О.К. Герлован. «О жанре и литературных источниках "Царь-девицы" Г.Р. Державина»

Г.Р. Державин, по справедливому замечанию Г.А. Гуковского, всей своей поэтической деятельностью «отвечал на художественные запросы» времени¹. Он выступает предтечей многих достижений и открытий, которые будут сделаны русскими писателями в XIX столетии. В этом отношении примечательна его «Царь-девица»²: она стоит у истоков русской литературной стихотворной сказки. Истоки литературной прозаической сказки восходят к творчеству М.Д. Чулкова, М.И. Попова и В.А. Левшина³.

«Царь-девица» одно из немногих произведений Державина, в основу которого положены образы и мотивы народных сказок: тут и сторожа-Полканы, и всадник-невидимка, и ограда с натянутыми струнами, да и сама девица была, как «шепчет русская старина», сказочной красоты и мудрости:

Будто солнце светлолица,
Будто тихая весна.

Очи светлы голубыя.
Брови черныя дугой,
Огнь — уста, власы — златые,
Грудь — как лебедь белизной.
............
Слава добраго правленья
Разливалась всюду в свет;
Все кричали с восхищенья,
Что ея мудрее нет.

Необычность «Царь-девицы» для поэтического творчества Державина привлекала внимание не одного поколения исследователей, стремившихся решить как проблему ее жанра, так и ответить на вопрос о ее источниках.

По-разному определяли жанр этого произведения: баллада⁴, сказочная поэма⁵, поэма в народном стиле⁶. Однако уже сам автор дает четкое определение жанра «Царь-девицы» — романс. И не случайно. Ее содержание отвечало существовавшему тогда представлению о романсе как «простом», «простодушном», «лирическом» рассказе о каком-либо похождении или приключении. Такое понимание жанра разделял и Державин, что нашло отражение в его «Рассуждении о лирической поэзии, или об оде» (1811-1815), где в качестве примера он приводит две разновидности русского романса: «бытового» — «Вахмистр» («Отставной вахмистр») И.И. Дмитриева и «сказочного» — свою «Царь-девицу»⁷.

«Содержание старинных романсов, — пишет в своем "Рассуждении" Державин, — была всякая всячина: забавная и печальная, а особливо набожность, храбрость, честь и любовь. В них воспевались рыцари, дамы, волшебники, волшебницы; в богомолье, в рыцарских подвигах и волокитстве упражнявшиеся». Достоинства «хороших романсов» поэт видит в простоте слога, в описании каждого и обязательно «старинного» приключения «того времени наречием и покроем, когда и где, что происходило», а сами приключения должны быть «занимательные, чудесные, трогательные или смешные, почерпнутые из мифологии, истории, басен, романов, сказок и прочих событий времен прошедших». «Словом, — заключает он, — романс любит волшебное, чудесное, удивительное, ужасное, мечтательное, любовное, нежное, страстное и всякие издевочные повести обоих полов, а особливо о каком-либо древнем богатыре, странном рыцаре, царе-девице, волшебнике, волшебнице, отшельнике, старинном служивом и проч.»⁸.

Свойства и характерные признаки романса очень близки и представлениям тех лет о литературной сказке, определение которой мы находим в «Краткой риторике» (1809) А.Ф. Мерзлякова. Разграничивая все вымышленные повествования по их содержанию, форме и слогу, он выделяет самые «краткие повести», которые называются «сказками», «когда их содержание основано на народных рассказах и несбыточных чудесностях». «Слог сказок, — поясняет далее Мерзляков, — отличается легкостью, натуральной живостию и некоторою простотою. От сказок не требуется ни особливой точности в расположении, ни строгого вероятия. Времена рыцарские и баснословные, царства Фей суть обыкновенные магазины для сего рода сочинений»⁹.

Сходство характеристик романса и сказки, встречающиеся у Державина и Мерзлякова, очевидно. Обусловлено оно, вероятно, совпадением понятия о своеобразии народного творчества вообще, независимо от того, какая имеется в виду традиция — русская или западноевропейская. «Народность», «старина», «древность», мыслимые как неразрывные категории, осознавались на основе сказочных представлений, с ними ассоциировался и целый комплекс понятий: простота, безыскусственность, естественность, — свойственных как русской сказке, так и западноевропейскому романсу.

