C.В. Панин. «Автобиографическая дилогия Г.Р. Державина»

Идею написания автобиографии подсказал Г.Р. Державину B.В. Капнист весною 1804 г. Тогда же, 21 марта, Державин пообещал ему: «Для истории моей, по твоему совету, буду стараться писать замечания или записки на Званке»¹. Однако в тот год, проводя, как обычно, летние месяцы «на Званке», он никакого «старания» относительно обещанных «записок» не проявил, увлеченный работой над «Добрыней» — «театральным представлением с музыкой в пяти действиях».

10 мая 1805 г. Евгений Болховитинов, епископ старорусский и викарий новгородский, собиравший материалы для словаря русских писателей, обращается с просьбой к графу Д.И. Хвостову: «Вам коротко знаком Г.Р. Державин. А у меня нет ни малейших черт его жизни. Буква же Д близко. Напишите, сделайте милость, к нему и попросите его именем всех Литераторов, почитающих его, чтобы вам сообщил записки 1) котораго года, месяца и числа он родился и где, а также нечто хотя о родителях его, 2) где воспитывался и чему учился, 3) хотя самое краткое начертание его службы, 4) с котораго года начал писать и издавать сочинения свои и которое из них было самое первое. 5) Не сообщит ли каких о себе и Анекдотов, до Литтературы касающихся?»².

15 мая Хвостов пишет Державину, сообщая о просьбе Евгения Болховитинова, и 31 мая в ответном письме графу поэт выражает желание познакомиться с Евгением Болховитиновым и поговорить с ним «о сей материи лично; ибо не весьма ловко самому о себе класть на бумагу, а особливо некоторые анекдоты, в жизни моей случившиеся. Касательно же литературы, то по случаю, мимоходом, некоторыя краткия черты сообщил я гр. А.И. М. — Пушкину³. Со временем дополнить можно, а вам вот что скажу:

Кто вел его на Геликон
И управлял его шаги?
Не школ витийственных содом:
Природа, нужда и враги.

Объяснение четырёх сих строк составит историю моего стихотворства, причины оного и необходимость» (6, 170).

30 сентября 1805 г. Евгений Болховитинов в письме к графу Д.И. Хвостову сообщил: «Похвалюсь вам, что он (Державин. — С.П.) прислал мне самую обстоятельнейшую свою Биографию и пространные примечания на случаи и на все намеки своих од. Это драгоценнейшее сокровище для Русской Литературы. Но теперь еще и на свет показать их нельзя. Ибо много живых витязей его намеков»⁴.

Державин написал для Евгения краткий вариант автобиографии — своеобразный автобиографический очерк «Нечто о Державине», а также ряд пояснительных заметок о своих стихотворениях и о случаях, подавших к ним повод, под названием «Примечания на сочинения Державина». Поэт писал о себе от третьего лица, словно со стороны наблюдая за собственными поступками и оценивая их. Эти два рукописные произведения позволяют говорить о первых шагах в создании великим поэтом автобиографической дилогии, которая по замыслу автора должна была осветить две стороны его жизни — государственную службу и стихотворство. Державин специально разделил их, ибо всегда полагал, что поэт имеет право на творчество только в момент отдыха от гражданской деятельности. Подтверждением этому служат его слова о своих литературных занятиях в очерке «Нечто о Державине»: «...видел неожидаемой успех его дарований, которых он, так сказать, не отрабатывал и автором никогда быть не готовился, а упражнялся только когда между дел по службе и между разбирательства третейских судов и управления многих опек, в коих всегда без всякой корысти защищал бедных и слабых в сведении законов от корыстолюбцев и ябедников. А для того небрег он о них и никогда не собирал...»⁵.

«Нечто о Державине» композиционно состоит из двух частей, обозначенных не графически, но по смыслу. Одна из них посвящена жизни Державина-чиновника, другая — жизни Державина-литератора. Обе они объединены структурно. Державин в обеих своих ипостасях (а посему и в указанных частях) проходит традиционный путь: рождение, становление, формирование, деятельность, отставка. В первой части Державин касается вопросов своей родословной с момента рождения 3 июля 1743 г. в Казани «от благородных родителей. Родоначальник его

Багрим Мурза выехал из Золотой Орды в службу к великому князю Ивану Васильевичу Темному... Сие известно по Бархатной книге. Предки его служили разныя дворянския службы» — до даты своей отставки — 7 октября 1803 г., когда он «...по прошению уволен от службы с произвождением того жалованья и столовых денег, что при Императоре Павле получал, будучи Государственным казначеем» (81, 84).

