§ 1. Обнажение Ходасевичем фикционального статуса саратовского эпизода «Истории Пугачева»

Как было показано выше, в связи с обсуждением «корректности» «наукологической» полемики ходасевичевского «историка» в статье «Пушкин о Державине», его указания на неточности, якобы допущенные Пушкиным в державинском сюжете «Истории Пугачева» по причине незнакомства с текстом «Записок», следует реципировать в плане их «поэтологической» функции.

Такую же функцию должна, по-видимому, иметь и критика «историком» пушкинского изображения саратовских действий Державина. Приведем эту критику полностью: «Между прочим, оказался он глубоко несправедлив к Державину в изложении саратовских событий, о которых он судит, руководствуясь преимущественно донесениями коменданта Бошняка, державинского недруга. Изложив (не вполне точно) экспедицию к Петровску, Пушкин вслед затем в мягких выражениях повторяет жестокую напраслину, взведенную на Державина Бошняком, — будто Державин бежал из Саратова перед нашествием Пугачева. В действительности Державин покинул Саратов потому, что за ним прибыл посланный из другого места, где требовалось его присутствие, а также потому, что за несколько дней перед тем получил приказ губернатора Кречетникова — немедленно выехать из Саратова. Самый приказ этот был дан под давлением Бошняка» (Ходасевич 07.09.1933).

Итак, согласно ходасевичевскому «историку», главным источником информации у Пушкина по саратовскому эпизоду военной карьеры Державина были донесения Бошняка. Отсюда неточности, допущенные автором «Истории Пугачева» при изложении событий экспедиции в Петровск, отсюда же и напрасное обвинение Державина в бегстве из Саратова перед нашествием Пугачева. Ведь, как было сказано выше, согласно «историку», Пушкин не знал державинские «Записки» и поэтому в данном случае не имел возможности скорректировать показания Бошняка.

Чтобы проверить данные утверждения «историка» по поводу пушкинского изображения упомянутых действий Державина, обратимся к соответствующему эпизоду «Истории Пугачева» (из Восьмой главы). Вот как Пушкин передает события петровской экспедиции и последующий отъезд Державина из Саратова: «4 августа узнали в Саратове, что Пугачев выступил из Пензы, и приближается к Петровску. Державин потребовал отряд донских казаков, и пустился с ними в Петровск, дабы вывезти оттуда казну, порох и пушки. Но, подъезжая к городу, услышал он колокольный звон и увидел передовые толпы мятежников, вступающие в город, и духовенство, вышедшее к ним навстречу с образами и хлебом. Он поехал вперед с есаулом и двумя казаками, и видя, что более делать было нечего, пустился с ними обратно к Саратову. Отряд его остался на дороге, ожидая Пугачева. Самозванец к ним подъехал в сопровождении своих сообщников. Они приняли его, стоя на коленах. Услыша от них о гвардейском офицере, Пугачев тут же переменил лошадь, и взяв в руки дротик, сам с четырьмя казаками поскакал за ним в погоню. Один из казаков, сопровождавших Державина, был заколот Пугачевым. Державин успел добраться до Саратова, откуда на другой день выехал вместе с Лодыжинским, оставя защиту города на попечение осмеянного им Бошняка» (Пушкин 1994 IX: 72). При этом в примечании (№ 7) к данному фрагменту Пушкин ссылается на показания казаков Фомина и Лепелина, которые принимали участие в петровской экспедиции, а также на донесение Бошняка: «Показания казаков Фомина и Лепелина. Они не знают имени гвардейского офицера, с ними отряженного к Петровску; но Бошняк в своем донесении именует Державина» (Пушкин 1994 IX: 116). Ни «показаний казаков Фомина и Лепелина», ни «донесения» Бошняка Пушкин не опубликовал¹.

Итак, для Пушкина «донесение» Бошняка явилось единственным источником, указывающим на Державина как на руководителя экспедиции в Петровск.

