Гений места

Поэт на пенсии, возделывающий свой аллод и отвечающий «врагам своим не иначе, как только новыми, превосходными, образцовыми сочинениями», политик, отказавшийся от суеты столиц во имя уединения с великими поэтами древности и общения с друзьями, — из этих черт жизни и творчества Поупа складывалась определенная модель литературного и бытового поведения, социальная конструкция, программа, которая должна была позволить Державину хотя бы отчасти мириться с существующим положением дел¹. Но, главное, с именем Поупа и его усадьбой в лондонском предместье Твикенхэм оказывалось неразрывно связанным само понятие Дома Поэта — Места и его Гения — важнейшего топоса европейских поэтических биографий.

«You may Trace [a man] ... in the Place where he has lived», — писал Аддисон в одной из своих программных статей в Зрителе [Spectator 583]². Дом, перестроенный по собственному проекту Поупа³, сад, над которым он работал вместе с выдающимся архитектором Вильямом Кентом, плакучая ива (по преданию, первая в Англии), привезенная издалека и собственноручно посаженная поэтом на берегу Темзы; знаменитый Грот, обустройством которого он занимался более двух десятков лет, вплоть до самой смерти, — все эти точки задавали некоторую систему координат, в которую поэзия Поупа вписывалась во всей своей разножанровости и многоплановости.

Приравнявший садоводство к самопознанию как в теории, так и на практике, Поуп писал: «Садоводство ближе подходит к божественному Творению, чем Поэзия» («Gardening is... nearer God's own Work, than Poetry» (Pope 1956, II, 296))⁴. Эстетическая программа, наиболее ясно сформулированная в «Опыте о человеке» и возводящая «многоразличие» в ранг универсального художественного принципа, оказывалась равно применимой как к литературной, так и к ландшафтной композиции (Осповат 2007). Сады и тексты, организованные в соответствии с принципом разнообразия, обладали взаимным метафорическим потенциалом. Сатиры и послания, переводы и подражания древним, творчество как процесс оказывались локализованными в пространстве, которое, в свою очередь, приобретало черты сакральности. Младший современник Поупа, Джеймс Томсон, автор знаменитых «Времен Года», писал:

Slow let us trace the matchless vale of Thames;
Fair-winding up to where the muses haunt
In Twit'nam bowers, and for their Pope implore
    The healing god.

      (Summer, 1425—8)⁵

После смерти поэта в 1744 году и вплоть до начала XIX века дом и парк Поупа оставались объектом постоянного паломничества, одним из мест, «обязательных для посещения» на литературной карте Англии. В третьей песни поэмы Жака Делиля Сады, или Искусство украшать сельские виды (1782, 1801) — образцового произведения описательного жанра, ориентированного на образцовые же объекты описания, Твикенхэм (Туикнем) упоминается в качестве примера бережного, трепетного отношения к месту, в котором все напоминает о его великом обитателе (описание это было включено Делилем только в последнюю редакцию поэмы, увидевшую свет в 1801 году)⁶. В русском переводе А.Ф. Воейкова эти строки звучали так:

Пример для нас Твикнгам⁷, в котором сад есть труд
Поэта славного: Поп Твикнгама зиждитель,
И Вкус от варварских поправок охранитель.
Владельцы новые всем, всем в нем дорожат,
И в деле рук его — Поэта славу чтят.
Я сам, я сам смотрел в безмолвном удивленье
На царствующее к нему благо говенье,
На славу чистую и Муз на торжество;
Миндипп владетель — жрец, а Поп там божество.
К лесочку, к хижине я подходил с волненьем;
Вот тот Музей, где он с слезами и стесненьем
Об Элоизиных страданьях воздыхал,
Ахилла с Гектором из гроба вызывал,
Где открывал пути Строителя вселенны,
Законы вкуса пел, иль локон похищенный.
Я узнаю альков, где дух певца Морфей
Мечтами забавлял до утренних лучей.
Вот лес таинственный, вот темная аллея,
Где он творил стихи, восторгом пламенея...

      (Делиль 1987, 146)⁸

Воейков начал работу над переводом Садов в 1806 году. Первые отрывки были опубликованы в той же августовской книжке «Вестника», что и «Жизнь Званская» (Вестник Европы. Ч. 34. № 16. С. 254—258), — два поэтических пейзажа разделяли десять страниц журнала. Впрочем, опыты Воейкова могли быть известны Державину и раньше.

