С рождения его и воспитания по вступление в службу

Бывший статс-секретарь при Императрице Екатерине Второй, сенатор и коммерц-коллегии президент, потом при Императоре Павле член верховнаго совета и государственный казначей, а при Императоре Александре министр юстиции, действительный тайный советник и разных орденов кавалер, Гавриил Романович Державин родился в Казани от благородных родителей, в 1743 году июля 3 числа¹. Отец его служил в армии и, получив от конскаго удару чахотку, переведен в оренбургские полки премиер-майором; потом отставлен в 1754 году полковником. Мать его была из роду Козловых. Отец его имел за собою, по разделу с пятерыми братьями, крестьян только 10 душ, а мать 50. При всем сем недостатке были благонравные и добродетельные люди. Помянутый сын их был первым от их брака; в младенчестве был весьма мал, слаб и сух, так что, по тогдашнему в том краю непросвещению и обычаю народному, должно было его запекать в хлеб, дабы получил он сколько-нибудь живности. В том же году отец его по коммиссии командирован был к следствию купцов Корякиных в город Яранск. — Примечания достойно, что когда в 44 году явилась большая, весьма известная ученому свету комета, то при первом на нее воззрении младенец, указывая на нее перстом, первое слово выговорил: Бог!² Родители с взаимною нежностию старались его воспитывать; однако же, когда в последующем году родился у него брат, то мать любила более меньшаго, а отец старшаго, который на четвертом году уже умел читать. За неимением в тогдашнее время в том краю учителей, научен от церковников читать и писать. Мать, однако, имея более времени быть дома, когда отец отлучался по должностям своим на службу, старалась пристрастить к чтению книг духовных, поощряя к тому награждением игрушек и конфектов³. Старший был острее и расторопнее, а меньшой глубокомысленнее и медлительнее. В младенческие годы прожили они под непрестанным присмотром родителей несколько в сказанном городе Яранске, потом в Ставрополе, что близ Волги, а наконец в Оренбурге, где старший, при вступлении в отроческия лета, то есть по седьмому году, по тогдашним законам, явлен был на первый смотр губернатору Ивану Ивановичу Неплюеву и отдан для научения немецкаго языка, за неимением там других учителей, сосланному за какую-то вину в каторжную работу, некоторому Иосифу Розе, у котораго дети лучших благородных людей, в Оренбурге при должностях находящихся, мужеска и женска полу, учились. Сей наставник, кроме того, что нравов развращенных, жесток, наказывал своих учеников самыми мучительными штрафами, о коих разсказывать здесь было бы отвратительно, был сам невежда, не знал даже грамматических правил, а для того и упражнял только детей твержением наизусть вокабол и разговоров, и списыванием оных, его Розы рукою прекрасно однако писанных. Чрез несколько лет, посредством таковаго учения, разумел уже здесь упомянутый питомец по-немецки читать, писать и говорить, и как имел чрезвычайную к наукам склонность, занимаясь между уроков денно и нощно рисованию, но как не имел не токмо учителей, но и хороших рисунков, то довольствовался изображением богатырей, каковые деревянной печати в Москве на Спасском мосту продаются, раскрашивая их чернилами, простою и жженою вохрою, так что все стены его комнаты были оными убиты и уклеены. В течении сего времени отец имел коммиссии быть при межевании некоторых владельческих земель, то от геодезиста, при нем находящагося, сын получил охоту к инженерству. Наконец, когда отец его в 754 году получил отставку, для которой ездил в Москву, в бытность в оной Государыни Императрицы Елисавет Петровны, то и сей любимый сын его был с ним, с намерением, чтоб записать его в кадетский корпус или в артиллерию; но как для того надобно было ехать в Петербург, а дела отца его, который он должен был кончить в Москве, паче же недостаток, что издержался деньгами, ехать ему в сию новую столицу не дозволили, то возвратился он в деревню с намерением в будущем году непременно записать сына в помянутые места. Хотя ему и вызывались некоторый особы в Москве принять его в гвардию; но он по недостатку своему на то не мог согласиться; однакоже, по приезде в деревню, в том же году в ноябре месяце скончался, и тем самым пресеклись желания отца и сына, чтоб быть последнему в таких командах, где бы чему-нибудь ему научиться можно было. И таким образом мать осталась с двумя сыновьями и с дочерью одного году в крайнем сиротстве и бедности; ибо, по бытности в службе, само-малейшия деревни, и те в разных губерниях по клочкам разбросанныя, будучи неустроенными, никакого доходу не приносили, что даже 15 р. долгу, после отца оставшаго, заплатить нечем было; притом соседи иные прикосновенныя к ним земли отняли, а другие, построив мельницы, остальные луга потопили. Должно было с ними входить в тяжбу; но как не было у сирот ни достатку, ни защитника, то обыкновенно в приказах всегда сильная рука перемогала; а для того мать, чтоб какое где-нибудь отыскать правосудие, должна была с малыми своими сыновьями ходить по судьям, стоять у них в передних у дверей по нескольку часов, дожидаясь их выходу; но когда выходили, то не хотели никто выслушать ее порядочно; но все с жестокосердием ее проходили мимо, и она должна была ни с чем возвращаться домой со слезами, в крайней горести и печали, и как не могла нигде найти защиты, то и принуждена была лучшия угодья отдать записью купцу Дрябову за 100 рублей в вечную кортому⁴, на которых и построил он для суконной своей фабрики, в Казани находящейся, сукно-валяльную мельницу, которая и теперь в деревне Комаровке существует, и которую после, при межевании, старший сын, будучи уже один наследник, не хотя нарушить слова матери, за ним утвердил. Таковое страдание матери от неправосудия вечно осталось запечатленным на его сердца и он, будучи потом в высоких достоинствах, не мог сносить равнодушно неправды и притеснения вдов и сирот. При таковых однако напастях мать никогда не забывала о воспитании детей своих, но прилагала всевозможное попечение, какое только возможно было им доставить; а для того отдала их в научение, за неимением лучших учителей арифметики и геометрии, сперва гарнизонному школьнику Лебедеву, а потом артиллерии штык-юнкеру Полетаеву; но как они и сами в сих науках были малосведущи, ибо как Роза немецкому языку учил без грамматики, та и и они арифметике и геометрии без доказательств и правил, то и довольствовались в арифметике одними первыми пятью частями, а в геометрии черчением фигур, не имея понятия, что и для чего надлежит. Когда же большому сыну настал 12-й год, то мать, дабы исполнить закон и явить герольдии в положенный срок детей своих, в 757 году ездила в Москву⁵, желая также, по явке в оной и по получении доказательств на дворянство, записать их в помянутыя места, куда отец хотел; но как, против всякаго чаяния, в герольдии не могла она объяснить хорошенько роду Державиных, по которым городам и в которых годах предки их служили, то и произошло затруднение; а для того, чтоб отвратить оное, должно было обратиться к некоему подполковнику Дятлову, живущему в Можайском уезде, происшедшему от сестры мужа ея, который, приехав в Москву, доказал истинное дворянское происхождение явленных недорослей от рода Багримы мурзы, выехавшего из Золотой Орды при царе Иване Васильевиче Темном, что явствует в Бархатной книге вообще с родами: Нарбековыми, Акинфиевыми, Кеглевыми и прочими⁶; но как на таковое изыскание древности употреблено много времени, тс зимнею порою и не можно уже было доехать до Петербурга, а как летний путь по недостатку не был под силу, то и возвратились в Казань с тем, чтобы в будущем году совершить свое предположение.

Поелику же в 1758 году открылась в Казани гимназия, состоящая под главным ведомством Московскаго университета, то и отложена поездка, а записаны дети в сие училище, в котором преподавалось учение языкам: латинскому, французскому, немецкому, арифметике, геометрии, танцованию, музыке, рисованию и фехтованию, под дирекциею бывшаго тогда ассессором Михайла Ивановича Веревкина; однакоже, по недостатку хороших учителей, едва ли с лучшими правилами как и прежде. Более же всего старались, чтоб научить читать, писать и говорить сколько-нибудь по грамматике, и быть обходительным, заставляя сказывать на кафедрах сочиненныя учителем и выученныя наизусть речи; также представлять на театре бывшия тогда в славе Сумарокова трагедии, танцовать и фехтовать в торжественных собраниях при случае экзаменов; что сделало питомцев хотя в науках неискусными, однако же доставило людскость и некоторую розвязь в обращении. Старший из Державиных оказал более способности к наукам до воображения касающимся, а меньшой к математическим; однакоже, во всех классах старший своею расторопностию блистал поверхностью и брал пред меньшим преимущество, который казался туп и застенчив. Вследствие чего старший отличался в рисовании, а потому, когда директор в 1759 году сбирался главному куратору Ивану Ивановичу Шувалову дать отчет в успехах вверенаго ему училища, то и приказал отличившимся ученикам начертить и скопировать карты Казанской губернии, украсив оныя разными фигурами и ландшафтами, дабы тем дать блеск своему старанию о научении ввереннаго ему благороднаго юношества. В числе сих отличных был и старший Державин. Когда же директор в 1760 году из Петербурга возвратился, то в вознаграждение учеников, трудившихся над геометриею, объявил каждаго по желанию записанными в службу в полки лейб-гвардии солдатами, а Державина в инженерный корпус кондуктором; вследствие чего и надели все принадлежащие званию каждаго мундиры. Почему Державин, при бывших торжествах в гимназии, и отправлял должность артиллериста, быв при артиллерии и при представлении фейерверков.

А когда нужно было, по указу Сената в том же 1760 году, снять с города Чебоксар план с различением домов, против повеления того правительства не по плану построенных, и отправлен для того сказанный директор Веревкин (ибо он в то же время был и член губернской канцелярии), то за неимением тогда в гимназии геодезии учителя, ибо бывший в той должности капитан Морозов умер, то и взял он старшаго Державина вместо инженера с собою, подчиня ему несколько из учеников для помощи. Поелику же они все, как выше сказано, учились геометрии без правил и доказательств, и притом никогда на практике не бывали, то приехав в город, когда должно было снимать оный на план, и стали в пень, тем паче, что с ними и астрелябии не было. В таком затруднительном случае требовали наставления от главнаго командира; но как и он не весьма далек был в математических науках, то и дал наставление весьма странное, или паче весьма смешное, приказав сделать рамы шириною в восемь сажен (что была мера по сенатскому указу широты улицы), а длиною в шестнадцать, и оковать оныя связьми железными и цепями, носить множеством народа вдоль улицы, и когда сквозь которую улицу рама не проходя, задевала за какое-либо дом, из коих некоторые были каменные, то записывать в журнал, которым дом сколько не в меру построен против сенатского положения, а на воротах мелом надписывать: ломать. Сие, может быть, не по неискусству его, но из хитрости приказано было для того, чтоб народу и хозяевам более сделать тревоги; ибо когда с идущих мимо города по Волге судов сганиваемы были бурлаки для ношения помянутых рам, то суда остановлялись, а знатные граждане устрашены надписью, что их домы ломать будут, то и уважали более давшаго такое странное повеление. Следовательно и искали чрез всякие средства у него милости граждане, чтоб не ломали их домов, а судовые хозяева, чтоб не воспрещали далее их плавания. Притом к сугубому жителей устрашению, а особливо богатаго купечества, у которых внутри города построены были кожевенные заводы, вымыслил он, господин Веревкин, средство, доказать им, что они не токмо делают нечистоту и зловоние в городе, но и вред здравию; то приказал он, при собрании чиновников воеводской канцелярии, магистрата и народа, вынуть у самых заводов несколько со дна реки грунту, который ни что иное оказался, как кожаныя стружки, ольховая и дубовая кора, и положить оныя в горшки, а воду налить в бутылки и то же самое сделать выше по реке, где никаких заводов не было, и тот вынутый дрязг запечатать печатьми его, Веревкина, магистрата и воеводской канцелярии, написав на привязанных к ним ярлыках, где и при ком именно горшки наполнены и бутыли налиты. Сделав сие, приказал горшки и бутыли выставить в открытых местах на солнце; а как они простояли таким образом три дни в летние жаркие дни, то при собрании тех же чиновников и народа, приказал распечатать. Натурально, что оказались в них черви и весьма скверный запах; по поводу чего и дал он воеводской канцелярии и магистрату предложение, чтоб действие заводов было до указу от Сената остановлено, и кож бы на них ни под каким образом не делали и в реке не полоскали. Вследствие (чего) и поставлены были при заводах крепкие караулы. Но как от того хозяевам заводов произошел крайний убыток, что в чанах кожи гнили, мастера и работные люди получать должны были работныя деньги понапрасну, то и старались хозяева производить свое изделие тайным образом, заставя угрозами или подкупом молчать краульщиков, в чем и трудности не было, ибо они были не военные люди, а их же сограждане, находившиеся при воеводской канцелярии и магистрате разсыльщиками. Поелику же со стороны г. Веревкина были приставлены тайные лазутчики, то в один день рано на заре и захвачено было великое множество кож, вывезенных из чанов для полоскания на реку. Тут воевода и бургомистр должны были прибегнуть к снисхождению г. ассессора, котораго как-то умилостивили, а тем и кончилась сначала толь страшная коммиссия. Державину приказано было план города, нарочно огромной величины сделанный (который ни в какой обыкновенной комнате умещаться не мог, а черчен на подволоке одних купеческих палат), не докончив, свернув и уклав его под гнетом на телегу, отвезти в Казань, что им и исполнено.