Во второй части очерка, анализируя свою литературную деятельность, Державин пошёл по тому же пути, обозначив границы своей поэтической службы: «...хотел подражать г-ну Ломоносову, но как талант его не был с ним внушаем одинаковым Гением, то, хотев парить, не мог выдерживать постоянно красивым набором слов свойственна-го единственно российскому Пиндару велелепия и пышности. А для того с 1779 году избрал он совсем особой путь, будучи предводим наставлениями г-на Бате и советами друзей своих, а после по жене и родственников — Н.А. Львова, В.В. Капниста и И.И. Хемницера, подражая наиболее Горацию». Назвав свои юношеские стихотворческие опыты 1760-х гг. «смешным мараньем», написанным «без наставника и без правил» в подражание Ломоносову «в выражениях и штиле» и немецким поэтам XVIII века — Ф. Гагедорну (1708-1754), Э. — Х. Клейсту (1715-1759), А. фон Галлеру (1708-1777), Ф.В. Захарие (1726-1777), а себя самого — не успевшим в подражании «молодым сочинителем», который не имел ломоносовского таланта, Державин, «...дравши, все предавал огню», а потому своё рождение как поэта он определил более поздними сроками. Окончание же своего литературного поприща Державин установил так: «...Первая жена его, любя поэзию и имея к ней от природы вкус, тихонько от него копила и переписывала своею рукою в одну тетрадь: то когда императрица изъявила ему неоднократно желание свое, чтоб он более упражнялся в стихотворении, что он и должен был исполнить, а как по некоторым обстоятельствам не имел он духа вновь чего-либо изящнаго произ-весть, то и схватился за собранныя его женою, что, переписав чистым письмом и украсив виньетами, поднес Императрице 1-ю часть в исходе 1795 года, которая в кабинете Ея Величества и была по самую Ея смерть, случившуюся ноября 6-го дня 1796 года. При вступлении на престол Императора Павла 1-го достал оную обратно к себе, которая и поднесь находится у него ненапечатанной, равно и после того еще сочиненныя» (82, 84).

Таким образом, и государственная деятельность, и литературное творчество ассоциировались Державиным как служба, служебное поприще на благо России. Это подтверждает тот факт, что Державин в конце своего автобиографического очерка объединил свои стихотворения и прозу. Вот только проза эта не имеет ничего общего с литературной: «Есть несколько... прозаических произведений сего писателя, большею частию в речах состоящих, сказанных разными особами, при разных случаях, из коих некоторыя напечатаны в периодических изданиях и ведомостях; но множество писано им канцелярских бумаг, как то: мнений, начертаний, проэктов. И из них между многими мелочными суть: 1-е) Должность экспедиции о государственных доходах. 2-е) Система канцелярского порядка с обширными примечаниями на таковую же г-на Тутолмина...» (84).

Таким образом, становятся понятными постоянные вкрапления в художественную ткань каждой из смысловых частей «Нечто о Державине» фрагментов, относящихся непосредственно к творческой биографии поэта. Например, в описании первых ступеней своего образования в конце 1750-х гг. Державин заметил: «В сии-то годы обучения в гимназии... стала открываться способность к стихотворству от чтения од г-на Ломоносова и трагедий г-на Сумарокова, а также и книг Телемака, Ар-гениды, Маркиза Г и тому подобных, которыя только тогда переведены, напечатаны были и в Казане у некоторых особ находились. Сколь ни тесен был путь, по которому склонность молодого стихотворца без всякаго предводителя устремляла, однако же начал он денно и ночно трудиться в кропании стихов и в сочинении романов или сказок в подражание вышесказанных превосходных образцов» (82).

Очерк «Нечто о Державине» был написан «по заказу» митрополита Евгения как краткая автобиография, а потому не мог полностью охватить все стороны жизни великого поэта и государственного деятеля. Между тем, в конце очерка есть очень любопытная фраза, которая отчасти объясняет, почему Державин решил продолжить историю своей жизни, дополнить и расширить её: «Хотя же из всех... его трудов по известным и не удобописанным здесь причинам большая часть успеха не имели, но как они все находятся в своих местах и во многих частных руках, то и остается судить о пользе их и о уважении потомству...» (85).