Однако Ходасевич в биографии «Державин» утверждает, что Бошняк на самом деле заявлял именно о себе как о руководителе этой экспедиции. Тут же писатель передает его обвинение Державину в бегстве из Саратова. Сравнить: «По-ихнему <Бошняка вкупе с его начальником и покровителем астраханским губернатором П.Н. Кречетниковым — В.Ч.> выходило, <...> что экспедицию к Петровску совершил Бошняк, а не Державин (ложь грубая и наивная); что перед появлением самозванца Державин из города скрылся без надобности (главная и самая тяжелая для Державина ложь: он уехал по необходимости и лишь не успел вернуться; к тому же сам Кречетников перед тем требовал его удаления из города)» (Ходасевич 1988: 75).

При этом Ходасевич, конечно, прекрасно знал, что Бошняк, в принципе, не отрицал роли Державина в качестве руководителя петровской экспедиции, а также не обвинял его, по крайней мере, в прямой форме, в бегстве из города: он указывал лишь на сам факт отъезда Державина и на свое неведение относительно причины этого поступка. Сравнить рапорт Бошняка П.И. Панину от 11 октября 1774 г., опубликованный Гротом в 9 томе Собраний сочинений Державина: «...гвардии г. поручик Державин, взяв с собою еще того августа 4 числа от опекунской конторы всех Донских казаков, и с ними поехал в Петровск для забрания пороху и пушек, где те все Донские казаки, не доезжая еще до города Петровска, с повстречавшеюся разбойническою кучею соединились, а Державин принужден был с двумя казаками в Саратов возвратиться, а по прибытии в Саратов, тот поручик Державин ночевав, уехал, а куды не знаю...»² (Державин 1864 IX: 81).

В чем тут дело? Почему Ходасевич «отвергает», казалось бы, очевидные вещи? Ответ тут, по-видимому, может быть только один, и получен в ракурсе антипушкинского полемического дискурса писателя: Ходасевичу важно было указать на двусмысленный, фикциональный характер примечания № 7 к главе Восьмой «Истории Пугачева».

В самом деле, если «донесение» Бошняка по поводу имени руководителя петровской экспедиции действительно существует, то бесполезно было бы искать «показаний» Фомина и Лепелина. У Ходасевича были все основания считать, что Пушкин под этими казаками подразумевал В.И. Малохова и И.Г. Мелехова, чьи показания были впервые опубликованы П.М. Щебальским в 1865 г. в виде приложения к своей книге «Начало и характер пугачевщины»³.

Дело в том, что в основном тексте «Истории Пугачева», который был написан якобы на основании показаний Фомина и Лепелина, содержатся факты из донесения Малохова и Мелехова. Приведем эти факты, а в скобках для наглядности процитируем соответствующие фрагменты основного текста «Истории Пугачева»⁴.

Малохов и Мелехов: «Тут увидели они войско Пугачева. Передние верхами входили с горы уже в город, а сзади шли повозки и остальные туда же. Духовенство встречало их с образами и с колокольным звоном и хлебом и солью». («История Пугачева»: «...подъезжая к городу, услышал он колокольный звон и увидел передовые толпы мятежников, вступающие в город, и духовенство, вышедшее к ним навстречу с образами и хлебом»).

Малохов и Мелехов: «И сам Пугачев с знаменами приехал, а они, став на колени, поклонились». («История Пугачева»: «Самозванец к ним подъехал в сопровождении своих сообщников. Они приняли его, стоя на коленах»).

Малохов и Мелехов: «Потом по распросам <так!> узнав, что есаул и 2 офицера бежали, сам Пугачев переменил лошадь, на буром коне взяв у казака дротик сам пят пустился в погоню». («История Пугачева»: «Услыша от них о гвардейском офицере, Пугачев тут же переменил лошадь, и взяв в руки дротик, сам с четырьмя казаками поскакал за ним в погоню».)

Малохов и Мелехов: «В сумерки приехал Пугачев, есаул и Гоголев ушли от него, а Шкуратов был заколот». («История Пугачева»: «Один из казаков, сопровождавших Державина, был заколот Пугачевым».)

