4. Пугачев в Саратове

Державин возвратился в Саратов в четвертом часу утра 5-го августа. Опасность сделалась неминуемой, а между тем войска в городе было очень мало: около 400 артиллеристов, 270 казаков (волжских и саратовских), да человек 720 гарнизонных солдат. Пушек было всего 12, но вполне исправных между ними только четыре (в том числе одна мортира).

Лодыжинский и Державин решились еще раз попытаться склонить коменданта к принятию их плана обороны. Они пригласили его в контору. Отказавшись сначала ехать, он, однако, прибыл туда часу в 7-м утра, но ничего положительного не обещал. Через час Лодыжинский вновь отправился к нему, взяв с собою своих сослуживцев Кикина и Батурина, артиллерийского майора Семанжа, а также и Державина, «яко очевидного свидетеля всем происшествиям». Последний при этом случае возобновил свое смелое предложение идти со всеми силами, какие есть, навстречу Пугачеву; когда же на это не соглашались, то он подал такое мнение, к которому пристал и Лодыжинский: так как вслед за Пугачевым идут наши войска, которые должны подоспеть не позже как дня через три после него, то нужно придумать средство, как бы продержаться до того времени, а для этого можно построить на первый случай грудной оплот (или ретраншемент) из кулей муки и извести и за ним отсидеться под прикрытием пушек. Однако и этот план не был признан удобоисполнимым.

Комендант решился действовать по собственному усмотрению: после полудня, часу в третьем, на московскую (петровскую) дорогу выведено было около двухсот пеших солдат, вооруженных одними кольями, без огнестрельного оружия; они были расположены поперек дороги, влево от Соколовой горы. Такое распоряжение, по мнению противной партии, было чрезвычайно необдуманно: Соколова гора, господствуя над всем городом, представляла неприятелю самое удобное для батареи место, с нее можно было обстреливать и городской вал, отделявшийся от нее только буераком, за которым кое-где было поставлено по жалкой пушке. Спереди, по описанию Державина, были рвы, которые могли служить мятежникам вместо траншей, с одной стороны названная гора, с другой — открытое поле, а сзади строение, куда атакующие безопасно могли отступить в случае неудачи; люди не были размещены в определенном количестве. «Жители без начальника, — продолжает Державин, — и толпы без присмотра собирались где хотели... тут я вообразил, что это ратует на Тамерлана некий древний воевода: нарядный был беспорядок! Хотя Пугачев и грубиян, но, как слышно, и он умел пользоваться всегда таковыми выгодами. Сего не довольно. Майоры Зоргер и Бутыркин сказывали мне, что городовые пушки заколочены ядрами, и что ежели де мы сего не усмотрели, то, может быть, со всеми сие случилось. Услышав сие, я ужаснулся! Пошел к коменданту и спросил его с учтивостью, в присутствии бригадира и прочих, об оном; он отвечал, что это безделица и что это пушкари, учившиеся, из шалости сделали».

Своими настойчивыми спорами Державин до такой степени восстановил против себя Бошняка, что еще накануне петровской экспедиции последний мог объявить ему приказание губернатора немедленно удалиться на Иргиз как место, собственно назначенное для его пребывания. Хотя после этого Державин имел полное право не дожидаться нападения Пугачева на Саратов, тем более что он, приехав сюда на время с особою целью, без воинской команды, вовсе не был обязан участвовать в защите Саратова по плану, который горячо оспаривал, однако по чувству чести русского офицера он решился разделить опасность с жителями города: выпросил себе у майора Семанжа роту, не имевшую офицера, и уже взял ее в свою команду, как вдруг неожиданное обстоятельство заставило его отказаться от этого плана, потребовав его присутствия в другом месте. Поздно вечером того же дня, находясь у Лодыжинского вместе с Семанжем, он получил от своего поверенного Герасимова рапорт с тревожным известием. Припомним, что Державин успел собрать в Малыковке до 1500 верных крестьян, которых, по его распоряжению, Герасимов должен был привести на помощь Саратову. Они уже были на пути, но в селе Чардыне, услышав об измене казаков под Петровском и неудаче Державина, отказались идти без него далее и требовали, чтобы он, если еще жив, сам повел их. «То не изволите ли, — писал Герасимов, — приехать к нам поспешнее сами и ободрить проклятую чернь собою? Недалеко от сего места село У совка бунтует, да и все жительства ненадежны, и мы с ними хотели драться. Кричат по улицам во весь народ, что де батюшка наш Петр Федорович близко, и он де вас всех перевешает. Боюсь, чтоб и наши того ж не затеяли: извольте поспешить к нам поскорее». Такого требования Державин не мог оставить без исполнения: решился ехать, о чем и сообщил Лодыжинскому, умолчав, однако, о волнении крестьян, чтоб не произвести еще большего смятения в Саратове. Желая, напротив, ободрить жителей, он обещал просить Мансурова идти из Симбирска на помощь Саратову, и для этого он, действительно, отправил к названному генералу другого своего поверенного, Серебрякова. Сам же он выехал из Саратова в ночь на 6-е августа, через несколько часов по получении письма Герасимова и часов за пятнадцать до прихода туда Пугачева. По нагорной стороне уже слишком опасно было ехать среди бунтующего народа, и потому он переправился через Волгу в село Покровское (лежащее на другом берегу реки, против Саратова). В ожидании здесь лошадей он написал длинный рапорт Потемкину, где отдал ему отчет и в своей поездке под Петровск, и в позднейших обстоятельствах.

