Гавриил Державин
 

На правах рекламы:

Поддержка сайтов сеографика тарифы на поддержку сайта www.t-design.ru.







3. Поэтическое перерождение. Литературные связи

Державин сам не был доволен тем, что писал в это время: нужен был только какой-нибудь сильный толчок, чтобы пробудить в нем полное сознание недостатков своего стихотворства. Новый поворот в его жизни, с возвращением в Петербург, не замедлил оказать это действие, и впоследствии он приблизительно так охарактеризовал прежний период своей поэзии и переход к самостоятельному творчеству: «Правила поэзии почерпал я из сочинений Тредьяковского, а в выражении и слоге старался подражать Ломоносову; но так как не имел его таланта, то это и не удавалось мне. Я хотел царить, но не мог постоянно выдерживать изящным подбором слов, свойственных одному Ломоносову великолепия и пышности речи. Поэтому с 1779 года избрал я совершенно особый путь, руководствуясь наставлениями Батте и советами друзей моих, Н.А. Львова. В.В. Капниста и Хемницера, причем наиболее подражал Горацию. Однако не доверяя их похвалам, я под своим именем ничего не издавал, а исподволь, без подписи посылал свои стихи в «С.-Петербургский вестник», издатель которого Брайко сообщал мне, что читатели одобряют мои стихотворения».

В этой авторской исповеди замечательна скромность, с какою Державин говорит о себе в сравнении с Ломоносовым; но, в сущности, он таким признанием не мог ни произнести более строгого приговора поэзии своего учителя, ни решительнее похвалить самого себя. Дело в том, что ему становилось невыносимо идти по следам писателя, который в поэтическом таланте много уступал ему, хотя по широте гения и по образованию стоял гораздо выше. Общий характер господствовавшего тогда рода поэзии, — торжественных од по образцу ломоносовских, — заключался, при безжизненности содержания, в соблюдении известных риторических правил и украшений и в ораторской высокопарности («витийстве»). Державин, хотя и не сознавал ясно этих недостатков в одах Ломоносова, но чувствовал, что не мог в таких оковах двигаться свободно, и испытывал безотчетную потребность быть верным истине и природе. Эту потребность он осознал еще яснее, когда познакомился с теорией Батте, который главным требованием искусства ставил «подражание изящной природе», а главною целью — «нравиться» и вместе «поучать». Хотя эта теория и была еще далека от истины, но все же она более прежних давала простора таланту. В чем Державин после того сам полагал свой идеал поэзии, видно из его обращения к музе в начале оды «Решемыслу»:

Веселонравная, младая,
Нелицемерная, простая
Подруга Флаккова и дщерь
Природой данного мне смысла
...

Последние слова особенно знаменательны.

Из приведенного выше признания Державина легко понять, какую важную роль в его поэтическом перерождении играли его новые литературные связи. Нельзя не пожалеть, что он не сообщил нам, когда и как познакомился с названными им в выписанном отрывке людьми, но по собранным нами из других источников сведениям мы можем предполагать, что из этих лиц ранее других сблизился он с Капнистом, который в 1772 году перешел из Измайловского полка в Преображенский, где тогда служил и Державин, воротившийся из Москвы в 1770 г. По Измайловскому полку товарищем Капниста был Львов, который сошелся с ним еще в школе этого полка, а потом через него мог познакомиться и с Державиным.

До возвращения Державина из своей командировки нет никаких следов его знакомства с Хемницером и Львовым. Может быть, он обратил на себя их внимание своими «Читалагайскими одами», изданными в начале 1776 года; но вернее, что он познакомился со Львовым или через Капниста, или в то время, когда искал покровительства Безбородки. Мы видим, что вообще по приезде около этого времени в Петербург он приобретает многие новые знакомства и связи. Он сам называет в числе их А.П. Мельгунова (которого пикники воспеты им), князя А.И. Мещерского (известного по оде на смерть его), С.В. Перфильева (к которому поэт обращается в этой оде), С.В. Беклемишева (вице-президента коммерц-коллегии). К этим лицам можно прибавить Я.И. Булгакова (с которым он вскоре вступил в переписку), Безбородку, графа А.Р. Воронцова и др. Тогда же поэт мог встретиться впервые со Львовым и Хемницером. Таким образом, он попал в литературный кружок, который и по положению в свете, и по образованию принадлежавших к нему писателей имел право считаться избранным.

По влиянию, какое эти люди приобрели на Державина, мы должны сообщить несколько сведений о каждом из них.

Один Хемницер был почти ровесником Державина (род. в начале 1745 г.); Львов был семью, а Капнист целыми тринадцатью годами моложе нашего поэта. Несмотря на то, получив несколько лучшее воспитание, нежели он, и зная иностранные языки, они могли быть ему полезны своими советами.