Малохов и Мелехов: «5-го Пугачев пошел к Саратову (от Петр.<овска> 90 ве<рст>). Они нарочно оставаясь сзади видели всю его сволочь. Оная состоит из 300 яицк.<их> каз.<аков>, остальные калмыки, башкирцы, татары есачные, киргизцы, господские крестьяне, лакеи и проч. сброд. Знамен писаных и неп.<исаных> 20, пушек с 13, при них за-хвач.<енные> канониры — сволочи всей с 10000, из оных тысяч<и> 2 вооружены, прочие с вилами, чепушками, с крючьями и прочие безо всего». («История Пугачева»: «5 августа Пугачев пошел к Саратову. Войско его состояло из трехсот яицких казаков и ста-пятидесяти донских, приставших к нему накануне, и тысяч до десяти калмыков, башкирцев, ясачных татар, господских крестьян, холопьев и всякой сволочи. Тысяч до двух были кое-как вооружены, остальные шли с топорами, вилами и дубинами. Пушек было у него тринадцать».)

Итак, совпадений между показаниями Малохова и Мелехова и текстом «Истории Пугачева» достаточно, чтобы говорить о знакомстве Пушкина с этим документом.

Однако Пушкин значительно отступил от этих показаний при передаче событий петровской экспедиции в «Истории Пугачева». Эти казаки ничего не сообщают о том, что Державин непосредственно руководил их партией в походе на Петровск. Они были командированы Лодыжинским. Им передал есаул Фомин, что «гвардии поручик Державин <...> должен был быть за ними в Петровск». И далее: «Но он не приехал, а послал вместо себя поручика Гоголева» (Пушкин 1994 IX: 676). Соответственно, Державин не мог видеть толпы мятежников, въезжающих в Петровск, как это представлено в «Истории Пугачева». Самый, пожалуй, драматический эпизод едва ли не во всей военной карьере Державина, — погоня за ним самого Пугачева с дротиком в руках, опять-таки данным документом не подтверждается. От погони вместе с поручиком Гоголевым и есаулом Фоминым уходил другой офицер — прапорщик Шкуратов, который из всех троих единственный был заколот. Державин не входил в непосредственный контакт с Пугачевым.

Таким образом, у Ходасевича были также все основания считать, что Пушкин фикционализировал показания Малохова и Мелехова, выдвинув фигуру Державина в центр событий. В таком случае, донесение Бошняка о руководителе петровской экспедиции, могущее быть документально подтвержденным, выполняет функцию внушения читателю документализированности фикционального по своей природе повествования, так сказать, тем «реальным» штрихом, призванным удостоверить таковое же качество изображаемых в «Истории Пугачева» событий.

Теперь мы можем ответить на поставленный выше вопрос по поводу функции ходасевичевского приписывания Бошняку ложного указания на руководителя петровской экспедиции. На наш взгляд, Ходасевич этим приемом как бы хочет сказать следующее. В «Державине» я так же «ошибаюсь» в передаче рапорта Бошняка к Панину по поводу имени руководителя петровской экспедиции, как Пушкин «ошибается», ссылаясь на показания участников этой экспедиции казаков Фомина и Лепелина. Мне важно было подчеркнуть глупость и хамство Бошняка, принесшего столько зла Державину, и я акцентировал эти свойства его характера, приписав ему соответствующий поступок (по принципу: он не сделал, но мог сделать). Точно так же и Пушкин, стремясь подчеркнуть те черты характера Державина, которые были актуальны для его концепции личности поэта, переработал, фикционализировал документ. А знаком фикционального статуса данного эпизода «Истории Пугачева» являются псевдонимы очевидцев событий⁵.

Какие же черты характера Державина выделил таким образом Пушкин? Какие указания Ходасевича на этот счет существуют?

Одно из таких указаний мы уже начали обсуждать, а именно — следует сопоставить источники Пушкина по петровско-саратовскому эпизоду карьеры Державина с основным текстом «Истории Пугачева» и сделать выводы из произведенных наблюдений.