Естественно, чтобы будущие поколения смогли верно оценить вклад Державина в русское Просвещение XVIII века, он должен был обрисовать наиболее полную картину своей деятельности. И в воспоминаниях о своей жизни и творчестве он пошел по пути, уже намеченном в кратком автобиографическом очерке, рассказывая в одном случае о служебном, а в другом о литературном своем поприще, взаимодополняя рассказы фактами и дополнительными сведениями, что дает основание считать воспоминания Державина автобиографической дилогией.

Первой тщательному разбору была подвергнута им его литературная стезя. В 1805 г., сразу после написания «Нечто о Державине», поэт продиктовал «Примечания на сочинения Державина». Е.Н. Кононко, разбирая рукописи Державина, отметила, что они «хранят на себе следы тщательной правки, многочисленные помарки, приписки, сделанные Державиным, Болховитиновым, а иногда и другими лицами, читавшими рукопись (например, Д.И. Хвостовым)»⁶.

Сам Державин так оценил значимость своих «Примечаний» в одном из писем А.Ф. Мерзлякову: «Будучи поэт по вдохновению, я должен был говорить правду; политик или царедворец по служению моему при дворе, я принужден был закрывать истину инописанием и намеками, из чего само по себе вышло, что в некоторых моих произведениях и поныне многие, что читают, того не понимают совершенно... Все примечатели и разбиратели моей жизни без особых замечаниев, оставленных мною на случай смерти моей, будут судить невпопад» (6, 652).

Е.Н. Кононко так оценила «Примечания»: «...их содержание не соответствует скромному названию: их вполне можно рассматривать как самостоятельное произведение Державина, один из образцов его прозы... В "Примечаниях" Державин раскрывает ту правду, резкую, суровую, которую он при жизни вынужден был маскировать от глаз своих современников, выполняя этим, хотя бы посмертно, свой долг поэта, глашатая истины... Мы видим Державина-поэта, замыслы его произведений и их судьбу, литературную жизнь того времени и т.п. Кроме того, они представляют собой яркий, выразительный документ эпохи в целом» (1973, 2, 108-109). Подтверждением этому могут служить слова самого Державина о своей книге, которые имеются в примечаниях к его оде «Памятник»: «Назвал же он сию оду "Памятником" потому, что книга его может быть потомству памятником дел, обычаев и нравов его времени, и что все его сочинении ничто, как картина века Екатерины» (1974, 1, 93).

Во вступлении к «Примечаниям» Державин обозначил их хронологические границы: «Все его известныя сочинении писаны автором во время его службы с 1777 по 1805 год между дел, по случаям в праздное время, когда что удавалось». Державин попытался рассмотреть только завершённые произведения, специально подчеркнув: «...иныя оды, хотя и небольшия, но, быв начаты, некончены были и чрез несколько лет были окончены, а другая остались и совсем незаконченными; а потому он и не сможет выдавать их за таковыя творении, которыя бы были совершенно мастерския» (1973, 2, 110). Размышляя над поэтическими строчками, Державин по крупицам восстанавливал события минувших дней, вспоминал и оценивал по-своему людей, события, факты, пытался анализировать различные ситуации из прошлого и предугадывать течение исторических событий, а иногда и просто воспроизводить чувственные мироощущения. Например, в примечаниях к своей оде «На панихиду Лудовика XVI», написанной сразу после совершения панихиды в Санкт-Петербурге по казнённому революционерами французскому императору в 1793 г., говорится: «Она (ода. — С.П.) тогда же напечатана и поднесена государыне и переведена на французской язык. Покойный Зиновьев, бывший в Гишпании посланником, находясь тогда в Петербурге, сказал, что при многих бы европейских дворах не снесли таких смелых выражений, как тут, что добродетели одной принадлежат только, а не сану и титулу почтение. Сие делает также императрице честь. Заключение, что несут на крыльях оды громы, автор предвидел, что пошлются российския войска на усмирение возмутителей. Когда бы Екатерины продлился век, то поражение молний российских орлов может бы более успеха имело и зделало бы конец революции, нежели потом экспедиция при Павле, к которой он при государыне еще приготовлялся» (1974, 1, 87).

Державин, следуя модной в то время традиции переложения в стихотворную форму библейских псалмов и пояснив, что псалмом № 1 — «Истинное щастие» — был «преложен в стихи по поводу токмо тому, что все почти русския стихотворцы его перелагали», тут же отметил, что обращение к псалму № 100 («Праведный судия») имело иную мотивацию: он «преложен в стихи по случаю вступления автора по статской службе в важныя должности, которым он думал предписать себе правила» (1973, 2, 112).

