Е.А. Морозова. «Басни Г.Р. Державина»

Басни появляются в нашей литературе вместе с сатирами у А.Д. Кантемира и одами у В.К. Тредиаковского и М.В. Ломоносова, но особую популярность они приобретают в последней трети XVIII в. В этом жанре проявляют себя А.П. Сумароков и В.И. Майков, И.И. Хемницер и В.А. Левшин, Е.И. Костров и И.И. Дмитриев, появляются первые басни И.А. Крылова. Тогда же поэтические возможности жанра привлекают и Г.Р. Державина.
Существует предположение о том, что «...слава двух первых русских баснописцев <...> Хемницера и Крылова имела значительную долю участия в возбуждении к этому роду производительности нашего лирика, который <...> неохотно уступал другим первенство в какой бы то ни было отрасли литературы»¹. Возможно, Державин действительно в данном виде творчества не хотел отставать от других писателей, но если Хемницер и мог быть его «возбудителем к этому роду», то Крылов вряд ли, слава которого начинается вместе с выходом его книги басен в 1809 г.
Впервые к басне Державин обращается во второй половине 1770-х гг. и сохраняет живейший интерес к этому жанру до конца своих дней. Правда, басенное наследие поэта невелико и насчитывает чуть более двух десятков произведений, многие из которых так и не были опубликованы при его жизни.
Самая ранняя басня Державина — «Смерть и Старик». Она датируется 1776 г. В ее основе традиционный сюжет, известный еще со времен Эзопа. Она повествует о бедняке, который, будучи не в силах вынести тяжести своей ноши, умоляет Смерть избавить его от мучений; а когда, вняв его просьбам, Смерть, наконец, приходит за ним, бедняк, испугавшись скорой кончины, просит ее помочь нести его вязанку, дабы отсрочить неизбежное. Но Державин вместо краткого делового изложения, передающего основную мысль, создает живой рассказ, насыщая общую повествовательную канву бытовыми реалиями, при этом состояние главного героя передано автором натуралистично: Вязанку дров Старик тащил и надрывался, Сугорбился, потел, дрожал и задыхался.
Поэт рисует обыденную картину, но привносит детали, подчеркивающие тяжесть положения, страдания именно этого старика:

А как была тогда осенняя слота,
Несноснее ему была тем тягота.
  Лишился сил, подсеклись ноги:
    Упал среди дороги.
    Стенал он, лежа, и вздыхал...²

Примечателен тот факт, что, используя сюжет, ставший предметом обработки не одного поколения баснописцев, Державин дополняет его основную идею, впоследствии удачно сформулированную И.А. Крыловым: «...как бывает жить ни тошно, / А умирать еще тошней» («Крестьянин и Смерть»). В басне Державина старик, находящийся на грани жизни и смерти, не просто желает отсрочки, а чтобы самому спастись, ищет себе замену и готов принести в жертву любого другого человека, даже своего ближнего соседа:

— Нет, нет, не я, помилуй! он вскричал
И пальцем ближняго соседа показал.
      (Выделено мной. — Е.М.)

Существует предположение, высказанное Я.К. Гротом, о том, что «эта перемена» концовки произошла под влиянием басни Фридриха Гагедорна «Бедный больной и Смерть» («Die arme Kranke und der Tod»), заканчивающейся сухим обращением бедняка к Смерти «Друг, иди к моему соседу» («Freund, geht zu meinem Nachbahr hin»)³. Державин же стремится к большей эмоциональной выразительности басни, в словах старика чувствуется неподдельный испуг и желание во что бы то ни стало избежать смерти, именно поэтому он «пальцем» указывает на соседа.

Державин и в дальнейшем еще будет обращаться к традиционным басенным сюжетам, известным еще с древнейших времен⁴, но большинство его басен имеют оригинальные, ни у кого не заимствованные сюжеты.

