Фролов Г.А. Ода Г.Р. Державина "Бог" в немецком литературном контексте (источники, переводы)

В творчестве Г.Р. Державина и в истории русской литературы ода "Бог" занимает особое место не только потому, что это "первое русское произведение, которое стало достоянием всего мира" (Я. Грот), "получившее поистине всемирную славу" (В. Западов). Оно принадлежит ей как важной составной части русско-европейского и немецко-русского литературного диалога.

Уже более двух веков существует традиция рассматривать творчество Державина "исключительно в его русской обстановке" (Алексей Веселовский), имеющее связи только с русскими жизненными обстоятельствами и литературными источниками. В своих "Объяснениях темных мест" поэт также говорит лишь о религиозных и житейских импульсах, способствовавших созданию оды. Хотя из его переписки известно, что в это время ("первые строки сей оды положил на бумагу в 1780 году") он занимался переводом клопштоковской "Мессиады", в "Санкт-Петербургском вестнике" прочитал прозаический перевод "Вечности" Галлера и пытался переложить его в стихотворную форму. Знаменитый биограф и исследователь творчества Державина Я. Грот вслед за поэтом решительно отвергает какое-либо "сродство" между державинской одой и "Величием Божием" Брокеса, "Богом" Гердера. Отдаленную перекличку русского "Бога" он обнаруживает с "Вечностью" Галлера, с "Мессией" Клопштока, но характеризует ее как "бессознательные заимствования или невольные воспоминания, которые есть у всех поэтов" [Грот 1883: 350].

Исследователи Германии рассматривают оду "Бог" исключительно в рамках немецкого влияния на творчество русского поэта. В. Буш, Г. Розендаль утверждают, что не только в малозначительных частностях склонялся он к иностранным образцам, но и идейным содержанием, многими смысловыми мотивами своего произведения обязан он Брокесу, Клопштоку и др.

Однако и при отрицании заимствований, и при указании на влияния называются многие немецкие авторы. И если обратиться к конкретному сравнительно-сопоставительному анализу русской и немецких од, то обнаруживается не только "общий предмет и некоторые мысли" (обращение к Богу как к вечному универсальному феномену, которому сопричастен человек), не только "почерпнутое у Галлера, Гагедорна, Клейста религиозное и умозрительное содержание" [Веселовский Алексей 1883:97], но и "приемы писания новой лирики", многочисленные немецкие "реминисценции", подтверждаемые текстуально. Особенно много буквальных совпадений (строчных, лексических) с галлеровским "Несовершенным стихом о Вечности" (не только те, которые приводит в своих "Объяснительных примечаниях" Грот): стихи 67-70, 76-78, 86-96. Прав был А. Веселовский, когда подвел итог своим наблюдениям над фактами немецкого влияния в лирике русского поэта: "Зависимость Державина от западных образцов вообще заходила, кажется, дальше, чем это принято думать" [Веселовский 1883:98].

Немецкие и русские исследователи часто говорят об идейно-философском влиянии на оду "Бог" Ф. Клопштока, религиозную поэму "Мессиада" которого Державин читал в оригинале и переводе, пытался перевести на русский язык. В своем библейском эпосе (1748-1798) немецкий поэт воссоздает монументальный образ Мессии, играющего роль посредника между строгим, всевидящим божеством и "Адама падшим родом". Мир надчеловеческого божественного владычества и мир "грешных людей" разделены; возможность их универсального примирения желанна, но вопросительна. В теологической трактовке немецкого поэта в системе мироздания трудно разглядеть место близорукого, слабого человека с его краткосрочностью земного пути. В эпосе Клопштока человек не претендует на суверенность, он не способен представить божественное начало на земле. В "Мессиаде" еще не актуализирована идея человеческой развернутости и самопроявления, здесь близок или равен богу лишь Мессия, в оде Державина равен богу человек.

В гердеровском "Боге" человек также — "лишь отблеск Твоего сиянья".