Между тем начальствующие в Саратове, в виду предстоявшей опасности, заботились о заблаговременном вывозе оттуда казенных денег и бумаг. В день возвращения Державина из-под Петровска Лодыжинский, побывав у Бошняка рано утром, просил помочь ему в приискании судов и доставить через полицию извозчиков для перевозки на суда денежной казны. Бошняк обещал, но ничего не сделал. К вечеру казначей, поручик Стихеус, насилу мог достать одно судно и, не имея лошадей, должен был прибегнуть к караульным и случившимся в Саратове колонистам для переноса на руках медной монеты, которой было в конторе около 27 000 руб. Они проработали до 4-го часа пополудни следующего дня, т. е. до той минуты, когда мятежники уже начали вступать в город. Тогда на это же судно сел сам Лодыжинский с Кикиным и Батуриным; они отплыли в Царицын и прибыли туда благополучно на шестые сутки (11-го августа).

Для удаления конторских дел и остальной монеты (15 000 медью и серебром) было взято судно с невыгруженною еще мукою; но оно было не так счастливо, как первое: его разграбили в пути дворцовые крестьяне; бывшие на нем чиновники и служители подверглись истязаниям и были отвезены к Пугачеву, конвой же и купцы отпущены в Саратов. Бошняк также успел отправить водою дела воеводской канцелярии и казну ее, составлявшую более 50 000 руб., с воеводским товарищем Телегиным и служителями. Они прибыли в Царицын в один день с судном Лодыжинского. Но в Саратове оставалась еще порядочная сумма казенных денег (около 26 000 руб.), которая все-таки попала в руки мятежников.

По показанию Бошняка, к нему уже в 9 часов утра 6-го числа пришел майор Семанж и объявил, что Лодыжинский уехал. Накануне вечером начальник опекунской конторы приказал Семанжу: присоединив казаков к артиллерийской команде, выступить в ночь навстречу мятежникам; если же отразить их окажется невозможным, то примкнуть к команде, составленной Бошняком за городским валом, и быть у него в подчинении. В ночь на 6-е Семанж, действительно, двинулся по петровской дороге с 300 рядовыми и 27 офицерами и в двух верстах от Саратова расположился лагерем. Поутру посланные Семанжем в разъезд волжские казаки (62 человека) бежали к Пугачеву, стоявшему уже только в трех верстах от города. Вернулся один есаул Тарарин; казаки за ним погнались, и он едва спасся, заколов двух из них. Между тем комендант вывез навстречу самозванцу свои десять пушек, поставил в боевой порядок всех воинских людей по валу, по обеим сторонам московских ворот, а остальных казаков и саратовских жителей, вооружив их чем только мог, протянул от правого фланга до буерака.