Следует заметить, что сама по себе оригинальность сюжета для басни неважна. Мастерство баснописца проявляется, главным образом, в умении подать материал, донести смысл произведения, сделать нагляднее, доходчивее ее основную идею. Это обстоятельство дало повод полагать, что оригинальность сюжета басен Державина прямо или косвенно связана с реальными событиями, откликом на которые явились его басни. Стало уже общепринятым говорить о том, что значительная часть басен Державина имеет конкретный политический подтекст. Первым, кто обратил внимание на эту особенность басенного творчества поэта, был Я.К. Грот. «...Басни его, писанные в царствование Екатерины, Павла и Александра, — подчеркивает исследователь, — носят явные признаки живой связи с явлениями каждой эпохи. Мы видим в них по большей части изнанку медали, которой лицевую сторону представляют его оды»⁵. Это «злободневные отклики на события современной политической и придворной жизни», — вторят ему современные ученые⁶. Получается, что баснописца Державина интересовало лишь конкретное «применение» его произведений.

Несомненно, эзоповский язык давал возможность автору отражать в баснях реальные факты современной ему действительности, позволял говорить о запретных вещах, заставляя «басенных животных» вести себя, как вели себя и поступали наши высокопоставленные чиновники и даже государи. Вполне возможно, что в персонажах многих басен Державина (например, «Цвет и паук», «Хозяйка», «Жмурки» и др.) его современники без труда могли узнавать, с кого «списан» образ, что, вероятно, придавало этим произведениям острый политический оттенок. Для нынешнего же читателя их «адресность» перестала быть очевидной, однако, проблемы, затронутые в этих баснях, актуальны и по сей день.

Так, например, основной вопрос басни «Выбор министра»: «Кого бы подельней и верить кому можно, / Избрать в министры одного», — и сегодня весьма злободневен. Почти двести лет назад Державин уже нашел на него однозначный ответ:

...мало ведь дельцов вкруг божескаго трона,
    И мало умников одних;
А надобен горячий раб закона,
    Без видов собственных своих.

В качестве доказательств, подтверждающих его правоту, Державин рассматривает нескольких кандидатов-насекомых на этот пост. В этих персонажах, как заметил Грот, без труда угадываются типические людские характеры, хотя «под Пауком должно разуметь, кажется, Сперанского», «в Муравье можно угадывать Н.Н. Новосильцова», а «в Пчеле поэт изображает чуть ли не Н.С. Мордвинова, а может быть, намекает и на самого себя» (446).

Вот, например, Паук: хитр, молчалив, тих, скромен,
От всех уединен, тончайши сети вьет;
Но горд он, кажется, завистлив, к мести сроден,
Что ищет помрачить прекрасный Солнца свет;
Притом немилосерд, убийством веселится,
    В тенеты завлекая мух;
А быв уж вредным так, коварный, скрытный друг.
В министры божеству благому не годится.
    Хорош бы Муравей:
Отвсюду хлам сбирать он ищет и хлопочет;
Но в бедственны часы труслив и мал душой,
Бежит отчизны прочь; лишь сам спастися хочет,
Все унося с собой, везде свой строит дом,
И словом, добр к себе, не мысля о другом,
    Притом
Исподтишка кусается, зловонен.

«Изобретение» Державиным сюжетов своих басен следует рассматривать, скорее, как стремление быть неповторимым, особенным, а политический подтекст наши баснописцы умело вкладывали и во вполне традиционные сюжеты, достаточно вспомнить басни А.Е. Измайлова и И.А. Крылова.

В плане композиционного построения, манеры повествования басни Державина не слишком разнообразны. Есть среди них одна по тону, скорее, напоминающая едкую эпиграмму — это басня «Гуси», написанная, по мнению Я.К. Грота, «по воспоминанию о неудачах австрийской и турецкой войны» (442):

Га, га, га, га! кричали Гуси,
Летевши вереницей с Руси;
«Куда», спросил прохожий их,
    «Такой пустились вы оравой?» —
На юг. — «Зачем туда?» — За славой!
    И голос их потом затих.