Малороссиянин Василий Васильевич Капнист был второй сын Василия Петровича, который в чине бригадира, в самый год рождения этого сына (1757), был убит в Семилетнюю войну, при Гросс-Егерсдорфе. Прежде того императрица Елизавета пожаловала этому доблестному воину за службу его деревню Обуховку, лежащую в одной из самых живописных местностей Малороссии (Полтавской губ., в Миргород, уезде, на реке Псле). Он был женат два раза: первая жена его была дочь урядника; вторая — Дунина-Барковская, мать поэта. Уже четырнадцати лет от роду юноша попал в Петербург и поступил в школу Измайловского полка; скоро он пристрастился к литературе и стал с жадностью просвещать себя чтением. Французскому языку он выучился, вероятно, дома, потому что уже лет девятнадцати писал на нем недурные стихи. В это время он был уже близок с Державиным, и оба приятеля, как мы узнаем из их рукописей, иногда работали вместе. Капнист сочинил по-французски оду на Кучук-Кайнарджийский мир; русский подстрочный перевод ее писан попеременно рукою то одного, то другого. Впоследствии Капнист перешел в статскую службу и благодаря Львову сделался его товарищем в почтовом департаменте под начальством Безбородки, но вскоре вышел в отставку и поселился в деревне. Не обладая таким самобытным талантом, как Державин, Капнист далеко превосходил его в светском образовании, в знании теории искусства, в версификации и даже в правильности русского языка, хотя и не мог в употреблении его освободиться от следов своего малороссийского происхождения даже на письме. Знакомый и с древними языками, Капнист содействовал к развитию в Державине любви к Горацию, переводя для него целые оды и послания римского поэта; в бумагах Гаврилы Романовича нашлось несколько русских переводов с греческого и латинского, писанных почерком Капниста. На автографах стихотворений Державина встречаются поправки, сделанные того же рукой. Однажды Капнист переделал целую пьесу Державина и предлагал свою редакцию взамен первоначальной, от которой, однако, поэт, к счастью, не отказался: это была его «Ласточка» — одна из самых удачных по оригинальности и задушевности элегических пьес его.

Николай Александрович Львов также не получил основательного воспитания, но, будучи необыкновенно даровит и любознателен, он много читал, путешествовал и усвоил себе лоск светского образования. Как родственник М.Ф. Соймонова, начальника горного ведомства, он был вхож во многие знатные дома. Особенно важно было для него сближение с П.В. Бакуниным, который в конце семидесятых и начале восьмидесятых годов прошлого столетия играл видную роль в нашем дипломатическом мире. Бакунин пользовался уже расположением Панина, но получил еще более влияния при Безбородке. Львов, служа в коллегии иностранных дел, жил сперва у Бакунина, а потом переселился к Безбородке, которому тот рекомендовал его. О положении его при новом начальнике свидетельствуют подлинные письма к нему этого сановника, писанные в самом дружеском тоне. В собрании бумаг Екатерины II, в государственном архиве, некоторые из самых интимных писем ее сохраняются в копиях, писанных, по поручению Безбородки, рукою Львова. Пламенный любитель всех отраслей искусства и знаток во многих из них, — поэт, живописец, архитектор, механик, а отчасти и музыкант, — Львов в этот век изысканной роскоши и прихоти был человеком неоцененном для вельможи, неистощимого в заботах о возможно великолепном и изящном убранстве своего дома. По своим познаниям и опытности Львов вместе с тем был ловким исполнителем служебных поручений своего начальника. Из художественных работ, исполненных Львовым в этой сфере деятельности, внимания заслуживают план церкви, воздвигнутой по воле императрицы в Могилеве в память бывшего там свидания ее с Иосифом II (план, одобренный ею предпочтительно перед другими, тогда же представленными), и рисунки ордена св. Владимира, учрежденного в 1782 году.

Литературное развитие Львова совершилось главным образом под влиянием французских и итальянских писателей: он любил легкую, шуточную поэзию, сам писал стихи в этом роде и между друзьями своими слыл русским Шапеллем: известно, что в то время каждый русский писатель непременно должен был уподобляться какому-нибудь иностранному образцу. Вместе с тем Львов щеголял остроумием и оригинальностью в литературных взглядах; в этом отношении он иногда составлял оппозицию общепринятым мнениям: так, признавая Ломоносова «богатырем русской словесности, сыном усилия, который трудности пересиливал дарованием сверхъестественным», он, однако, указывал на «увечья», наносимые языку этим писателем, и замечал между прочим: «Ломоносов показал дорогу везде просить милости. Я не считаю это ни благородным подвигом, ни красным словом, да и в моральном смысле не представляется мне милость иначе, как простить преступление, и если милость без заслуги, то она, поверь мне, что наказание невинному — угнетение общее; если же милость кто по заслуге получил, то она уже не милость, и слово сие уменьшало бы достоинство действия; тогда бы была она только справедливость». В поэзии Львов выше всего ставил простоту и естественность, знал уже цену народного языка и сказочных преданий. Разнообразием своих талантов и обширною деятельностью при его положении в высшем обществе ему легко было приобрести репутацию тонкого знатока искусств и меткого критика. Такую репутацию составил он себе и при дворе, и в литературе.

