§ 4. Антируссоистский дискурс Пушкина

Склад ума, представленный в образе Державина, Пушкин, как мы полагаем, связывал с именем Ж.-Ж. Руссо начиная, по крайней мере, с лета 1823 года, когда он трудился над первой главой «Евгения Онегина». В XXIV строфе этой главы появляется сниженный образ Руссо:

Руссо (замечу мимоходом)
Не мог понять, как важный Грим
Смел чистить ногти перед ним,
Красноречивым сумасбродом.
Защитник вольности и прав
В сем случае совсем не прав

      (Пушкин 1994 VI: 15).

Комизм в данной ситуации основан на искреннем непонимании философа, с жаром проповедующего права и свободы человека, что данный конкретный человек может иметь свои представления о вежливости, о достоинстве. При этом Руссо не только не понимает этой истины, но и пытается с ней бороться, осуждая и браня людей, не разделяющих его доктрины. Ничтожность повода для возмущения только подчеркивает комичность его фигуры¹. Высокие, но теоретические представления Руссо обнаруживают в данном эпизоде всю свою эгоцентричность.

И в следующей XXV строфе Пушкин, уже вполне серьезно, утверждает мудрость и законность установившихся социальных норм, в частности, обычая следить за текущими модами, в конечном итоге, следить за собой, за собственным внешним видом. Пушкин утверждает право банальности, право пошлых истин на существование, поскольку они разделяются окружающими людьми. Таков смысл следующих стихов:

Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей:
К чему бесплодно спорить с веком?
Обычай деспот меж людей

      (Пушкин 1994 VI: 15).

В это же время (между июнем и ноябрем 1823 года) Пушкин набрасывает незаконченное стихотворение «<Мое> беспечное незнанье...», в котором выражает потрясающее впечатление, испытанное им при осознании полной инородности своих идеалов и устремлений и интересов окружающих людей. Поэт не скрывает в этой связи своего к ним презрения, однако признает, что и сам может оказаться в комическом положении при навязывании им собственных понятий о правде и свободе.

Именно эта ситуация была отмечена Пушкиным в письме к А.А. Бестужеву от января 1825 года, в котором он дал свою оценку ума Чацкого: «Первый признак умного человека — с первого взгляду знать с кем имеешь дело и не метать бисера перед Репетиловыми и тому подоб.» (Пушкин 1994 XIII: 138).

Пушкин обнаруживает слабую мотивированность конфликта произведения, исходя из собственного понимания умного человека, отвергшего в качестве возможной нормы поведения фундаментальный тезис Руссо «Я есть другой»² и осознавшего всю относительность восприятия истины³.

К слову сказать, пушкинская оценка только на первый взгляд противоречит авторской позиции А.С. Грибоедова. Самый факт постановки Чацкого в конце третьего действия комедии в комическое положение, да к тому же еще и подчеркивание этой интенции ремаркой⁴, думаем, в достаточной степени убеждает читателя в скептическом отношении автора к складу ума своего протагониста. В нем же Грибоедов воплотил, прежде всего, «руссоизм»⁵. Это доказывается содержащимися в образе Чацкого, в тексте «Горе от ума» в целом многочисленными референциями к биографии Руссо, а также к его известному роману «Юлия, или Новая Элоиза» (1761)⁶.

Таким образом, ироническое изображение Пушкиным державинских действий основано на глубоком неприятии жизненной философии Руссо. Основанием же для подобной трактовки ему могли служить только документы, письменные и устные свидетельства, относящиеся ко всем этапам служебной карьеры Державина. Например, в державинских «Записках» содержится достаточно информации, на основании которой можно сделать вывод, что для биографической личности поэта были в высокой степени свойственны такие черты, как честолюбивая убежденность в себе как в единственном носителе истины, или боготворимого им «Закона», и, связанная с этой убежденностью, чрезвычайная конфликтность и неуживчивость как с сослуживцами, так и с начальством.

Примечания

1. Пушкин в примечании к данной строфе помещает отрывок из «Исповеди» Руссо, послуживший ему литературным образцом. По словам современного исследователя, «смысл обвинений, которые Руссо бросает в <этом фрагменте — В.Ч.> "Исповеди" своему бывшему другу, заключается в том, что раз Гримм старательно следит за своей внешностью, чистит ногти и белится, то, значит, он лицедей в жизни и лицемер». «Спор идет не о внешнем виде, а о центральном положении светской культуры, неприемлемом для Руссо: благовоспитанный человек должен не "быть" (être), а "казаться" (paraitre)» (Строев 2001). Пушкин заметил возможность для комического переосмысления упреков Руссо, которая содержится в «невязке» причины и следствия, и на этом построил сценку встречи двух философов, стилистически вполне вписывающуюся в общий комедийный дискурс Первой главы «Евгения Онегина» (Фомичев 2005: 51).

2. Формулировка принадлежит Клоду Леви-Строссу (цит. по: Лотман 1967: 211).

3. Свою позицию по поводу относительности истины Пушкин отчетливо высказал в поздней статье «Александр Радищев» (1836), в которой весьма невысоко оценил интеллектуальный уровень как Руссо, так и его последователя, — заглавного героя статьи: «Нам уже слишком известна французская философия 18-го столетия; она рассмотрена со всех сторон и оценена. То, что некогда слыло скрытным учением гиерофантов, было потом обнародовано, проповедано на площадях и навек утратило прелесть таинственности и новизны. Другие мысли столь же детские, другие мечты, столь же несбыточные, заменили мысли и мечты учеников Дидрота и Руссо, и легкомысленный поклонник Молвы видит в них опять и цель человечества и разрешение вечной загадки, не воображая, что в свою очередь они заменятся другими» (Пушкин 1994 XII: 31). Вообще говоря, пушкинская позиция в данном вопросе подобна позиции основателя философского либерализма Джона Локка, который в своей книге «Опыт о человеческом разуме» (1690) писал о недостоверности наших мнений и о вытекающей отсюда необходимости принимать в расчет точку зрения другого. Подробнее см.: Черкасов 2003а: 128—129.

4. Имеется в виду авторская ремарка по поводу восприятия «фамусовским» обществом очередного «обличительного» монолога Чацкого о «французике из Бордо»: «(Оглядывается, все в вальсе кружатся с величайшим усердием. Старики разбрелись к карточным столам)» (Грибоедов 1988: 108).

5. Точнее говоря, заложенный в руссоизме принцип поведения, независимого от мнения других людей. Согласно этому принципу, человек должен руководствоваться в своих отношениях с обществом собственным стремлением к самовыражению и отвергать традиционные нормы поведения, могущие ему в этом помешать. Подробнее см. нашу работу «К проблеме ума в комедии А.С. Грибоедова "Горе от ума"» в издании: Черкасов 2003а.

6. Подробнее см. нашу указанную работу: Черкасов 2003а.