К написанной в мае 1795 г. оде «Соловей» прилагаются следующие примечания: «Автор, желая сколь можно изобразить соловья, сего славнаго певца природы имел в своем кабинете. Сколь можно, хотел он изобразить натуру, но коль невозможно ея подражание! Впрочем мысль его была дать урок себе и прочим лирикам, как писать оды, сказав, чтобы оне были отважны, быстры, плавны и кратки, как дивное пение соловья» (1974, 1, 92).

«Примечания» содержат фрагменты, повторяющие содержание автобиографического очерка «Нечто о Державине», что также может служить доказательством их смыслового единства. А это, в свою очередь, подтверждает идею о державинском замысле дилогии о своей жизни. Например, в предисловии к «Примечаниям» описан уже упоминавшийся в очерке случай подношения Державиным императрице Екатерине II собрания своих сочинений, которое было не востребовано и пролежало под спудом несколько лет. Державин сделал очень важные добавления к первоначальному тексту очерка: «При напечатании были от цензуры затруднении, которыя объясняются в принадлежащем им месте, хотя впрочем они все были уже напечатаны в журналах разных годов. В сем "Предисловии" между прочим просит сочинитель от своей покровительницы защиты, сказав, что она была уже ему от клевет спасеньем; потому что было много на него гонений по службе, которыя здесь описывать было бы не у места, а также и для того, что как есть в творениях его места весьма смелыя, которыя предполагал он, что неприятелями толковаться будут в худую сторону, то и предупреждал он сим предисловием их толки... При всем том не избежал он однако вредных для него наущений, что также в своем месте покажется» (1973, 2, 110).

Таким образом, Державин намеревался продолжить свои автобиографические сочинения. «Примечания» завершают комментарии к оде «Лебедь» (1805), где поэт заявил, что «не останется, как прочие вельможи, тлеть между кавалерскими звездами в гробе, он будет бессмертен памятью как поэзии, в которой он говорил языком сердца, так и по правилам третейского суда, которые он поднес императору, веселяся, что он доставит тем некогда благо своему отечеству» (там же).

Вернулся вновь к своей автобиографической дилогии Державин в 1808 г., когда готовилось к выходу первое собрание его сочинений. В предисловии он обещал читателям написать примечания к своим литературным произведениям и показать «случаи, для которых что писано и что к кому относится»⁷.

В 1809 г. он исполнил это обещание, в своём имении Званка продиктовав племяннице Елизавете Николаевне Львовой «Объяснения» на свои сочинения. Они стали развёрнутым продолжением «Примечаний», написанных в 1805 году. В «Объяснениях» Державин построчно анализирует фрагменты своих произведений. Вот как это воплотилось, например, в разборе оды «Бог»:

Без лиц, в трех лицах Божества.

Автор, кроме Богословскаго Православной нашей церкви догмата, разумел тут три понятия Метафизическия, то есть: безконечное пространство, безпрерывную жизнь в движении вещества, и неокончаемое течение времени, которыя Бог в себе вмещает.

Пылинки инея сверкают.

Обитателям токмо Севера сия великолепная картина бывает видима в ясный день, в большие морозы, по большей части в марте месяце, когда уже снег оледенеет и пары, в ледяныя частицы обратившиеся, носятся по воздуху и как искры сверкают.

И благодарны слезы лить.

В 1784 году, получив отставку от службы... поехал в Нарву... нанял горенку в городе у одной старушки Немки, с тем, чтоб она его и кормила, и запершись сочинял оду сию несколько дней сряду, но не окончив последняго куплета (что было ночью), уснул пред светом и, увидев во сне, что блещет свет в глазах его, проснулся... Воображение его так разгорячено было, что, казалось ему, вокруг стен бегал свет, и с сим вместе появились потоки слез из глаз его. Он встал — при освещающей лампаде написал последнюю строфу, окончив тем, что в самом деле проливал он благодарныя слезы за те понятия, которыя вверены ему были»⁸.

Завершив работу над первой частью своей дилогии, Державин приступил к созданию более важной для него второй части, которая бы проливала свет на его государственную деятельность. Как отметил Я.К. Грот, Державин, «находя, что он в своих "Объяснениях" уже достаточно коснулся одной стороны своей жизни... хотел отдельно описать другую, то есть служебную» (8, 899).

До сих пор у исследователей нет единого мнения относительно точного времени создания второй части дилогии. П.И. Бартенев, один из сотрудников журнала «Русская беседа» в предисловии к первой публикации автобиографических воспоминаний Державина в 1860 году писал: «Записки писаны между 1808 и 1812 годами, на седьмом десятке лет от роду»⁹.