Державин в поисках национальных художественных форм пришел к романсу и песне как жанрам, наиболее отвечавшим потребностям стихотворного освоения сюжетов народной словесности. Обращение к русскому фольклорному материалу было не чуждо поэту и ранее¹⁰, но в «Царь-девице» сказочное начало основное, преобладающее, сюжето- и жанрообразующее.

Однако первый ее комментатор Я. Грот, учитывая характерное для творческой манеры Державина использование поэтических аллюзий, высказывает мысль о том, что источником образа Царь-девицы послужил не сказочный персонаж, а образ Елизаветы Петровны, русской императрицы, и предлагает следующие аргументы в пользу своего мнения: «Тут очерчены и красота этой государыни и роскошное ее бездействие. 10-й куплет напоминает царскосельский дворец; 14-й соколиную охоту Елисаветы; 15-й малороссийских певчих; 17-й негу императрицы...; 21-й ея наряды, 22-й и 31-й богомолье, 25-й оды Ломоносова; 26-й множество женихов Елисаветы Петровны; 28-й посольство Надир-шаха; 34-й и след. отношение к Фридриху II и семилетнюю войну». И подытоживает: «Поэт как будто вспоминает свою молодость и слышанные им в то время рассказы»¹¹.

Суждение Я. Грота оказалось достаточно популярным, ему отдается предпочтение и в наши дни¹², хотя это не единственная попытка найти в содержании произведения намеки на исторические события. Так Г.Н. Ионин, например, полагает, что Державин обращается здесь не к прошлому, а к его современности. Появление «Царь-девицы», по его мнению, связано с событиями 1812 года, что «помогает объяснить, почему Державин <...> тему всенародного ополчения сделал одной из самых главных тем»¹³.

Одновременно с поисками исторического источника «Царь-девицы» исследователи, не оспаривая сказочную ее природу, пытались решить проблему и собственно литературного ее источника. Я. Грот, начав свои размышления с «Народных русских сказок», изданных А.Н. Афанасьевым, отметил, что несмотря на наличие в этом сборнике сказок под таким же названием, они «не представляют ничего общего со стихотворением Державина». Более интересна, по его мнению, книга «Русские сказки» В.А. Левшина, с которой поэт был знаком. «Здесь, — пишет Грот, — в повести об Алеше Поповиче <...> находим и эпизод, откуда могли возникнуть образы, представленные Державиным»¹⁴. Однако, И.П. Лупанова считает вывод Грота относительно влияния левшинского сборника на произведение Державина необоснованным, ссылаясь при этом на «наличие в его (Державина. — О.Г.) поэме элементов сказочного сюжета, отсутствующих у Левшина», и утверждает, что имело место заимствование сюжета «Царь-девицы» непосредственно из устной традиции. Вместе с тем, она не называет прямого источника заимствования, а лишь приводит сказочную тему № 551, отмеченную в «Указателе» Н.П. Андреева, которую Державин якобы взял за основу своего произведения¹⁵. Под этим номером в «Указателе» Андреева и в более позднем «Сравнительном указателе сюжетов: Восточнославянская сказка» значится сказочный сюжет под названием «Молодильные яблоки». Сказки этой группы повествуют о трех братьях, отправившихся «за молодильными яблоками и живой водой для больного отца; младший ласково обходится со странником и благодаря его помощи проникает в сад и во дворец к спящей царевне — похищает яблоки и воду»¹⁶. Заметим, что данной сказочной теме близки по сюжету, по изложению фабульных ходов и сказки группы «Иван-царевич и серый волк», «Конек-горбунок», в которых сказочному герою в добывании жар-птицы, красавицы царевны и т.д. помогают либо серый волк, либо конек-горбунок¹⁷. Державин мог быть знаком как с народными вариантами сюжета, так и с литературными произведениями, использовавшими данную сказочную тему: сказками «Алиоша Попович» и «Богатырь Булат» В.А. Левшина, «О трех королевичах» из сборника П. Тимофеева «Русские сказки» (1787), «О храбром кавалере Иване Царевиче и прекрасной супружнице его Царь-девице» из сборника сказок «Лекарство от задумчивости и бессонницы» (1786), оперой Екатерины II «Храбрый и смелый витязь Ахридеич» (1787), стихотворной сказкой С. Андреева «Левсил, Русский богатырь» (1807).