По свидетельству автора, ода "Бог" была начата "после пасхальной заутрени в Зимнем дворце", и, таким образом, можно сказать, что первоначальный импульс был религиозным. В первой ее части выражен восторг поэта перед величием "бесконечного пространством бога". Восторженное "Ты" переполняет первые строфы, и лишь в последней строке шестой строфы появляется "Я": "А я перед тобой — ничто".

Строфы от 1780 года, вызванные религиозным переживанием, более явственно перекликаются с немецкими образцами, обращены к "необъятной сфере высоты", к "надзвездному эфиру". ("Первая половина оды "Бог" несколько холодна" [Грот 1883:111]).

Зато как горделиво, свободно звучит первая строка седьмой строфы: "Ничто! — Но ты во мне сияешь". В строфах от 1784 года ("положены на бумагу" во время поездки Державина в западные деревни) не остается и следа от отстраненного восхищения Предвечным. В боге акцентировано созидательное, животворящее начало, увеличена развернутость "божественного владычества" к миру обитания человека. С необыкновенным лирическим подъемом поэт обращается к человеку-творению бога. В отличие от Клопштока, в поэме которого посредником между божеством и "погибшим", "греховным" человеческим родом выступает Мессия, в оде русского поэта эта роль вручена человеку: он "Поставлен... в почтенной средине естества".

Бог есть постольку, поскольку есть человек. Державинское возвышение к богу — это, собственно, возвышение человека. Справедливо замечание немецкого слависта А. Шерра: "Если у Ломоносова бог то, на что человек-творение бога — взирает, ощущая свою малость, то у Державина "я" — равноценная богу величина". Ода Державина смотрит на мир не с теологической, а с человеческой точки зрения.

От немецких образцов, обращенных к "необъятному кругу беспредельности", метафизических и холодных, русская ода отличается как подлинно поэтическое творение. "Даже известнейшие из поэм Галлера, Гердера и др., пишет русский филолог Н.В. Гербель, совершенно чужды поэтического одушевления, в них преобладает суровая сухость, аллегории и дидактика. "Бог" Державина замечателен своим лирическим воодушевлением, искренностью [Гербель 1877:52]. Сравнив оду "Бог" с лучшими произведениями других европейских литератур в том же роде, мы будем невольно поражены ее превосходством со стороны быстроты движения, высоты лиризма и поражающей картинности" [Грот 1880:1032].

И как раз не отрицание "сродства", а его обнаружение и признание, анализ родственных элементов позволяет увидеть истинную оригинальность державинского шедевра по отношению к Клопштоку, Гердеру и др.

Поэтическая суверенность "Бога" обнаруживается и подтверждается также его немецкими переводами. Воспринимаемая как один из лучших образцов русской поэзии того времени, ода Державина, начиная с конца XVIII и до середины XIX века, представлена в десяти различных переводах на немецкий язык, выполненных как в Германии (Берлин, Лейпциг, Вена, Штутгарт), так и в России (Петербург, Дерпт, Львов), — то отдельными изданиями, то в сборниках переводов из русской поэзии. Переводчиками выступают или русские немцы, или немцы, служившие в России офицерами, пасторами, домашними учителями, преподавателями в гимназиях и университетах. Среди них немало известных поэтов, ученых, филологов-славистов.

Особого внимания заслуживают переводы А. фон Коцебу и Ф. Боденштедта.

Издание стихотворений Державина (в их числе и ода "Бог", Лейпциг, 1793) А. фон Коцебу было продиктовано чисто карьерными соображениями: сделать приятное автору — в то время влиятельнейшему лицу в Российской империи. Прозаическая копия оды выполнена наспех, небрежно; это не более чем замена русскоязычной лексики иноязычной. Переводчик остался глухим к тексту "Бога" как поэтическому феномену. Упущены яркая образность, лирическая полетистость стиха. Из строки в строку, из строфы в строфу переходит унылый повтор: "Du bist, Du bist — Ты есть, Ты есть". (Этого нет у Державина). Название стиха переведено как "An Gott" — "К Богу". (У Державина — "Бог", ибо его мысль в Боге охватывает и человека. Ее, столь мощно звучащую в русской оде, Коцебу схватить и оценить не смог. Поэтому человеческое "Я" в коцебуевском переводе — лишь микроскопическая частичка, универсума ("Auch ich bin ein Teilchen des Weltalls") [Kotzebue 1793:77]. Знаменитая державинская строка "Я есмь — конечно есть и ты! в переложении Коцебу звучит: "Я есть — ты есть, без сомнения". Это лишь констатация существования бога и человека. Переводчик не сумел разглядеть заложенную в оригинале причинную связь между одним и другим и — самое главное — обусловленность бога существованием человека.

Для сравнения представим также перевод (1845) Ф. Боденштедта, известного поэта, ученого-филолога, выдающегося посредника и пропагандиста русской литературы в Германии, первого немецкого переводчика "Евгения Онегина". Его перевод державинской оды (как и многих других произведений Державина, Пушкина, Лермонтова) продиктован подлинно творческим интересом к оригинальному русскому произведению. Это рифмованное переложение, что требовало внимания не только к размеру, рифме, ритму оригинала, но и настоящего поэтического сотворчества. Это не просто нейтральная копия, подобно Коцебу; Боденштедт ощущает державинское вдохновение, стремится передать восторг автора перед величием бога и человека, наполненность русской оды лирическим "я" (особенно строфы 7-9). Они насыщены местоименными формами от личного "Я" ("моя душа", "во мне", "я ощущаю", "я есть" и т.д.). И особенно перевод знаменитой строки из седьмой строфы:

Я есмь — конечно есть и ты! [Державин]

Jch bin — darum bist auch Du! [Bodenstedt]

Я есть — поэтому есть ты! [Боденштедт]

Наличие бога со всей определенностью объясняется тем, что есть "Я" — человек. Эта обусловленность божественного существования человеческим усилена не только по сравнению с переводом Коцебу, но даже — с оригиналом.

Самобытная оригинальность оды "Бог" особенно ярко выявляется на фоне немецких первоисточников, интенсивно перерабатываемых в "поэтическом горниле" русского таланта. В статье "В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность" Н.В. Гоголь пишет: "Взятое у чужих, и больше всего у немцев: так зажег и одушевил своей живостью, что перед ним оригиналы кажутся копиями, а переводы его — истинными оригиналами" [Гоголь 1978:340]. Это сказано о Жуковском, но кажется, что и о Державине тоже. Даже в "Боге", написанном по немецким образцам, меньше всего "духа святого богопочитания", а больше всего -звонкого, открытого восторга перед огромностью мира, вечного через бога и человека.

Литература

Веселовский А. Западное влияние в новой русской литературе: Сравнительно-исторические очерки. — М., 1983.

Гербель Н.В. Русские поэты в биографиях и образцах. — СПб., 1988.

Гоголь Н.В. В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность // Гоголь Н.В. Собр.соч.: В 7 т. — М., 1978. — Т.6.

Грот Я.К. Примечания и приложения к "Жизни Державина"// Державин Г.Р. Сочинения. — СПб., 1883.

Державин Г.Р. Сочинения: В 9 т. / Под ред. Я.К. Грота. — СПб., 1864-1883.

Ode an Gott. Deytsch von Fr. Bodenstedt // Russischen Lyrik. — Berlin, 1948.

Gedichte des Herrn Staatsraths von Derschavin. Aus dem Russischen Ubersetzt von A.V. Kotzebue. — Leipzig, 1793.

Giesemann Kotzebue in Russland. Materialien zu Wirkungsgeschichte. — Frankfurt am Main, 1973.

Rosendahl Gisela. Deutscher Einfluss auf Gavriil Romanovic(Derzavin. Dissertation. — Bonn, 1953.