Я.К. Грот выдвинул такую версию: «Вскоре после того, как под диктовку поэта написаны были его Объяснения, он занялся и своими Записками. Мысль предпринять этот труд окончательно развилась у него, как кажется, вследствие его отставки в 1803 году: ему хотелось оправдаться перед потомством в невзгодах, которых он считал себя жертвою. Как видно из последней фразы Записок, конец их относится к 1812 году; писались оне в продолжение всего этого года, может быть отчасти также в 1811 и 1813 годах». Остановился Грот и на идее державинских воспоминаний: «Основная идея их обнаруживается уже из даннаго им заглавия: Записки из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающия в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина». Он смог уловить и смысловое единство «Объяснений» и «Записок»: «Как Объяснения касались собственно его литературных трудов, так Записки должны были раскрыть другую сторону его деятельности, службу его на разных поприщах. При всем различии цели и плана тех и других, в содержании однако ж не везде господствует строгое разграничение: и тут и там рассказываются нередко, с небольшими изменениями в подробностях, одни и те же обстоятельства» (6, 409).

И.Ю. Фоменко, занимаясь проблемой профессионализации русского писателя XVIII в., утверждает, что это замечание Грота «прошло незамеченным, и восприятие "Записок" было в большей степени обусловлено тем, что их сочли за единственный и исчерпывающий вариант автобиографии, в котором Державин сказал о себе все, что считал нужным». Фоменко совершенно справедливо полагает, что «только комплексное и всестороннее исследование этого корпуса текстов может дать ответ на вопрос о месте каждого из них в творческом наследии Державина»¹⁰.

В самих державинских «Записках» мы находим подтверждение внутреннему единству его автобиографических произведений. Так, при описании поездки в свои белорусские деревни в 1784 г., Державин воспроизвел эпизод посещения им города Нарвы, когда были созданы оды «Бог» и «Видение мурзы». Этот эпизод уже имел место в написанных ранее «Объяснениях», и Державин конкретизирует его: «Прожив в сем городке с небольшим неделю, возвратился в Петербург. Отдал в месячное издание под названием Собеседник напечатать помянутую оду Бог, как и прочия его сочинения напечатаны были в том журнале, который начало свое возымел, как и самая Российская Академия, от <...> оды Фелицы, о коей в особых примечаниях на все его сочинения подробно изъяснено будет» (6, 559).

В «Записках» Державин продолжил и мысль, обозначенную еще в очерке «Нечто о Державине»: повествуя о своей службе, рассказывать и о службе поэтической, а именно демонстрировать читателям свою писательскую способность живо откликаться на современные автору события. Художественное творчество становится для Державина не просто иллюстрацией жизни своего времени, но и продолжением службы. Державин оказывается «поэтом в мундире». Например, когда А.В. Суворовым была взята турецкая крепость Измаил 11 декабря 1790 г., Державин так описал свои чувства: «...в первом восторге о сей победе дал слово... написать оду, которую и написал под названием На взятие Измаила. Ода сия не токмо Императрице, ея любимцу, но и всем понравилась; следствием сего было то, что он получил в подарок от Государыни богатую, осыпанную бриллиантами, табакерку, и был принимая при дворе еще милостивее. Государыня, увидев его при дворе в первый раз по напечатании сего сочинения, подошла к нему и с усмешкою сказала: "Я не знала по сие время, что труба ваша столь же громка, как и лира приятна"» (6, 613-614).

Кроме того, в «Записках» Державин иногда подвергает детальному анализу эпизоды, уже упомянутые в «Нечто о Державине», «Примечаниях» или «Объяснениях». Например, разбирая свои прозаические сочинения, к которым он сам причислял различные «речи, мнения, начертания, проэкты» и которые отражены в «Нечто о Державине», поэт подробно истолковывал в «Записках» каждое свое постановление на посту губернатора и следствия этих постановлений. Так, в «Нечто о Державине» сказано, что он отправлял «должность экспедиции о государственных доходах» (84). В «Записках» уточняется: «За то что, будучи в экспедиции о государственных доходах советником, желал точно исполнить узаконения и поверять по месячным местам суммы ассигнованныя, точно ли они теми местами получены были, куда назначены, получил неудовольствие от князя Вяземскаго и едва удержался в службе» (6, 822).