И все-таки из отдельных сказочных эпизодов, отдаленно напоминающих сюжетные линии «Царь-девицы», трудно сделать вывод о характере и степени использования их Державиным при создании им своего романса-сказки. Вместе с тем, в одном из многочисленных сборников сказок, увидевших свет в то время, была одна, неотмеченная исследователями, которая могла стать и, по-видимому, действительно явилась непосредственным источником сюжета «Царь-девицы». Это — «Сказка о Любиме Царевиче и прекрасной Царевне, его супружнице, и волке крылатом» из сборника «Дедушкины прогулки, или Продолжение настоящих русских сказок» (1786)¹⁸.

«Сказка о Любиме Царевиче» замечательна тем, что один из ее эпизодов, связанный с похищением чести царевны и последовавшим за этим отмщением, почти полностью совпадает с событийной частью «Царь-девицы» Державина. Это хорошо видно даже из простого сравнения двух текстов.

В «Сказке о Любиме Царевиче» герой при помощи чудесного крылатого волка попадает во дворец Царевны и совершает бесчестный поступок:

«И так они приехали к той белокаменной стене и Любим Царевич узрев оную ужаснулся, и как огромную можно ету белокаменную стену перескочить? Сказал он волку; на что ему волк говорит такие слова: что уже ему нетрудно перескочить. Но оттудова будет труднее потому, что ты будешь в любовных делах упражняться и от того ты отяжелеешь, но надобно тебе окупаться в живой воде, да взять ее с собою для братьев своих и мертвой также. Потом они перескочили благополучно чрез градскую стену, ничем не задели, и, остановясь в замке, пошел Любим Царевич к прекрасной Царевне во дворец. И как он вошел в первыя покои, то увидел множество служанок спящих, и думал, нет ли тут Царевны, однако не нашел; вот почему он вошел в другую горницу, там спали ея подруги весьма прекрасные и тут не было Царевны, для того Любим Царевич пошел в третий, и там он увидел Царевну спящую и от красоты ея всем сердцем разгорелся, и сильно полюбил прекрасную Царевну и начал он ее целовать и не хотел расстаться с нею. Однако подумав, что замешкавшись там его поймают, пошел он в сад гулять и из прудов воды живой и мертвой взять; а сам окупался в живой воде и взял с собою в пузырьки живой и мертвой воды, и пошел к своему волку. И как сел он на волка-коня, то волк ему стал говорить: что ты очень грузен, нам не перескочить будет по давешнему, а мы зацепим и их разбудим, однако же хотя будет за нами погоня, но ты их побьешь и, побив, как можно белого коня лови, я тебе пособлю воевать; а как доедем до своего шатра, то ты возьми своего коня, а я на том белом коне поеду и когда мы побьем всех ея воинов, то она и сама к нам придет, и станет сама тебе говорить, чтобы ты понял ее в жены: ибо она возгорится к тебе сильною сердечною любовью и пленится тобою».

Поэтическая картина данного фрагмента у Державина более лаконична. Для поэта важен лишь самый поступок и поведение Царь-девицы. Если в сказке сборника Царевна пассивна, то у Державина Царь-девица деятельна в выражении своих чувств:

  Тут откуда ни явился
Царь, Царевич, или Круль,
Ни людям не поклонился,
Ни на Спаса не взглянул.

  По бедру коня хлесть задню
И в тот миг невидим стал, —
Шасть к Царю-девице в спальню
И ее поцеловал.

  Хоронилася платочком
И ворчала хоть в сердцах:
Но как вслед его окошком
Хлопнула, — вскричала: ах!

Далее как в одной, так и в другой сказке события разворачиваются со стремительной быстротой. Здесь следует заметить, что основные элементы развития событий «Сказки о Любиме Царевиче» найдут отражение и в державинской сказке-романсе.