Вскоре Семанжу дано было знать комендантом, что мятежники уже врываются в Саратов с другой стороны. Семанж поспешил в город и, донеся обо всем Бошняку, стал с ним в один полигон за валом. Они обложились рогатками и, где удобно было, поставили пушки. Жители стали вдоль вала группами, в небольшом расстоянии одна от другой. Пугачев приближался. С ним было, по словам Пушкина, до 10 500 человек, в том числе 300 яицких казаков, да около 150 донских, которые перебежали к нему уже из Саратова; остальную массу составляли калмыки, башкиры, татары и всякая сволочь. По показанию же Бошняка вся толпа самозванца не превышала тут 4000 человек. Они подъехали к валу и стали разговаривать с казаками. Тогда же многие из городского войска стали перебегать к мятежникам. По совету бывшего бургомистра, купца Матвея Протопопова, жители послали к Пугачеву первостатейного купца Кобякова для переговоров о сдаче города. Бошняк велел Семанжу дать выстрел из пушки картечью. Окружавшие майора долго его останавливали; когда же он, несмотря на то, наконец выстрелил, то стали кричать, что он сгубил лучшего человека (разумея Кобякова). Особенно саратовские казаки с большим азартом кричали на Семанжа и, стащив с лошади есаула Винокурова, так что он упал замертво, все передались. С таким же озлоблением жители, особенно Протопопов, бранили Бошняка за то, что он велел стрелять, не дождавшись возвращения посланного. Между тем Кобяков вернулся с запечатанным письмом. Бошняк разорвал бумагу, не распечатывая конверта, и растоптал ее. Но обыватели продолжали говорить, что не хотят драться с Пугачевым; офицеры и солдаты дурно исполняли свою обязанность. Тем временем мятежники открыли огонь из восьми пушек, из которых, впрочем, только одна доставала в укрепление. После десятого выстрела часть жителей с оружием побежала в толпу; другая, именно все купечество, бросилась в город. Оборону продолжали только артиллеристы и батальонные солдаты, окинувшись рогатками. Мятежники, с криком поскакав с Соколовой горы, поставили пушки против редута, и в половине 2-го часа пополудни началась с обеих сторон пальба, продолжавшаяся около часу; но убит был только один фузелер. Семанж, отчасти строгостью, отчасти лаской, успел два раза удержать солдат от бегства.

Наконец, однако, вся артиллерийская команда, внезапно поднявшись вместе со своими офицерами, также ушла в толпу. Бошняк велел отступать. Но едва успели вывезти два орудия и, сомкнувшись с остававшимися еще при знаменах солдатами саратовского батальона (человек до 70), вышли из укрепления, как новая измена расстроила в самом начале правильное отступление. Батальонный командир, секунд-майор Салманов, которому приказано было, построив солдат в каре, идти с половиною строя, вдруг поворотил со всеми бывшими при нем и ушел к Пугачеву, оставив Бошняка и Семанжа только с 66 человеками офицеров и рядовых. Этот небольшой отряд продолжал отступление под выстрелами мятежников, отстреливаясь из своих ружей и везде отражая нападавших, которые преследовали горсть храбрых верст шесть, пока не стемнело. Продолжая свой марш вниз по Волге, отступавшие верстах в 35 от Саратова сели в лодку и 11-го августа прибыли благополучно в Царицын «со знаменами и со всею воеводского ведомства казною», как доносил Бошняк Кречетникову и Панину.

Под вечер 6-го августа Пугачев въехал в Саратов с частью своих людей; остальные толпы его расположились по Улешам. В соборной церкви, куда он прежде всего отправился, все жители как самого города, так и окрестностей были приведены к присяге. По обыкновению, начались грабежи и убийства; между жертвами было несколько оставшихся офицеров. Некоторые из жителей успели бежать, в том числе и член соляной конторы генерал-аудитор лейтенант Савельев, который со своими подчиненными и служителями целых пять суток скитался в лесу. От смерти избавился также гарнизонный капитан Мосолов, но артиллерии капитан князь Баритаев был впоследствии изрублен в Камышенке. Один из передавшихся Пугачеву казаков, пятидесятник Уфимцев, назначен саратовским комендантом. Из острога были выпущены все колодники, винные погреба разграблены, амбары открыты для безденежной раздачи хлеба. На другой день Пугачев с шестью сообщниками приехал к Троицкой церкви, где спрятана была часть денежной казны опекунской конторы, и велел сложить ее на возы. Денежная казна соляной конторы находилась на судне, не успевшем отплыть. Оно было задержано со всеми бывшими на нем людьми. Пониже Улешей Пугачев велел этим людям раздеться и плыть через Волгу, а своих заставил стрелять по ним из ружей: несчастные все до одного погибли.

9-го числа, в субботу, Пугачев со своими толпами ушел вниз по Волге, приказав следовать за собой и захваченному судну с деньгами. По уходе самозванца в соборной церкви был отслужен молебен с колокольным звоном. 11-го августа в Саратов прибыли Муфель и гр. Меллин. Они остановились было в 50 верстах, не считая себя довольно сильными для поражения мятежников, но, узнав, что Пугачев уже выступил, продолжали путь. Отставшая в городе шайка была истреблена Меллином, казаки же Муфеля на следующее утро разбили другую в поле. 14-го числа пришел и Михельсон; они все трое двинулись вслед за Пугачевым. Начальство над городом временно поручено названному выше лейтенанту Савельеву.