Есть еще один немаловажный момент, объединяющий автобиографические рукописи Державина. Это их нелегкая печатная судьба. Все они были опубликованы впервые лишь после смерти поэта. Причиной этому стали цензурные препоны. Державин был очень искренним и откровенным человеком. Восстанавливая по крупицам свой тернистый жизненный путь, он ничего не хотел скрывать и утаивать от потомков. В том числе и свою негативную оценку неприглядных сторон современной ему русской действительности. Этим отчасти можно объяснить стилевые погрешности, которые отметили исследователи более поздних времен. Державин не стеснялся выражений и не боялся нелицеприятных оценок современников.

По утверждению Я.К. Грота, после смерти Г.Р. Державина в 1816 г., «...Евгений (Болховитинов. — С.П.), управляя Псковской епархией, сообщил тетрадь Державина (с написанной поэтом собственноручно автобиографией. — С.П.) В.Г. Анастасевичу (поэту и переводчику, другу Евгения. — С.П.), который и списал ее с намерением напечатать в "Трудах" Казанского общества любителей словесности, но не решился, "рассудив, что многое еще рано издавать в свет"» (6, 408). Е.Н. Кононко выяснила, что после смерти Анастасевича «бумаги его были проданы или переданы в Публичную библиотеку, а тетрадь с "Примечаниями" досталась А.Д. Ивановскому, младшему библиотекарю Публичной Библиотеки, впоследствии профессору Петербургской римско-католической духовной академии, от которого перешла к Гроту» (75).

Грот утверждал, что тетрадь, писанная рукой Анастасевича, содержала в себе «полный текст обеих записок, составленных Державиным для Евгения. Анастасевич не только списал подлинную тетрадь с дипломатическою точностию, так что у него означены даже зачеркнутые слова и все приписки над строками, но сообщил в особых заметках и разныя относящиеся к делу обстоятельства». При этом Грот отметил: «Куда девалась подлинная тетрадь, принадлежащая Евгению, нам неизвестно» (6, 408).

В 1821 г. один из близких знакомых Державина, его сослуживец в Министерстве юстиции, любитель словесности и литератор Н.Ф. Остолопов опубликовал в «Журнале Департамента народного просвещения» и «Сыне Отечества» основанный на материалах, предоставленных митрополиту Евгению Болховитинову самим поэтом в 1805 г., «Ключ к сочинениям Державина». В 1822 г. «Ключ» вышел отдельным изданием. В предисловии к нему говорится: «Имев счастие пользоваться благосклонностию Гавриила Романовича, я успел под его руководством собрать самыя достоверныя объяснения на большую и лучшую часть его сочинений... а дабы сделать издание мое полнее и занимательнее, присовокупляю и краткое описание жизни Державина, составленное из собственных его записок»¹¹. Грот неодобрительно высказался о публикации этого сочинения, заметив, что «о списке, сделанном Остолоповым, Анастасевичу говорил сам Евгений, "не одобряя такого изуродованнаго издания", каким оказался Ключ» (6, 408).

В 1834 г. в литературной редакции Ф.П. Львова вышли «Объяснения на сочинения Державина», которые поэт диктовал своей племяннице Е.Н. Львовой в 1809 г. В предисловии к ним Ф.П. Львов писал: «Объяснения сии в том домашнем виде, как они от Автора вышли в свет, показаться не могли, и потому не прикасаясь к некоторой неисправности в слоге, которая сама собою доказывает, что замечания писаны были со слов Автора, я был в необходимости озаботиться некоторым образом их наружностью в том уважении, что догадка зрителя скромной истине придает новую прелесть»¹².

О судьбе рукописи державинских «Записок» рассказал Грот: «Записки сохранились единственно в черновой рукописи, которая, за исключением немногих страниц, писана рукой самого Державина на толстой синей бумаге и составляет книгу в 564 страницы листового формата. По смерти вдовы поэта, в 1842 году, эта рукопись досталась душеприказчику покойной, попечителю Санкт-Петербургского учебнаго округа, известному археологу К.М. Бороздину, а от него перешла по наследству к его дочери, Е.К. Корсаковой» (6, 409). Впоследствии журнал «Русская беседа» получил право напечатать их, где они и вышли в книгах 1-5 за 1859 год. В 1860 г. «Записки» опубликованы отдельным изданием.

В предисловии к ним П.И. Бартенев отметил, что, сочиняя свои «Записки», Державин «не имел предварительных отметок, и доверялся единственно памяти. Этим объясняется неточность и некоторая сбивчивость изложения: иногда он повторяет уже сказанное, говорит о себе то в третьем, то в первом лице, ошибается в годах, не доканчивает речи... Кажется, он даже не выправил Записок: хотя в рукописи довольно помарок... но слог крайне небрежен. В нем как будто отразилась некоторая... шероховатость его характера»¹³. Мнение редакции «Русской беседы» еще более категорично: «Не говорим уже о тяжелом и безобразном слоге: в этом отношении даже Кантемир и Тредьяковский, в прозаических сочинениях своих, могут быть поставлены выше Державина, который, сочиняя деловыя бумаги, Сенатския мемории и голоса, не успел выработать себе прозаического языка»¹⁴.

Бартенев полагал, что Державин «высоко ценил свою гражданскую и служебную деятельность:

За слова — меня пусть гложет,
За дела — сатирик чтит»¹⁵.

По мнению редакции «Русской беседы», в державинских «Записках» почти исключительно «изложено гражданское и служебное его поприще, и потому они гораздо важнее в историческом, нежели в литературном отношении»¹⁶.

От взгляда Бартенева не ускользнула литературность и художественная ценность «Записок»: «Но и тут обнаружился пылкий нрав Державина. Положивши себе писать о служебном поприще, он безпрестанно делает отступления, так сказать, проговаривается, и сообщает нам разного рода живыя и занимательныя подробности. Собственное его выражение про себя: горяч и в правде чорт, могло бы быть поставлено эпиграфом к его Запискам»¹⁷. Убедительной иллюстрацией к этому стал эпизод, когда, выполняя волю императрицы Екатерины II, Державин отправился в плавание на лодке по Белому морю для основания города Кемь и попал в страшную бурю, приведшую в ужас его сопровождающих, которые «замертво почти без чувств лежали... оцепенели так-сказать и были недвижимы... одна секунда и вал надобны были к погребению всех в морской бездне... Державин, хотя никогда не бывал на море, но не оробел и не потерял духу... В самое сие мгновение он вскочил, закричал на гребцов, чтоб не робели, подняли веслы, на которые лодка несколько оперлась, и вдруг очутилась за камнем, который волнам воспрепятствовал ее залить. Таковым, можно сказать, чудом спаслись от потопления, и Державин тогда в уме своем подумал, что знать он еще Промыслом оставлен для чего-нибудь на сем свете» (6, 573).

Нам думается, что наблюдения П.И. Бартенева основаны на взаимодополнении державинских произведений, описывающих, с одной стороны, его государственную службу, с другой — литературное творчество. «Примечания» и «Объяснения», где анализируются сочинения Державина, базирующиеся на современном ему фактическом материале, с одной стороны, и реальные события, происшедшие в его жизни, переданные острым творческим взглядом художника в «Записках» — вот основа, на которой базируется единство державинских автобиографических произведений. Не случайно редакция «Русской беседы» в предисловии к «Запискам» отметила: «Когда он (Державин. — С.П.) диктовал примечания к стихам своим, ему естественно припоминалось все прошедшее; и так как жизнь его почти вся посвящена была, с одной стороны, стихотворству, с другой, службе, то объяснив первые, он захотел описать и вторую»¹⁸.

Я.К. Грот считал, что «на Записки Державина нельзя смотреть как на строго обдуманное и отделанное литературное сочинение: это не более как наскоро набросанныя вчерне воспоминания... Только те страницы, которыя относятся к эпохе пугачевщины, возникли в первоначальном виде вскоре после событий, чуть ли не на самых местах, куда послан был Державин, и пересмотрены впоследствии, при включении их в состав общих Записок о его службе. Что касается до всего остального, то хотя он, как мы видели, и составил ранее очерк своей биографии, а отдельные эпизоды ея описал сверх того в Объяснениях (например, когда в январе 1744 года "явилась большая, весьма известная ученому свету комета, то при первом на нее воззрении младенец, указывая на нее перстом, первое слово выговорил: Бог!... И может быть Провидением предсказано было... что напишет оду Бог, которая от всех похваляется"¹⁹. — С.П.); однако ж, по некоторым частным несходствам в передаче тех же обстоятельств, становится ясным, что он при редакции Записок не справлялся с прежними своими сообщениями». Грот предположил, что «если б Державин прожил еще несколько лет, то по всей вероятности он бы возвратился к своим Запискам и придал им более совершенный вид, по крайней мере насколько это было совместно с его недостаточным литературным образованием и особенностями его необработанной, неправильной прозы. Нельзя впрочем не заметить, что как скоро рассказ его, под влиянием самаго предмета, оживляется, то у него бессознательно срываются с пера целыя страницы более стройной речи, запечатленной оригинальною простотой и характером чисто русскаго языка, близкаго к народному» (6, 410, 411).

Нам думается, что Державин намеренно не исправлял «небрежный» слог своих прозаических автобиографических сочинений. Ему было важно сохранить искренность чувств, наполнявших его душу при воспоминаниях о своей жизни. Только так, не увлекаясь содержательными и стилистическими ухищрениями, по его мнению, он бы мог получить истинную оценку потомков. Державин хотел откровенным описанием своей деятельности заслужить у потомков востребованность, о которой мог только тщетно мечтать при жизни. Правдивость и честность, столь нелюбимые «властителями и судиями», свойственные его поэзии, передались и его прозе, повествующей о его искренней жизни и творчестве. Редакция «Русской беседы» отметила, что «по свойству таланта своего Державин принадлежит к числу писателей, сочинения которых самым тесным образом связаны с их жизнью. Пылкий и впечатлительный, он писал большею частью по какому-нибудь особенному случаю; стихи его наполнены указаниями и намеками на современныя лица, на современныя события и всего чаще на обстоятельства его собственной жизни»²⁰.

Именно в этом кроется секрет автобиографической дилогии Державина. Задумав практически сразу после своей отставки написание автобиографии, поэт специально разделил две ипостаси своей жизни — служебную и литературную. Написанный им в 1805 г. краткий автобиографический очерк «Нечто о Державине» впоследствии превратился в дилогию, которую составляют «Объяснения на сочинения Державина» и «Записки». Цель написания дилогии была бесхитростной, как и сама жизнь Державина — объяснить будущим поколениям, что все его поступки — и на государственном посту, и с лирой в руках, — совершались им по велению сердца и были подчинены лишь служению Истине. Личность этого великого русского человека стала воплощением союза литературного творчества и государственной службы, поэтической лиры и министерского жезла, свободы художественной фантазии и уз обязательного труда.

Примечания

1. Сочинения Державина с объяснит. примеч. Я.К. Грота: В 9 т. Т. 6. СПб., 1871. C. 149. Далее ссылки на это издание в тексте с указанием тома и страницы.

2. Переписка Евгения с Державиным // Сб. Отд. русск. яз и словесности Имп. Академии наук. T. V. Вып. 1. СПб., 1868. С. 121.

3. Это дало повод Я.К. Гроту предположить, что А.И. Мусин-Пушкин тоже собирал материалы для биографии Г.Р. Державина (6, 170).

4. Переписка Евгения с Державиным ... С. 71.

5. Кононко Е.Н. Рукописи Г.Р. Державина в Центральной научной библиотеке УССР // Русская литература. 1972. № 3. С. 84. Далее ссылки на это издание в тексте с указанием страницы.

6. Кононко Е.Н. Примечания на сочинения Державина // Вопросы русской литературы. Львов, 1973. Вып. 2 (22). С. 107. Далее ссылки на эту работу в тексте с указанием года, выпуска и страницы.

7. Державин Г.Р. Сочинения: В 5 т. Т. 1. СПб., 1808. Предисловие.

8. Объяснения на сочинения Державина, им самим диктованныя его племяннице, Е.Н. Львовой, в 1809 году: В 4 ч. Ч. 1. СПб., 1834. С. 3-4.

9. Записки Г.Р. Державина. 1743-1812. М„ 1860. С. V.

10. Фоменко И.Ю. Автобиографическая проза Г.Р. Державина и проблема профессионализации русского писателя // XVIII век. Сб. 14. — Русская литература XVIII — начала XIX века в общественно-культурном контексте. Л., 1983. С. 145, 146.

11. Ключ к сочинениям Державина с кратким описанием жизни сего знаменитого поэта. СПб., 1822. Предисловие.

12. Объяснения на сочинения Державина, им самим диктованныя его племяннице... Ч. 1.С. II.

13. Записки Г.Р. Державина. 1743-1812. С. V.

14. Там же. С. 2 (ненумер.).

15. Там же. С. IV.

16. Там же. С. 2 (ненумер.).

17. Там же. С. IV.

18. Там же. С. 2 (ненумер.).

19. См. подр.: Сочинения Державина. Т. 6. С. 414; Объяснения на сочинения Державина, им самим диктованныя его племяннице... Ч. 1. С. 4.

20. Записки Г.Р. Державина. 1743-1812. С. 1 (ненумер.).