«Как хотели они перескочить чрез стену высокую, то зацепили за струны, и вдруг поднялся в городе колокольный звон и бубонный бой и все люди стали вставать и во дворец побежали всяк со своим оружием; а другие ворота отворяют, что не сделалось ли какого несчастья прекрасной Царевне? Да и сама Царевна проснулась и видит, что некакой молодец был у ней в гостях, и чувствует, что у ней зародилось детище, и тотчас повелела клич кликать, чтобы все собиралися к ней в палаты. Тогда собралися славныя и могучия богатыри и она стала им говорить: ох! вы могучие богатыри, вы идите и догоните того молодца и голову его мне привезите, хоть тем я накажу его дерзость. На то ей могучие богатыри ответствовали: что не оставим так, чтобы его не растерзать и головы к тебе не привесть, хоть бы он и с войском был».

У Державина:

  Конь к тому ж в пути обратном
Тронул сеть садовых струн:
Град познал в сем звуке страшном,
Что был дерзок Маркобрун.

  Вот и встал дым коромыслом
От маяков по горам;
В мрачном воздухе, навислом,
Рев завыл и по церквам.

  Клич прокликали в Столице,
И гонцам всем дали весть,
Чтоб скакать к Царю-девице
И служа ей, — мстить за честь.

  Заскрыпели двери ржавы
Оружейниц древних лет,
Воспрянули мужи славы
И среди пустынных мест.

  Правят снасти боевыя
И булат и сталь острят;
Старые орлы, седые
С соколами в бой летят.

  И свирепы кони в стойлах
Топают, храпят и ржут,
На холмах и на раздольях
Пыль вздымают, пену льют.

  В слух пищали стенобойны,
Растворя чугунны рты,
Воют в час полночный, сонный,
Чтоб скорей в поход идти.

Завершается интересующий нас эпизод прозаической сказки картиной битвы Любима Царевича с многочисленным войском Царевны, из которой герой выходит победителем:

«Потом Царевна отпустила их (могучих богатырей. — О.Г.), а сама взошла на терем и смотрит на свое войско и на рыцаря того, кой покусился тайно взойти в ея дворец, и осмелился сонную ея любовать. А как ударили тревогу, то Любим Царевич на своем волке-коне так далеко отъехали, покамест нагнали их, что уже они половину пробежали до своего шатра от того города; и когда увидел, что догоняют его, то обернулся на них на своем волке-коне и стал весьма яростен, обозрев на поле такое множество богатырей; и как начали драться, то Любим Царевич не столько их своим мечем побивает, сколько конь его топчет и уже мелких богатыришков всех почти побил. И видит Любим Царевич одного богатыря, едущего к нему на белом коне, и разъярившись Любим Царевич и того богатыря своевал...».

Державин также рисует картину битвы Маркобруна и воинства Царь-девицы. Однако она полностью контрастирует с приведенным выше эпизодом: у поэта победитель и побежденный меняются местами.

  Идет в шкурах рать звериных,
С дубом, с пращей, с кистенем;
В перьях птичих, в кожах рыбных,
И как холм течет чрез холм.

  Занимает степи, луги
И насадами моря.
И кричит: «Помремте, други,
За Девицу и Царя!

  Не пленила златом, сбойством
Нас она, ни серебром,
Но лишь девичьим геройством,
Здравым и простым умом».

  И так сими вождь речами
Взбудоражил воинов дух,
Что, подняв бугры плечами,
Растрепали Круля в пух.

Близость приведенных отрывков очевидна, но, безусловно, лишь в том, что касается «встречи» героев и последующих событий. Поэт воспользовался только теми элементами действия, которые были необходимы для воплощения замысла. Для большей ясности выделим их: «тут откуда ни явился Царь, Царевич» — «коня хлесть» — «невидим стал» — «шасть в спальню» — «поцеловал» (ср.: «пошел Любим Царевич во дворец» — «нашел ее (Царевну. — О.Г.)» — «всем сердцем полюбил» — «начал целовать»); «конь тронул сеть садовых струн» — «стал дым коромыслом» — «рев завыл» — «клич прокликали... скакать к Царю-девице» — «воспрянули мужи славы» — «вождь речами взбудоражил воинов дух» (ср.: «зацепили за струны» — «поднялся в городе колокольный звон» — «люди... побежали всяк со своим оружием» — «повелела клич кликать, чтобы ...собирались к ней в палаты» — «собралися славные богатыри» — «богатыри ответствовали»).