Помедлить бы Гусям хвалиться,
Поколь весна не возвратится.

Но подавляющее большинство произведений этого жанра представляют собой рассказы от лица самого автора, изредка прерывающиеся репликами персонажей. При этом у читателя создается впечатление, что некоторые из описываемых в басне событий происходили на самом деле, а автор-повествователь был их очевидцем, настолько обстоятельно и достоверно излагает он «факты», дополняя их собственными рассуждениями:

С гор страшный водопад лился, шумел, рекою;
С бойницы же ревел град ядр, и огнь, и гром,
    Так что и с твердою душою
    Нельзя идти к ним на пролом.
Но воинам чрез них пробраться было должно:
    В военной службе нет не можно!
Чтож делать, что начать?
На месте не стоять,
Назад не отступать,
Чтоб не прослыть трусами;
Сего не водится меж русскими полками.
Но, к счастью, вождь у них старик уж был седой,
    Хоть не мудрец и не герой,
    А самый человек простой,
Но только в опытах весь век проведший свой.
      «Бойница и водопад»

Основное действие басни Державин, как правило, предваряет кратким описанием обстановки, в которой оно развивается. Таким образом поэт стремиться погрузить читателя в атмосферу происходящих событий, настраивает его на нужный лад, и лишь затем переходит к сути изображаемого конфликта. Причем в экспозицию Державин иногда включает и психологическую мотивировку действий персонажей, которая делает правдоподобным весь дальнейший рассказ.

Лисица с Зайцами в одном лесу жила,
И Зайцам хоть она не госпожа была,
    Но как проворный ум имела,
    То робких сих скотов вертела,
      Как хотела,
    И словом, лисий глас
    Для Зайцев был указ.
Но как пределов нет властолюбивой страсти,
То и она на них хотела царской власти, —

так объясняет автор причины, побудившие Лису объявить войну Зайцам («Лисица и Зайцы»).

Довольно сильно в баснях Державина проступает лирическое начало. Яркими поэтическими красками рисует поэт момент рождения реки в басне «Струя и дом»:

Струя, иль капля под землей
    Сквозь берега прокралась —
    И так своей водой
    Тихонько расширялась,
    Что сделалась ручьем
И стала подмывать вседневно и всенощно
    Прекрасный, твердый дом,
В котором весело роскошно
    Боярин знатный жил,
Столы давал, пиры водил
И в мыслях не держал о близком роке;
Но как усилилась струя
И, воды многая лия,
    В свирепом, бурном токе
Большою вдруг открылася рекой,
Взревела под землей, —
    Повергла дом
И место, где стоял, струя умчала.

Это выразительное описание настолько увлекает, захватывает читателя, что основная идея, заложенная Державиным в этой басне, теряется, и лишь заключительное двустишие изменяет наше представление о событиях, рассказанных ранее, автор заставляет нас задуматься над смыслом произведения:

Предупреждай беду сначала,
Звук первый отвращай, чтобы не вышел гром.

Автор-повествователь незримо присутствует во всех баснях Державина. Это и беспристрастный наблюдатель, и интересный остроумный собеседник, и строгий учитель, делящийся житейским опытом, осуждающий людские пороки, слабости и неразумное поведение. Всегда разный, но никогда не остается равнодушным. Например, в басне «Собака и Старуха» особенно остро чувствуется ироническое отношения автора к происходящему.

С лукавой серьезностью он повествует о Собаке, которая «у Старушки из клетушки» «украла мяса часть»,

И ну бежать с добычей прочь
    Во всю собачью мочь,
По опытам то знав, что стары бабы строги,
    За сорванны куски ломают ноги
    Ухватами, клюками у собак.

А в басне «Аист» перед нами строгий судья, который, обращаясь к читателям, выносит свой вердикт:

И великаны тем бывают
    Страшны и велики,
Когда их карлы окружают.

