Приложение. Владислав Ходасевич. Мелочи: Пушкин о Державине¹

Работая над «Историей Пугачевского бунта», Пушкин знал о существовании записок Державина, в то время еще неизданных, но ознакомиться с ними ему не удалось. Это послужило причиною длинного ряда ошибок, им допущенных и от него перешедших к позднейшим историкам. Между прочим, оказался он глубоко несправедлив к Державину в изложении саратовских событий, о которых он судит, руководствуясь преимущественно донесениями коменданта Бошняка, державинского недруга. Изложив (не вполне точно) экспедицию к Петровску, Пушкин вслед затем в мягких выражениях повторяет жестокую напраслину, взведенную на Державина Бошняком, — будто Державин бежал из Саратова перед нашествием Пугачева. В действительности Державин покинул Саратов потому, что за ним прибыл посланный из другого места, где требовалось его присутствие, а также потому, что за несколько дней перед тем получил приказ губернатора Кречетникова — немедленно выехать из Саратова. Самый приказ этот был дан под давлением Бошняка.

Вообще роль Державина в усмирении пугачевщины Пушкин себе представлял совершенно неверно. Если позднейшие историки, как Анучин, Фирсов и даже Грот, не вполне учли то обстоятельство, что Державин состоял в секретной следственной комиссии и в сущности не был призван участвовать в военных действиях, то Пушкин и вовсе о том не знал. Задачи Державина представлялись ему исключительно боевыми, тогда как они в действительности были политическими и разведочными, а если порой принимали боевой характер, то лишь в силу необходимости. Именно с политической целью Державин был послан в Малыковку (Вольск), Пушкин же полагает, что это сделано было «для прикрытия Волги со стороны Пензы и Саратова». «Прикрывать» Волгу Державину было просто не с чем, ибо в его непосредственном распоряжении не было ни одного солдата. Кроме того, в момент отправки Державина из Казани в Малыковку, прикрывать Волгу со стороны Пензы и Саратова, то есть с запада, не было и никакой необходимости, ибо все пугачевские операции в то время производились к востоку от Малыковки: в районе Оренбурга. На правом же берегу Волги Пугачев очутился лишь несколько месяцев спустя.

Вся хронология державинских действий у Пушкина неверна. Пушкин считает, что в январе 1774 г. «Державин, начальствуя тремя фузелерными ротами, привел в повиновение раскольничьи селения, находящиеся на берегах Иргиза, и орды племен, кочующих между Яиком и Волгою», а потом, в апреле, ходил на выручку Яицкого Городка. На самом же деле в январе Державин еще находился в Казани, затем сидел в Малыковке, не помышляя ни о каких военных действиях, затем, только в апреле, предпринял экспедицию к Яицку, а «кочующие племена», то есть киргиз-кайсаков, усмирял лишь в сентябре, после того, как Саратов был взят, и незадолго до пленения Пугачева. Что касается трех фузелерных рот, с которыми он будто бы усмирял раскольничьи селения, то с этими ротами он, действительно, ходил к Яицку в апреле. Усмирение же раскольничьих деревень происходило в августе, причем в распоряжении Державина были совсем другие силы, взятые им в Симбирске.

Самое усмирение деревень рассказано Пушкиным со слов сенатора Баранова в таких выражениях: «Державин, приближаясь к одному селу близ Малыковки с двумя казаками, узнал, что множество народу собралось и намерено идти к Пугачеву. Он приехал прямо к сборной избе и требовал от писаря Злобина (впоследствии богача) изъяснения, зачем собрался народ и по чьему приказанию? Начальники выступили и объявили, что идут соединяться с государем Петром Федоровичем, и начали было наступать на Державина. Он велел двух повесить, а народу велел принести плетей и всю деревню пересек. Сборище разбежалось... И.И. Дмитриев уверял, что Державин повесил сих двух мужиков более из поэтического любопытства, нежели из настоящей необходимости».

В этом рассказе все неверно, начиная с момента, к которому он приурочен. Дело было не в январе, а в августе. В распоряжении Державина был целый отряд, хотя и небольшой, но вооруженный даже артиллерией. Писарь Злобин жил в самой Малыковке, откуда и писал перед тем Державину, прося помощи. Что касается казней, то, вопреки остроумному замечанию Дмитриева, они вызывались не «поэтическим любопытством», а отчасти необходимостью, отчасти же прямым предписанием державинского начальства. В довершении всего, их было не две, а, к сожалению, целых шесть. Одного человека Державин повесил в деревне Поселках и одного в Сосновке — по пути из Симбирска в Малыковку. В самой Малыковке им повешены трое. Наконец, в лесу возле Красного Яра — еще один. В рассказе, приведенном у Пушкина, все настолько перепутано, что нельзя даже определить, о которой из экзекуций в нем идет речь.

Примечания

1. Текст статьи перепечатывается по современной орфографии, однако с соблюдением пунктуации подлинника.