Е.С. Лаврентьева. «Энантиосемичность концепта "человек" в оде "Бог" Г.Р. Державина»

Г.Р. Державин прославился не просто как поэт-одописец, но как новатор-стилист в жанре оды. Исследователь А.В. Западов в своих трудах писал, что «в творчестве Державина понятие оды чрезвычайно расширяется и перестает обозначать только торжественное стихотворение... Поэзия Державина своей основной темой берет человека». [Западов 1958]. Так, для Державина характерно обращение к сильным мира сего: оды «Фелица», «Властителям и судиям», «На смерть князя Мещерского». Лексемы в этих заглавиях стилистически нейтральны, их основная функция — номинация. Но обращают на себя внимание и оды с иными заглавиями: «Праведный судия», «Мой истукан». Синтаксическое осложнение существительных расширяет их коннотативный план: позитивную оценку автор дает себе, возвышая себя до: кого?

Тот же вопрос закономерно возникает при сопоставлении строк из двух стихотворений одного года написания («Радость о правосудии», «Мой истукан»):

Нет человека без порока,
Без слабостей и без страстей.

и:

... Хочу я человеком быть,
Которого страстей отрава
Бессильна сердце развратить...
Любя себя, любить весь мир...
По добродетели священной.

В одном случае семантическими множителями концепта «человек» выступают лексемы «слабости», «порок», «страсть», синонимичные в коннотативном плане (земное, низменное, греховное).

В другом стихотворении — антагонистическое неприятие земных «страстей» (метафорическая сочетаемость «страстей отрава» обуславливает окончательную негативизацию семемы «страсти»). Знаковый характер приобретают сочетания «весь мир», «по добродетели священной», синтаксически подчиненные составному сказуемому «хочу любить». «Я» — «весь мир», «страстей отрава» — «священная добродетель». Образуются окказиональные антонимические пары; однако подобное контекстуальное противопоставление не ведет к противостоянию семантическому. «Я», «человек», стремится слиться со священным, божественным (ударная повелительная форма «хочу» в начале строки). Сопрягая смысловые переклички, получим: «Хочу я человеком быть» «без порока, без слабостей и без страстей».

Не до сильных мира сего возвышал себя Державин, а до того, кого он просто и ясно определил в заглавии своей знаменитой оды «Бог». И снова в названии лексема, номинирующая адресат воспевания, — «Бог». Лексема эта бисемантична: в первой части оды автор обращается к небесному Богу, а во второй — к своему внутреннему «я».

Ода «Бог» явилась итогом большой творческой работой и длительных раздумий, в результате которых, по мнению А.В. Западова, Державин для произведений «высокой поэзии» «в значительной степени возвратился к ломоносовским образцам». Но Державин так организовал лексико-семантический план оды, что сумел сказать доселе несказанное.

Анализируя лексическое наполнение оды, можно прийти к выводу, что концепт «Бог» в свое семантическое поле включает традиционные множители — семемы «бесконечность», «величие», «вечность», «творец», «свет», «солнце», «жизнь», «начало», «единый», «трехликий», «вездесущий». Лексическая организация следующей строфы посредством использования синонимичного ряда эпитетов — адъективов, словарной и контекстуальной антонимии, анафорического нагнетения типовых синтаксем передает пафос возвеличивания Бога:

Светил возжженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры —
Перед тобой — как нощь пред днем.

В результате синтаксической и смысловой градации и приема сравнения образуются оксюморонные синонимо-антонимические отношения: «огненны», «рдяных», «златых», «горящие», «светящи» = «нощь».

Величие Творца логически соотносится с ничтожеством человека:

А я перед тобой — ничто.

Из грамматической пары отрицательных местоимений «никто — ничто» Державин выбрал неодушевленное как выражение наивысшей степени самоотрицания. В следующей строфе, однако, — скрытое возмущение (противительный союз «но» использован в одной строфе два раза в начале синтагмы):

Ничто! — Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт:

Я — «ничто», но ты — «во мне», в «ничто». Таким образом, семантически противопоставлены «ты» («Бог») — «ничто» (тварь, создание, человек), но не являются окказиональными антонимами «я» и «ты» («Бог»). Неслучайно употребление форм двух личных местоимений.

... Я есмь — конечно есть и ты!

В грамматике «я» по отношению к «ты» занимает первенствующую позицию. Употребление частицы — союза «и» перед местоимением «ты» еще более нивелирует его значимость в паре с «я».

Я связь миров повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб — я червь — я бог!

Семантика местоимения «я» предельно абстрагирована: «я» = «человек». При этом «я» не лишается своей конкретности: герой пытается самоопределиться. «Царь» и «раб», «червь» и «бог» — в языковой традиции это антонимические пары. Экспрессия фразы у Державина достигается за счет оксюморонной синонимизации языковых антонимов (синтаксический параллелизм):

Я = царь

Я = раб = царь = раб = червь = бог = Я

Я = червь

Я = бог

Полярные смыслы оказываются сопоставленными: они выступают как типовые сказуемые при едином подлежащем. Явление семантической мимикрии обусловлено единством грамматического оформления (муж. род, ед. ч.), синтаксической функции (часть составного именного сказуемого) при несхожести стилистических характеристик и лексических значений. В этом окказиональном синонимическом ряду самым общим, широким по значению является «я». Своего рода языковой парадокс: семантика местоимения вмещает семантику нескольких имен существительных.

Наиболее интересна конструкция — утверждение: «я бог». В название оды вынесена ключевая лексема — «Бог». Но в оде нет аналогичной конструкции с «ты» (именно так лирический герой обращается к Всевышнему): «ты бог», хотя есть «ты свет» и т. п. Таким образом, в качестве Бога утверждается именно «Я». При этом дань уважения и поклонения отдана и Богу небесному. Кому же посвящена ода «Бог», если местоимение «ты» и его формы встречаются 35 раз, а «я» и его формы — 34 раза (ты =Бог, я = человек)?

Концепт «человек» в исследуемой оде (и в некоторых других произведениях) Державина энантиосемичен: совмещает не просто противоположные оттенки в семантике, но содержит множители, которые по своей языковой природе являются своеобразными антонимами.

Литература

Державин Г.Р. Сочинения Державина / С объясн. примеч. и предисл. Я. Грота. — 2-е акад. изд. — Т. 1—7. — СПб., 1868—1878.

Западов А.В. Мастерство Державина. — М., 1958.

Западов А.В. Поэзия Державина: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. — М., 1959.

Западов А.В. Поэты XVIII века: М.В. Ломоносов, Г.Р. Державин: Лит. очерки. — М., 1979.