Камера-обскур

В седьмой строфе «Радуги» Державин вновь говорит о том, что для художника единственная возможность подражать творцу, не покушаясь на «спор» с ним, заключается в созерцании¹:

  Зри, как оно лишь отвращает
Светлый свой взор с облака вспять,
Живость цветов вмиг исчезает,
Краски картин тмятся опять:
  Беги ты такого труда
    От стыда.

Первым человеком, употребившим слово «живопись» (pictura) по отношению к человеческому глазу (точнее, ретине), был Иоганн Кеплер (1571—1630), в начале XVII века обратившийся к изучению глаза как «оптического прибора» (Alpers 1983, 27—33). Моделью такого прибора (в понимании Кеплера) явилась камера-обскура, в том или ином виде известная со времен Аристотеля, но впервые подробно описанная Атанасиусом Кирхером в обширном трактате Ars Magna Lucis et Umbrae (1646). По своей оптической сути камера-обскура совершенно сходна с волшебным фонарем, изобретенным или усовершенствованным тем же Кирхером; по функции — противоположна ему.

Если в волшебном фонаре источник света и отражатель находятся внутри закрытого корпуса и направляют световой луч наружу сквозь единственное отверстие — узкий окуляр, на другом конце которого расположены плоские и фокусирующие линзы, — то камера-обскура, наоборот, представляет собой закрытое помещение (темную комнату, специально выстроенный павильон или, в портативном варианте, ящик средних размеров), в которое свет проникает снаружи сквозь отверстие, сделанное в одной из стенок. Для того чтобы предметы, находящиеся снаружи, отображались на противоположной стенке «вверх ногами», отверстие это должно быть маленьким². Структурные и оптические свойства камеры-обскуры позволяли описывать положение и возможности «внутреннего наблюдателя» человеческого глаза и оставались его наиболее распространенной моделью на протяжении двухсот лет, вплоть до начала XIX столетия, в том числе в России.

[«Темная камора».

В 1788 году (одновременно с выходом в свет поэмы Экенсайда в переводе Болховитинова с ее апологией «просвещенного зрения», с одной стороны, а также «Символов и Эмблематов» Максимовича-Амбодика, с другой) в Петербурге был опубликован философский трактат Якова Козельского «Рассуждения двух индийцев Калана и Ибрагима о человеческом познании»³. Объясняя природу человеческого зрения, Козельский также обращался к сравнению с камерой-обскурой:

«Глаза или орудия видения, которые движутся особыми мускулами, имеют у себя шесть одежд, или кожиц; первая и поверх прочих выставившаяся наружу глаза, которая связывает его, называется (albumen oclivel adnata) белок глаза <...> шестая самая внутренняя мокротная кожица <...> именуется (retina) сеточная, состоит вся из хрустальных жилочек, оптического нерва и вся черна даже до хрустальной жидкости; на этой кожице, подобно как в темной каморе (camera obscura), изображается все то, что мы видим».

(Козельский 1788, I, 57)

в 1780-е годы, становится темой поэтической. Зрительное восприятие — центральная тема стихотворения М.Н. Муравьева «Зрение», к работе над которым он возвращался на протяжении десяти лет (Топоров 2003, 541—553):

Со светом сродственно отверстие зенницы,
Где перст напечатлен всесильныя десницы,
Всечасно льющися пьет солнечны лучи
И их, сквозь влажностей кристальности несучи,
На сеть, сплетенную из нервов, низлагает,
Где, скрытый зритель, дух вселенну созерцает.
Отвсюду он берет понятье о вещах,
И нет того в душе, что не было в очах.

      (Муравьев 1967, 160—161)

И в стихотворении Муравьева, и в трактате Козельского наблюдатель оказывается не равен «скрытому духу», находящемуся внутри него и подобному, в предложенной модели, человеку, находящемуся внутри камеры-обскуры:

А зрение глаза делается таким образом, как лучи света от видимых вещей проникнут зеницу ока, и преломившись упадут сзади на сеточную кожицу, то изображают там подобные вещам виды; которые душа через посредство оптического нерва чувствует (Козельский 1788, I, 58).]