Завершает свои произведения Державин всегда заключительной репликой — концовкой, раскрывающей мораль басни. Именно она придает басенному сюжету обобщающий характер. Надо сказать, автор использует разные варианты концовок. Так, описывая единичный случай, он намеренно указывает на его типичность:

Ах! сколько в свете мы примеров тех видали,
Что, быв несытными накраденным добром,
    Еще в чужом Пустую тень хватали.
      «Собака и Старуха»

Или в заключение дает наставления рекомендательного характера:

Не надо допускать класть на себя повязку
И вслед друзей своих будто слепцу ходить
Или глядеть на них тихонько из-под маски,
    А инак — голову сломить.
      «Жмурки»

Мораль басни может заключаться и в выразительной реплике, передающей мнение автора устами персонажа. Державин весьма неохотно предоставляет слово своим персонажам, предпочитая высказываться сам. Тем не менее, и этот прием он использует, хотя и очень редко. Так, например, в басне «Корабль и игла» рассуждения Корабля о собственном превосходстве

    ...чтоб смел со мною кто равняться
В отваге, быстроте, величии, красе, —
    Не может статься:
Ничто передо мною все! —

были прерваны замечанием Иглы:

Сказала на корме магнитная игла:
Ты царь морей! я твой министр, я прах земли
И в мыслях равной быть с тобой страшуся;
Но, смею доложить: я сколько ни мала,
    А лишь попорчусь, пошатнуся, —
      Ты сядешь на мели.

А для выражения основной мысли басни «Голуби» поэт использует перефразированную пословицу:

Без стариков-вождей, да не узнав и броду,
    Соваться в воду,
И плохо по одной теорьи воевать.
      (Выделено мной. — Е.М.)

Это обращение к народной мудрости было не случайным. Державин очень внимательно подбирает слова, избегая излишнего украшательства, старается говорить языком обычным, повседневным, всем доступным. Именно поэтому он использует и богатые возможности народной речи, в том числе идиоматические и просторечные выражения, диалектные слова (например: слота, подцапали, помститься, по целку, встать в пень). Он стремился сделать слог басни легким, забавным, ориентируясь на живую разговорную интонацию, чему во многом способствовал и разностопный вольный ямб, который Державин перенял у предшественников. В то же время инверсии (неестественность синтаксического построения фраз), присущие языку его басен, существенно затрудняют их восприятие. Возможно, это ощущал и сам автор. Многие его басни сохранились в нескольких редакциях, что позволяет проследить характер вносимых изменений. Державин, будучи не удовлетворен качеством своей работы, неоднократно вносил правку в тексты басен, трудился над строками, казавшимися ему недостаточно совершенными, стремясь к максимальной точности, краткости и, в то же время, выразительности стиха. В этом, вероятно, и кроется причина того, почему Державин почти не печатал свои басни, а вовсе не в его «политической осторожности и опасениях нажить баснями неприятностей»⁷.

Кроме того, такая тщательная, кропотливая работа над словом, безусловно, свидетельствует о серьезности отношения автора к своим произведениям. Басни не побочный продукт творчества нашего поэта, а его полноценная составляющая, требующая к себе более детального и всестороннего внимания исследователей.

Примечания

1. Сочинения Державина с объяснит. примеч. Я. Грота. T. III. СПб., 1870. С. 425. Далее ссылки на это издание в тексте с указанием страницы.

2. Там же. С. 427. Далее басни цитируются по этому изданию.

3. Там же. С. 428.

4. См.: басни «Медведь, Лисица и Волк», «Собака и Старуха», «Лев и Волк», «Ягненок и Волк».

5. Сочинения Державина с объяснит. примеч. Я. Грота. T. III. С. 425.

6. Русская басня XVIII-XIX вв. Л., 1977. С. 562-563; Русская басня. М., 1986. С. 511; Русская басня XVIII-XX вв. М., 2002. С. 305.

7. Русская басня XVIII и начала XIX в. Л., 1951. С. 525.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница