в «Друге Просвещения» и в «Вестнике Европы».

3. Ср. определение грома из уже цитированной статьи в «Магазине Натуральной Истории»: «Горящее и весьма живое пламя, которое является в сдавленной атмосфере, будучи сопровождаемо весьма жестоким треском» (Там же. С. 171).

4. Ср. в стихотворении «Мужество» (1804): «В лучах, занятых от порфир, / Видал наперсников я счастья; / Зрел удивляющие мир / Могущество и самовластье» (Державин II, 473). Мотив отраженного света лег в основу державинской басни «Фонари» (1797), «действующие лица» которой — «простой» и так называемый «кулибинский» фонарь спорят о том, чей свет ярче: в ответ на хвастовство последнего первый отвечает: «Сиянием вдали ты царь, / Лучами яркими ты барин; / Но только разве тем со мной неравен, / Что — вблизь и с стороны покажемся кому, — / Во мне увидят свет, в тебе увидят тму, / И ты окружных стекл лишь светишь лоскутками. / Иной и господин умен секретарями» (Державин III, 548—549). К образу кулибинского фонаря, «что светел издали, близ темен», Державин обращался неоднократно, в том числе в стихотворении «Афинейскому витязю» (1796). Мотив отраженного (или заимствованного) света явился и одной из тематических доминант иллюстраций к Сочинениям Державина.

5. Здесь сближение природы и политики конкретизируется. Аллюзии в обоих стихотворениях делаются как к внешней, так и к внутренней политике: под временщиком и безбожником подразумевается Наполеон; под наперсниками царей — молодые друзья русского императора.