Джон Локк сделал камеру-обскуру (dark room) моделью эпистемологической, превратив ее из метафоры зрения в метафору понимания:

Описанное Козельским в строгих анатомических терминах представление о человеческом зрении тогда же, отверстием, оставленным для того, чтобы впускать видимые подобия, или идеи, внешних вещей.

(Локк 1985, 1, 211—212)⁴

Наряду с Платоновой пещерой, камера-обскура Локка превратилась в один из «гиперобразов» европейской культуры (Mitchell 1986; Crary 1992, 27—32). В «Опыте о человеческом разуме» (1690) Локку удалось сформулировать то, о чем сначала догадался, а затем и продемонстрировал Ньютон: глаз наблюдателя существует отдельно от того устройства, которое позволяет формироваться образам и подобиям. Ведь и сам великий англичанин, добровольно заточивший себя в кембриджской «темнице» и завороженно наблюдавший за изображением солнца на противоположной стене, представал не только и не столько субъектом зрения, сколько «скрытым зрителем» — условием, механизмом самого процесса.

Устройство глаза. Иллюстрация из раздела «Оптика». Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел (Encyclopédie, ou Dictionnaire raisonné des sciences des arts et des métiers (1772))

Примечания

1. Ср. у Леонардо да Винчи: «Ум живописца должен быть подобен зеркалу, которое всегда превращается в цвет того предмета, который оно имеет в качестве объекта, и наполняется столькими образами, сколько существует предметов, ему противопоставленных. Итак, зная, что ты не можешь быть хорошим живописцем, если ты не являешься универсальным мастером в подражании своим искусством всем качествам форм, производимым природой, и что ты не сумеешь их сделать, если ты их не видел и не зарисовал в душе, то, бродя по полям, поступай так, чтобы твое суждение обращалось на различные объекты, и последовательно рассматривай сначала один предмет, потом другой, составляя сборник из различных вещей, отборных и выбранных из менее хороших. И не поступай так, как некоторые живописцы, которые, утомясь своим воображением, оставляют работу и прогуливаются пешком для упражнения, сохраняя усталость в душе» (Леонардо 1934, 95).

2. С конца XVI века камера-обскура стала использоваться в качестве «перспективной машины». Это произошло тогда, когда неаполитанский физик Джамбаттиста делла Порта догадался вставить в отверстие линзу, а сверху расположить зеркало. В зеркале отражался окружающий пейзаж, линза фокусировала этот образ и в уменьшенном виде проецировала его на подложенный лист бумаги. Находящийся в «камере» художник обводил полученную проекцию карандашом или кистью. Два столетия спустя Дагерр и Ньепс заменили бумагу пластинкой с чувствительной к свету амальгамой — и первая фотография была готова. «Художественная Газета» Н.В. Кукольника сообщала об этом открытии так: «Солнечному лучу, который оказывает нам бесчисленные благодеяния, недавно дана новая, специальная должность — рисовальщика. Это удивительное открытие совершилось в наше время. Парижский живописец Дагерр, которому преимущественно принадлежит честь открытия, и товарищ его Ньепс, после долгих разысканий и опытов, достигли до того, что световые отражения камеры-обскуры твердеют на металлических листках и являются прекрасными картинками» («Открытие Дагерра» // Художественная Газета, 1840, 7—8).

3. Знакомством с трактатом Козельского я обязана моему японскому коллеге Юсуке Торияма. Подробнее о «Рассуждении двух индийцев...» и стихотворении Муравьева см. в его диссертации и статьях (Торияма 2004; Торияма 2006).

4. «For methinks the understanding is not much unlike a closet wholly shut from light, with only some little opening left to let in external visible resemblances or ideas of things without: would the pictures coming into such a dark room but stay there, and lie so orderly as to be found upon occasion, it would very much ressemble the understanding of a man in reference to all objects of sight, and the ideas of them» ((II, XI, 17) Locke 1995, 107).