Конечно, первое, что бросается в глаза при сопоставлении показания Малохова и Мелехова с основным текстом «Истории Пугачева», это изображение Державина подъезжающим к Петровску «с есаулом и двумя казаками» на расстояние, позволяющее увидеть невооруженным взглядом вступающих в город пугачевцев. Сама ситуация, а особенно такая деталь, как «два казака», сопровождающие Державина при сближении с мятежниками, заставляют вспомнить аналогичную сцену усмирения раскольничьего селения из Пятой главы и, соответственно, сопутствующий этой сцене мотив «богатырства» героя, акцентированный Пушкиным в комическом плане. Однако на этот раз Державин, в изображении Пушкина, ведет себя по-другому: он спасается бегством. Причем, за героем гонится сам Пугачев, то есть тот, за кем «охотился» он сам на Иргизе. О последнем обстоятельстве Пушкин говорит в самом начале «державинского» эпизода Восьмой главы, когда «напоминает» читателю о цели посылки героя в Малыковку («пресечь дорогу Пугачева в случае побега его на Иргиз» (Пушкин 1994 IX: 71)). По-видимому, от Пушкина не ускользнула некая «ирония судьбы», проявившаяся во время малыковской командировки Державина, и, возможно, он захотел этот момент подчеркнуть⁶. Но для нас важнее заметить, что Пушкин, столкнув Державина с реальной противоборствующей силой, обнажил чисто словесный характер его «богатырских» подвигов, подчеркнул комичность утверждения автора «Записок» по поводу эффективности блефа в борьбе с Пугачевым.

Второй момент, привлекающий внимание при сопоставлении показания Малохова и Мелехова и основного текста «Истории Пугачева», — это мотив погони Пугачева за Державиным. Если приближение Державина к Петровску не может быть подтверждено документально и, таким образом, остается, по-видимому, на уровне чисто фикционального приема, то факт погони зафиксирован, насколько нам удалось установить, в единственном источнике — державинских «Записках».

Здесь Державин сообщает, что, узнав от едущего навстречу крестьянина о въезде пугачевцев в Петровск, решил послать к высланному вперед отряду казаков под началом есаула Фомина ординарца с приказанием возвращаться. Однако сопровождавший его майор Гогель вызвался сам исполнить данное поручение. Покамест Гогель отсутствовал, Державин послал лазутчика к графу Меллину. Далее цитируем: Державин «увидел скачущего во всю мочь Гогеля и за ним есаула Фомина, которые кричали, что казаки изменили и предались Пугачеву, покушались их поймать и с ним отвесть в толпу злодейскую; но Фомин, проникнув их умысл, остерег Гогеля, и по быстроте их лошадей к Державину ускакали. Пугачев сам с некоторыми его доброконными вслед за ними скакал; но порознь к ним, имеющим в руках пистолеты, приблизиться не осмеливались. Итак, их и Державина злодею поймать не удалось, хотя он чрез несколько верст был у них в виду» (Державин 2000: 58). В другом месте «Записок» Державин ответил на вопрос П.И. Панина, видел ли он Пугачева: «Видел на коне под Петровском» (Державин 2000: 67).

Следует сказать, что в показаниях Державина эпохи пугачевщины ничего не говорится о погоне Пугачева. Судя по рапорту П.И. Панину от 5 октября 1774 года, угроза исходила от изменивших казаков; именно от них Державину пришлось спасаться бегством. Вообще говоря, обстоятельства петровской экспедиции передаются в этом документе несколько иначе. Сравнить: «Отъехав пять верст, получил языка, что уж Пугачев вступает в город; тут я остановился, и казакам, едущим впереди, послал сказать, чтоб они возвратились, но они, все вдруг учинив бунт, хотели нас схватить, а по неудаче стремглав предались варвару. Здесь признаться должно вашему сият., что я, Гогель и есаул до Саратова спаслись бегством...» (Державин 1864 V: 240). Согласно данному рапорту, лазутчика к Меллину Державин отправил тотчас по прибытии в Саратов, а не перед тем, как увидел скачущих навстречу Гогеля и Фомина.