Сходство фрагментов обнаруживается и в последовательности развития событий, и в создании отдельных сцен и картин, и в оценке поведения героев («дерзок Маркобрун» — «наказать его (Любима Царевича. — О.Г.) дерзость»). Как в одной, так и в другой сказке весь народ поднимается на защиту Царевны, готов отомстить за нанесенную обиду. Но в отличие от эпизода из «Сказки о Любиме Царевиче», поэт расширяет картину народного ополчения, делает ее одной из центральных, по-иному разрешает сложившуюся ситуацию. Если в первой сказке воинство Царевны терпит поражение — герой «всех почти побил», то в державинской наоборот — «растрепали Круля в пух». Такой финал закономерен и мотивирован предшествовавшим ему описанием достоинств Царь-девицы: «бесхитростна была», «не лгала», «не ссорилась с умом», «набожна была», имела «нежный нрав», прекрасная наездница. И, как герой народной сказки, героиня державинской выходит победительницей. Интересно и то, что от поэта не ускользнула еще одна очень характерная деталь. В сказке-источнике герой «дерется» с «мелкими богатыришками». Прием уничижения противника героини использует и Державин в своем произведении: «Он (Маркобрун. — О.Г.) дрожал ея Перуна / И в своем уж чердаке».

Г.Р. Державин стремился не столько к литературной обработке имевшегося сюжета, сколько к выражению народного русского «духа». Для него характерно свободное обращение со сказочными мотивами (сватовство, испытание женихов, «трудные задачи...»), уже известными элементами сюжета, отсутствие «сказочной образности», привлечение конкретных жизненных реалий.

Нельзя не отметить, что в том же сборнике — «Дедушкиных прогулках», — находится и «Сказка о Славном и храбром витязе Бове Королевиче и о прекрасной Королеве Дружневе», среди персонажей которой встречаются Король Маркобрун и Богатырь Полкан¹⁹. И хотя сказка о Бове была хорошо известна Державину и ранее, о чем имеется прямое свидетельство в «Фелице» (1782): «Полкана и Бову читаю»²⁰, — тем не менее, можно с большой долей уверенности предположить, что именно этой новой встрече поэта со сказкой о Бове в «Дедушкиных прогулках» обязана «Царь-девица» появлению в ней как имени Маркобруна, так и Полканов.

Правда, «Царь, Царевич, или Круль» Маркобрун, будучи вторым, после героини, действующим персонажем в «Царь-девице», не имеет сколько-нибудь самостоятельного значения и представлен очень скупо. Он является «вдруг», непрошенным «женихом», и в произведении важен не он сам, а реакция героини и ее окружения на него и его поступок. Он лишь оттеняет значительность героини, служит своеобразным предлогом для демонстрации всенародной искренней любви к мудрой правительнице. Полканам же отведена лишь роль стражей дома Царь-цевицы:

И Полканы всюду чудны Д
ом стрегли ея и трон...

Таким образом, есть все основания считать, что в ряду произведений, которые в той или иной мере могли быть источниками «Царь-девицы», важнейшим, несомненно, была «Сказка о Любиме Царевиче», а уже потом сказка о Бове Королевиче и другие. Но несмотря на известные сюжетные заимствования, «Царь-девица» — оригинальное произведение, с ярко выраженным авторским началом. Эмоциональный голос рассказчика слышен на всем протяжении повествования. Он с теплотой и симпатией относится к героине, восторженно рисует картину отмщения, ирония и лукавство пронизывают сцену первой «встречи» героев, а затем и последующего их примирения.

Державинский опыт освоения сказочного материала в дальнейшем получит продолжение, и в свою очередь уже мотивы и образы его «Царь-девицы» становятся источником для заимствования другими творцами литературных сказок. В том числе и А.С. Пушкиным, в сказках которого легко угадываются державинские образы: «Кочет хлопал на нашесте / Крыльями, крича сто раз», «лукоморье», «заморский кот», который «по веткам <...> скакивал», «лежа царством управляла» и др.