В 1761 году получил г. Веревкин от главнаго куратора Ивана Ивановича Шувалова повеление, чтоб описать развалины древняго татарскаго, или Золотой Орды города, называемого Болгары, лежащего между рек Камы и Волги, от последней в 5-ти, а от первой в 50-ти или 60-ти верстах, и сыскать там каких только можно древностей, то есть, монет, посуды и прочих вещей. Не имея способнейших к тому людей, выбрал он из учеников гимназии паки Державина и, присовокупя к нему несколько из его товарищей, отправился с ними в июне или июле месяце в путь. Пробыв там несколько дней, наскучил, оставил Державина и, подчинив ему прочих, приказал доставить к себе в Казань план, с описанием города и буде что найдется из древностей. Державин пробыл там до глубокой осени, и что мог, не имея самонужнейших способов, исполнил. Описание, план и виды развалин некоторых строений, то есть ханскаго дворца, бани и каланчи, с подземельными ходами, укрепленной железными обручами по повелению Петра Великаго, когда он шествовал в Персию, и списки с надписей гробниц, также монету медную, несколько серебряной и золотой, кольца ушныя и наручныя, вымытыя из земли дождями, урны глиняныя или кувшины, вырытыя из земли с углями, собрал и по возвращении в Казань отдал г. Верев-кину⁷. Он монеты и вещи принял, а описание, план, виды и надписи приказал переписать и перерисовать начисто и принести к нему тогда, как он в начале наступающаго года по обыкновению будет собираться в Петербург для отдания отчетов главному куратору об успехах в науках в гимназии; но как в начале 1762 года получено горестное известие о кончине Государыни Императрицы Елисаветы Петровны, то он наскоро отправился в столицу, приказав Державину сделанное им доставить к нему после.

Скоро потом Державин получил из канцелярии лейб-гвардии Преображенскаго полка паспорт 1760 года за подписанием лейб-гвардии майора князя Менщикова, в котором значилось, что он отпущен для окончания наук до 1762 года. А как сей срок прошел, ибо тогда был того года уже февраль месяц, то и должен он был немедленно отправиться к полку, тем паче, что не имел уже никакой себе подпоры в Веревкине, на котораго место в директоры Казанской гимназии прислан был некто профессор Савич.

Примечания

1. Точнее, Державин родился не в самой Казани, а в одной из казанских деревень, принадлежавших его матери: Сокуры или Кармачи. Отец его, армейский подполковник Роман Николаевич (ум. в 1754 г.), и мать Фекла Андреевна (ум. в 1784 г.) были похоронены возле церкви села Егорьева, в приходе которой состояли эти две деревни вместе с образовавшейся впоследствии третьей, называвшейся Державино.

2. Комета 1744 г. принадлежала к числу наиболее замечательных в XVIII в.; она отличалась длинным хвостом с шестью загнутыми лучами и произвела сильное впечатление в народе. К этим строкам "Записок" Державин сделал особое примечание: "Два сии происшествия совершенная были правда, и может быть Провидением предсказано чрез них было, первым: трудный путь его жизни, что перешел, так сказать, чрез огонь и воду; вторым: что напишет оду Бог, которая от всех похваляется".

3. Обучение по знаменитой "Псалтири" было весьма успешным: к началу царствования Петра I благодаря ему большая часть мужского населения России знала начатки грамоты. Вскоре после петровских реформ уровень грамотности резко упал; уже Сумароков, резко возражая хулителям русской словесности — "...коль мысль сия дика,/Что не имеем мы богатства языка", — приводил в качестве одного из оснований своего мнения следующее: "Имеем сверх того духовных много книг: /Кто винен в том, что ты псалтири не постиг?"

4. Кортома — откуп, наем, аренда.

5. Ошибка Державина: следует либо исправить "12-й" год на "14-й", либо "1757" на "1755" (что не лишено основания, так как в предыдущем предложении после слов "а для того" следовало зачеркнутое "на другой год после смерти мужа" (то есть в 1755 г. — П. П.) ездила с ним в Москву).

6. Вместо а Иван Васильевич" следует читать "Василий Васильевич" Темный; а также согласно Бархатной книге (изд. 1787 г.) вместо "Золотой орды" — "Большая орда" и вместо "Кеглевых" — "Теглевы".

7. Ныне на месте остатков Великих Булгар расположен Булгарский государственный историко-архитектурный заповедник, ведется реставрация; однако большой минарет, который еще застал Державин, рухнул в 1841 г.