О взбунтовавшихся же казаках как о главной угрозе свидетельствует рапорт Державина П.Н. Кречетникову, написанный по горячим следам произошедших событий, — 4 августа 1774 г., а также рапорт Меллина, пересказанный в так называемом «Военно-походном журнале» подполковника И.И. Михельсона. Сравнить рапорт Державина: «Известясь о воре, хотел я возвращаться, но бывший со мной из иностранцев господин майор Глен <так!> зделал предприимчивость, чтоб, не взирая на то, ехать в Петровск и Темников о злодеях проведать. Таким образом он, поехав, деташировал от себя 4 человек, кои не возвратилися, а напоследок и вся моя сотенная команда, взбунтовавши, ушла к Пугачеву. Мы насилу жизню спасли, а захвачен мною случайно гусар» (Крестьянская война 1973: 153). Сравнить выписку из журнала Михельсона: «Майор граф Меллин господина подполковника репортует, что злодей Пугачев, идучи ис Петровска, встречен был высланными ис Саратова в разъезд 60 казаками при порутчике Державине, которые, все изменя, передались вору Пугачеву, а порутчик Державин едва ускакал в Саратов...» (Крестьянская война 1973: 218).

Пугачев также ничего не сообщает о «гвардейском офицере» как об объекте преследования под Петровском. По его словам, захваченные четверо казаков, которых, как мы помним, послали на разведку в Петровск Гогель и Фомин, донесли о составе своей команды буквально следующее: «Шездесят-де человек нас донских, маеор, есаул и сержант» (Пугачев на следствии 1997: 205)⁷. А вот как Пугачев передает события, произошедшие после его приближения к команде саратовской опекунской конторы: «А как он приехал к ней блиско, то казаки тот час слезли с лошадей и наклонили знамя, сказав, что "мы тебе, государь, служить ради". Помянутой же маэор, лишь только завидал ево, Емельку, идущаго с толпою, також есаул и сержант, поскакали во всю прыть от каманды прочь, за коими он, Емелька, послал погоню, ис коей сержанта, догнав, казаки убили до смерти, а маэор и есаул ускакали» (Пугачев на следствии 1997: 205). То есть Пугачев непосредственно не участвовал в погоне, и Державин, оставшийся далеко позади казацкой команды, никак не мог его видеть.

Итак, факт погони Пугачева за Державиным Пушкин мог почерпнуть только из державинских «Записок». Но как же быть с утверждением Грота, повторенным ходасевичевским «историком», о том, что Пушкин не знал «Записок»? Выше, при обсуждении пушкинского изображения малыковского эпизода военной карьеры Державина, мы имели возможность обойти этот вопрос, прибегнув к некоторым текстам-посредникам, наверняка Пушкину известным. Здесь же, по-видимому, без формулирования своего отношения к данной проблеме не обойтись. Ходасевич, указав на фикциональную стратегию Пушкина при работе с показанием Малохова и Мелехова, а также с донесениями Бошняка, поставил вопрос о степени знакомства Пушкина с державинскими «Записками» ребром.

Примечания

1. Рапорт Бошняка в Военную Коллегию (без даты), в котором содержится информация о Державине, был обнародован в составе полного собрания сочинений поэта в 1938 году (см.: Пушкин 1994 IX: 673—675).

2. См. также рапорт Бошняка Кречетникову от 12 сентября 1774 года, опубликованный Гротом в том же издании «с некоторыми сокращениями» (Державин 1864 IX: 74): «А по прибытии в Саратов (из-под Петровска) тот поручик Державин, ночевав уехал, куда не знаю...» (Державин 1864 IX: 75).

3. Эти показания были затем напечатаны в «Материалах» к «Истории Пугачева» в девятом томе полного собрания сочинений А.С. Пушкина (1938).

4. Показания Малохова и Мелехова цит. по: Пушкин 1994 IX: 676—679.

5. В связи с этим представляется наивным мнение Г.П. Блока, автора «Алфавитного указателя» к IX тому полного собрания сочинений поэта, о том, что Пушкин допустил ошибку, употребив вместо имен В.И. Малахова и И.Г. Мелехова имена Фомина и Лепелина. См.: Пушкин 1994 IX: 871.

6. Выше мы отмечали акцентирование комизма подобной ситуации («я ловлю — ты ловишь») в державинских «Записках».

7. Здесь и ниже цитируется протокол показаний Е.И. Пугачева на допросе в Московском отделении Тайной экспедиции Сената 4—14 ноября 1774 года.