Заведомо было известно ему описание визита в Твикенхэм, содержащееся в одном из «Писем русского путешественника» Н.М. Карамзина. Карамзин восхищался гением Делиля, вводил фрагменты собственных переводов Садов в текст Писем, поэтому созвучие его воспоминаний о «миловидной деревеньке, где жил и умер философ и стихотворец Поп» и Делилиевых строк не кажется удивительным:

Из Ричмонда ходил я в Твитнам (Twickenham), миловидную деревеньку, где жил и умер философ и стихотворец Поп. Там множество прекрасных сельских домиков, но мне надобен был Дом поэта (принадлежащий теперь лорду Станопу). Я видел его кабинет, его кресла — место, обсаженное деревами, где он в летние дни переводил Гомера, — грот, где стоит мраморный бюст его и откуда видна Темза, — наконец, столетнюю иву, которая чудным образом раздвоилась и под которою любил думать философ и мечтать стихотворец; я сорвал с нее веточку на память.

В церкви сделан поэту мраморный монумент другом его, доктором Варбуртоном. Наверху бюст, а внизу надпись, самим Попом сочиненная:

Heroes and Kings! your distance keep!
In peace let one poor Poet sleep.
Who never flatterd folks like you.
Let Horace blush, and Virgile too!

      (Карамзин 1984, 378—379)⁹

Русский путешественник дополняет рассуждения путешественника французского характерным жестом: «срывает на память» веточку знаменитой ивы. Изображения виллы Поупа на высоком берегу Темзы были еще более многочисленными, чем письменные упоминания о ней. Виды Твикенхэма расходились по Европе сотнями зарисовок, акварелей, гравюр и эстампов. Совокупность этих изображений постепенно сложилась в единый эмблематический образ¹⁰. Так должен был выглядеть Дом Поэта.

Особую значимость Поуп приобретал в глазах Державина в силу еще одного немаловажного обстоятельства. И Делиль, и Карамзин упоминают имена новых, каждый раз разных, владельцев Твикенхэма (лорда Клера и лорда Стенхоупа соответственно). «All this is mine but till I die; / I can't but think 'twould be more clever / To me and to my heirs forever...» — писал Поуп незадолго до смерти¹¹. В отличие от Сабинского поместья Горация, подаренного ему Меценатом, «английскому Горацию» ни дом, ни взлелеянный им сад не принадлежали: Поуп исповедовал католицизм, а римским католикам в Англии начала XVIII столетия запрещалось иметь частную собственность (а также жить в радиусе десяти миль от Вестминстера)¹². После его смерти вилла постоянно меняла хозяев, продавалась и перепродавалась. Это знание не могло не волновать Державина: не будучи настоящим хозяином «своих усадьб», он не был уверен и в их будущем.

Званка и прилегающие к ней земли на берегах Волхова были приобретены в 1796 году Дарьей Алексеевной Дьяковой — Миленой — второй женой Державина. Державин женился на Дарье Алексеевне 31 января 1795 года. Современникам она запомнилась женщиной хозяйственной, рассудительной и властной: «По характеру своему Дарья Алексеевна во многих отношениях составляла противоположность покойной Екатерине Яковлевне; она была сосредоточена в самой себе, сдержанна и суха в обращении даже с близкими людьми, часто не любезна к друзьям своего мужа, но вместе с тем благотворительна, справедлива и великодушна, и потому, несмотря на недостатки, уважаема жившими с нею» (Хрущов 1903, 563). Дарья Алексеевна выкупила поместье у своей матери, и оно всегда оставалось подчеркнуто ее личным владением (в примечаниях Грота читаем: «на деньги Дарьи Алексеевны была, вскоре после ее замужества, приобретена Званка, в 40 верстах от Новгорода вниз по течению Волхова»).

К мыслям о необходимости «побеждать Сатурна» — противостоять бренности мира — примешивалась горечь невозможности защитить от разорения милые его сердцу места и оставить Дом Поэта (одно из последних и лучших творений Львова, уже почти четыре года как оплаканного Державиным) — наследникам: как известно, ни первый, ни второй браки не принесли поэту детей¹³. Тем более острой представлялась необходимость зафиксировать, не дать ускользнуть малейшей детали — если не возвести очередной «памятник», то хотя бы, сколько возможно, противостоять разрушению.

Примечания

1. Ср. письмо Поупа о «sweet Retirement», опубликованное в 1712 году в «Зрителе» (Spectator 1965, 111, 592—597). Одним из самых проницательных и живых исследований поэтических и политических причин удаления Поупа «от дел» остается книга Мэйнарда Мэка (Mack 1969).

2. «Осмотри Дом ... и ты узнаешь Жильца, в нем обитавшего».

3. Первые наброски реконструкции были сделаны рукой самого поэта на рукописи перевода «Илиады». Автором финального проекта был архитектор Джон Гиббс (см. об этом: Friedman 1984, fig. 148).

4. Из огромной литературы, посвященной садоводству в жизни и творчестве Поупа, мы позволим себе выделить три наиболее значительных, на наш взгляд, работы: Mack 1969; Brownell 1978, 118—146; Hunt 1992, 140—155.

5. «Там будем медленным шагом-проходить несравненную долину Темзы, толь благоприятствующую к обитанию Музам в Твитнамских беседках, где оне ходатайствуют о своем Поппе у отца поэзии» [пер. Дмитревского. Здесь переводчик делал примечание: «Г. Поп в Твитнаме имел очень хороший загородный дом». — Т.С.] (Томсон 1803, 194—195).

6. Первый перевод «Садов» на русский язык, выполненный П.М. Карабановым, увидел свет в 1801 году, но, сделанный с первого издания поэмы, он не включал описания Твикенхэма; к 1803 году относится начало работы Александра Палицына над новым переводом, «с исправленного и дополненного издания»; этот перевод был опубликован только в 1814-м.

7. В примечаниях Делиль также комментирует упоминание этого топонима: «Туикнем — деревня, расположенная в трех лье от Лондона на берегу Темзы: и ныне там можно видеть дом и сад, принадлежащие Поупу, которые он приобрел на деньги, полученные за перевод Гомера. Это владение, прославленное благодаря Попу, перешло к лорду Клеру, печально известному своими вымогательствами в Индии и своим плачевным концом» (Делиль 1987, 70).

8. «Tel j'ai vu ce Twicknham, dont Pope est créateur; / Le goût le défendit d'un art profanateur; / Et ses maîtres nouveaux, révérant sa mémoire, / Dans l'œuvre de ses mains ont respecté sa gloire. / Ciel! avec quel transport j'ai visité ce lieu / Dont Mindipe est le maître, et dont Pope est le dieu! / Le plus humble réduit avoit pour moi des charmes. / Le voilà ce musée, où, l'œil trempé de larmes, / De la tendre Héloïse il soupiroit le nom; / Là, sa muse évoquoit Achille, Agamemnon, / Célébrait Dieu, le monde, et ses lois étemelles, / Ou les régies du goût, ou les cheveux des belles; / Je reconnois l'alcove où, jusqu'à son réveil, / Les doux rêves du sage amusoient son sommeil; / Voici le bois secret, voici l'obscure allée / Où s'échauffoit sa verve en beaux vers exhalée...» [III, 553—572] (Delille 1801, 59).

9. «Герои и Властители! Не подходите близко! / Дайте мирно упокоиться бедному Поэту, / Который никогда не льстил вашему племени, / Дайте смутиться Горацию и Виргилию». Ср. также гораздо более раннее упоминание Твикенхэма в путевых журналах братьев Демидовых (1759): «10-го числа поутру поехали в 14 миль от Лондона лежащую деревню Twichenman (Твитнем), где многие находятся господские кампании и к ним надлежащие сады. Мы следующие там из оных видали <далее следует перечисление садов и их владельцев. — Т.С.> сад, лорду Станхопу надлежащий, который прежде сего славному поету Попу надлежал. Он велик и хорош, а особливо для изрядных алеов, также находится в нем хорошая Гротта» (Демидовы 2006, 267). О паломничестве россиян в Твикенхэм см. также: Кросс 1996.

10. Дом над рекой всегда изображался в определенном ракурсе, по реке обязательно двигалось несколько небольших парусных судов, на склонах были рассыпаны миниатюрные (для масштаба) человеческие фигурки: черты этого иконографического типа можно множить, — особенно наглядно они предстают при обращении к альбомам «живописных видов», в изобилии публиковавшихся в Англии в конце XVIII столетия (см., например: Cooke 1822). О «портрете виллы» как особом жанре британской живописи, получившем особое развитие в 1730-е годы после визита в Англию Каналетто, см.: Ackerman 1990, 12.

11. «Все это принадлежит мне лишь до тех пор, пока я жив, / Мне остается только думать о том, насколько мудрее было бы, / Чтобы все это навеки осталось у меня и у моих потомков».

12. Поуп арендовал твикенхэмскую виллу в 1718 году и жил на ней до самой смерти, платя ренту главным образом из гонораров, которые получал за переводы и литературную поденщину.

13. По свидетельству Жихарева, весной 1807 года Державин был особенно озабочен проблемой наследства и наследников: «Теперь я догадываюсь, отчего Гаврила Романович вчера был так невесел и задумчив. У него в голове письмо к государю о дозволении передать свою фамилию старшему из племянников, Леониду Львову <...>. В том же году Гаврила Романович поручил автору "Дневника" отнести всеподданейшее письмо его об усыновлении Л.Н. Львова к П.С. Молчанову <...>, но высочайшего соизволения на усыновление Львова не последовало <...> Это письмо <...> весьма любопытно в том отношении, что поэт право свое на испрашиваемую милость основывает на сочинении им "Соляного устава"» (запись от 20 февраля 1807; Жихарев 1955, 380).