К одной эстетической школе со Львовым принадлежал и друг его Хемницер. Сблизились они в доме Соймонова, под начальство которого сведущий в горном деле Хемницер поступил около 1770 года; лет через шесть после того Львов и он ездили с Соймоновым за границу и вместе были в Париже, посещали там концерты и театры, восхищались игрой Лекена в трагедиях Корнеля, Расина и Вольтера. По общему обыкновению того времени Хемницер выступил на литературное поприще с одою (на победу при Журже, в первую турецкую войну), напечатанною в 1770 году; потом, в 1774-м, он издал перевод в стихах Героиды Дора «Письмо Барнвеля к Труману из темницы» с посвящением Львову, которого он уже называет «любезным другом» и просит сообщить «без лести» свое мнение об этом переводе. Первые опыты Хемницера были чрезвычайно слабы: в них он еще плохо владеет и языком, и стихом; но вскоре, с переходом к басне, он становится как бы новым человеком, усваивает себе простоту и естественность в соединении с народным духом как необходимым элементом нового рода поэзии, в котором он осознал свое призвание. Это, конечно, не могло совершиться без влияния Львова и Капниста. Их усердное вмешательство в авторскую деятельность Хемницера сделалось в недавнее время ясно из его рукописей, послуживших нам основанием для нового издания его трудов. Покойный М.А. Дмитриев справедливо заметил, что Хемницер «прошел через сильное чистилище».

В этом-то кругу вращался наш поэт, когда он говорил:

Блажен...
Кто всю свою в том ставит славу,
. . . . . . . . . .
Что все сего блаженства мира
Находит он в семье своей.
Что нежная его Пленира
И верных несколько друзей
С ним могут в час уединенный
Делить и скуку, и труды.

В самое то время, когда Хемницер в первый раз готовил к печати свои басни, Державин, снова поселившийся в Петербурге, присоединился к кружку названных литераторов и невольно подчинился влиянию их эстетических взглядов. В примечаниях к стихотворению «Успокоенное неверие» он говорит, что эта первая по времени ода его (т. е. первая, написанная в новом духе) была исправлена им вместе с друзьями его: Львовым, Капнистом, Хемницером и А.С. Хвостовым, у последнего в доме. Что касается Хвостова, то хотя он, как видно, попал в этот круг через сослуживца своего, Державина, но Львов и Хемницер не считают его своим; это доказывают многие направленные против него эпиграммы Хемницера, обвиняющие его в двоедушии, в том что и похвалу его, и брань можно купить, и что он начал нападать на стихи Львова, как скоро перестал нуждаться в нем.

Чем Державин был обязан этим друзьям, станет нам понятно, если мы сравним прежние его стихотворения с теми, которые он писал начиная с 1779 года. В последних мы находим образы и картины, взятые прямо из жизни, часто из простого быта, шуточные и сатирические выходки, народные обороты и неожиданные, поражавшие своею новостью движения. Как заклятые враги неестественной высокопарности Львов и Хемницер без труда произвели решительный переворот в настроении и приемах чуткого поэта, а Капнист обратил его внимание на Горация. Хемницер, по ходатайству Львова, получил место консула в Смирне и там через два года (1784) умер печально, вдали от родины и друзей, в полуварварском краю, где был лишен почти всякого сообщества с образованными людьми. Во время своего отсутствия он постоянно переписывался со Львовым; сохранившиеся письма бедного изгнанника живо рисуют нам его симпатическую личность и характер отношений, связывавших его с покинутыми друзьями. Львов остался надолго главным эстетическим советником Державина, который показывал ему, до выпуска в свет, большую часть своих сочинений; на многих рукописях его сохранились сделанные Львовым заметки и изменения, отчасти принятые поэтом, как видно из печатных текстов. Поправками Капниста он пользовался реже. Позднее в окончательной отделке стихотворений Державина стал принимать участие И.И. Дмитриев. Не надо, однако, преувеличивать этого значения друзей нашего лирика в его авторстве: у него была достаточная доза самоуверенности и самолюбия, чтобы не слишком легко подаваться на требования поправок в своих стихах. Само собою разумеется, что внимательнее к чужим советам он был вначале, пока не сделался из ученика мастером и не почувствовал, что твердо стал на ноги. Нет сомнения, что и эстетическое чувство Катерины Яковлевны не осталось без влияния на его духовное развитие. Любовь Плениры придала как бы новые крылья его таланту. Мы видим, что в первые годы после его женитьбы являются одно за другим многие из самых знаменитых его стихотворений. Ода «Успокоенное неверие» была напечатана в июне 1779 года в «Академических известиях», ученом журнале, который издавался при Академии наук и которым в разное время заведовали Румовский, Крафт, Озорецковский и Головин. В этом журнале еще ранее, именно в феврале того же года, явилось слабое стихотворение Державина «Песнь Екатерине Великой», которого впоследствии он не поместил в собрание своих стихотворений. «Успокоенное неверие» было, по его словам, первою одой его, приобретшей известность, но с большим блеском талант его явился в другом журнале.

© «Г.Р. Державин — творчество поэта» 2004—2024
Публикация материалов со сноской на источник.
На главную | О проекте | Контакты