Создавая «Царь-девицу» как иллюстрацию к собственному рассуждению о романсе, и чтобы «не остаться в стороне от национальных интересов»²¹, Державин пишет произведение, ставшее прообразом русской литературной стихотворной сказки на народнопоэтической основе, жанра, расцвет которого придется на 30-е годы XIX столетия.

Примечания

1. Гуковский Г.Л. Русская литература XVIII в. М., 1939. С. 397.

2. Впервые произведение было опубликовано в прижизненном собрании сочинений поэта: Сочинения Державина. СПб., 1816. Ч. 5. С. 181-189. Далее цитируется это издание.

3. См.: Герлован O.K. Русская литературная сказка XVIII в. (Понятие. Истоки. Типология): АКД. М., 1996. С. 16-22; Она же. Из истории развития русской прозы: Сказка XVIII века. Кишинэу, 2000.

4. См.: Вальденберг И.К. Державин: Опыт характеристики его миросозерцания. Пг., 1916. С. 165; Китина А.Д. Державин — предшественник Пушкина // Известия Воронежского гос. пед. ин-та. T. VII. Вып. 2. Воронеж, 1940. С. 86.

5. См.: Соколов А.Н. Очерки по истории русской поэмы XVIII — первой половины XIX вв. М., 1955. С. 276, 381; Разживин А.И. Поиски национальной основы в поэмах конца XVIII — начала XIX в. АКД. М., 1985.

6. См.: Лупанова И.П. Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX в. Петрозаводск, 1959. С. 60.

7. См.: Державин Г.Р. Продолжение о лирической поэзии: Часть 3 // XVIII в. Сб. 15. Русская литература XVIII в. в ее связях с искусством и наукой. Л., 1986. С. 260-266.

8. Там же. С. 259.

9. Мерзляков А.Ф. Краткая риторика: Правила, относящиеся ко всем родам сочинений прозаических. М., 1809. С. 69.

10. См.: Ионин Г.Н. Фольклорные мотивы в поэзии Г.Р. Державина 1800-х годов // Русский фольклор: Материалы и исследования. Сб. 7. М.; Л., 1962. С. 52-66; Он же. Анакреонтические стихи Карамзина и Державина // XVIII в. Сб. 7: Державин и Карамзин в литературном движении XVIII — начала XIX вв. Л., 1969. С. 162-178; Гудошников Я.И. «Анакреонтические песни» Державина и фольклор // Г.Р. Державин: Личность, творчество, современное восприятие: Тезисы Международной научн. конф., посв. 250-летию со дня рождения поэта. Казань, 1993. С. 4-15.

11. Сочинения Державина с объяснит. примеч. Я. Грота: 2-е Акад. изд. СПб., 1870. Т. 3. С. 95.

12. См.: Серман И.З. Державин // Русская литература и фольклор: XI—XVIII вв. Л., 1970. С. 326-350; Ян Кэ. Лингвостилистический и лингвострановедческий анализ стихотворения Г.Р. Державина «Царь-девица» // Г.Р. Державин: Личность, творчество, современное восприятие. С. 110-111.

13. Ионин Г.Н. Фольклорные мотивы в поэзии Г.Р. Державина 1800-х годов. С. 60.

14. Сочинения Державина. Т. 3. С. 90-91.

15. Лупанова И.П. Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX в. С. 60.

16. Сравнительный указатель сюжетов: Восточнославянская сказка. Л., 1979. С. 155; Ср.: Андреев Н.П. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. Л., 1929. С. 42. Na 551: «Молодильные яблоки: сыновья едут за яблоками и т.п.; добывает их младший брат, благодаря чудесной помощи; братья завладевают яблоками и бросают младшего брата в яму и т.п.; он спасается, царевна признает в нем отца своих детей».

17. См.: Сравнительный указатель сюжетов. С. 152-155.

18. Дедушкины прогулки, или Продолжение настоящих русских сказок. СПб., 1786. С. 43-46. Далее цитируется это издание.

19. Там же. С. 183-254.

20. Сочинения Державина. Т. 1. С. 86.

21. Соколов А.Н. Очерки по истории русской поэмы XVIII — первой половины XIX вв. С. 381.